Женщины не любят ждать - Гарднер Эрл Стенли
Догадалась.
Если в порту Гонолулу было жарко, то пляж привлекал прохладой. Я надел плавки, спустился на пляж и плюхнулся в воду.
Вода была словно бархатная. Лишь вначале она казалась слегка бодрящей, но очень скоро я почувствовал себя абсолютно естественно, как в ванне.
Проплыв метров триста-четыреста, я перевернулся на спину и долго блаженно лежал, словно впитывая в себя соленую влагу. Иногда я делал несколько ленивых гребков и снова позволял волнам нести меня к берегу. Проплавав так с полчаса, я вылез на песок и улегся под ослепительным солнцем.
– Вот человек, который зря время не теряет, – произнес кто-то рядом со мной.
Я глянул вверх. Это была Мириам Вудфорд.
– Привет. А где остальные?
– Норма решила прилечь. Я пыталась вытащить ее поплавать, убеждала, что ей от этого станет намного лучше, но она отказалась. Вы еще пойдете купаться?
– Я хотел немного позагорать.
Она кивнула и опустилась на песок, приглашая присесть рядом с собой. Потом махнула рукой мальчику, прислуживавшему на пляже, и через минуту он притащил большой зонт. Мы устроились на песке рядышком, словно были знакомы уже много лет.
Теперь мне удалось рассмотреть ее получше. Право, здесь было на что посмотреть.
С такой фигурой на любом конкурсе красоты можно смело рассчитывать на первый приз. И кожа у нее была замечательная – от загара она приобретала ровный матовый блеск. Часто бывает, что у женщин, долго и упорно загорающих, кожа становится сухой и неровной. Но у Мириам кожа замечательно реагировала на солнце, хоть она и была блондинкой.
Она заметила, что я ее рассматриваю, и спросила:
– Что-нибудь не так?
В голосе ее сквозило ленивое добродушие.
– У вас отличный загар.
– И все?
– Ну, не совсем, конечно.
– Если бы было все, я бы разозлилась. Так вам нравится мой загар?
– Он вам несомненно идет.
– Я загорала постепенно. В первый день – всего несколько минут, на второй день – немножко больше, и так далее. И конечно, пользовалась кремами для загара.
– Смотрится неплохо, – сказал я.
– Если бы не эти дурацкие условности! – вздохнула она. – Почему нельзя ходить так, как нас сотворила природа? Я была бы загорелой и красивой везде. А сейчас те места, которые закрывает купальник, неприлично белые. Если бы люди избавились от предрассудков, у девушек был бы настоящий загар!
– Внесите поправку к конституции, – предложил я. – Я буду голосовать «за».
– А я и здесь могла бы раздеться догола – все равно, когда я иду по пляжу, все мужчины мысленно меня раздевают.
– Ну, не можете же вы лишить их хотя бы этого удовольствия.
– Да, но равномерного загара у меня от этого не будет. А я, черт побери, хочу быть загорелой везде!
Я усмехнулся ее горячности. Потом она вдруг посмотрела на меня и сказала совсем другим тоном:
– Норма говорила мне, что вы очень разумный человек.
– Поблагодарите, пожалуйста, Норму от моего имени.
– Да ну, я даже не собираюсь рассказывать ей, что встречалась с вами.
– Правда?
Она отрицательно покачала головой.
– А то она забеспокоится.
– О чем?
– Сами знаете.
Я промолчал.
– Как по-вашему, что должна делать Норма? – спросила она.
– Это ей решать, – ответил я.
– Но что бы вы ей посоветовали?
– Больше я ничего придумать не могу.
– А что может быть нужно этому человеку, как вы считаете?
– Мужчинам много чего бывает нужно, – сказал я и стал внимательно следить за одним серфбордистом. Он забирался на гребень большой волны, делал несколько мастерских маневров на своей доске – направлял ее сначала вправо, потом резко влево – и, установив равновесие, устремлялся вместе с волной вперед. Это было великолепное зрелище.
– Не очень-то вы общительны, – заметила Мириам.
Я неопределенно хмыкнул, и она тоже усмехнулась.
– Мне это нравится. Я буду называть вас Дональд, ладно? А вы зовите меня Мира. Где вы остановились?
– В «Моане».
– Я каждый день в это время хожу сюда купаться, – объявила она.
– А я ждал не дождался, когда смогу выбраться на пляж, – сказал я. – Вода отличная, правда?
Она кивнула.
– Вы катались на гавайских каноэ?
Я отрицательно покачал головой.
– Вон, видите, плывет одно? Они сначала уходят далеко, в большие волны, а потом перед какой-нибудь особенно высокой волной разворачиваются и гребут к берегу. Когда волна начинает их накрывать, они ускоряются, и их поднимает на самый верх. Там нужно сделать несколько умелых маневров, после чего всем можно расслабиться и катиться на гребне со страшной скоростью почти целую милю.
– Звучит заманчиво, – сказал я.
– Ничего более восхитительного я в жизни не видела. А вы никогда не катались?
– Нет.
– Тогда я должна вас просветить, – решительно сказала она. – Я угощаю!
Она снова подала знак мальчику на пляже, и тот стал семафорить руками.
Через минуту к нам подошло каноэ, и Мириам, взяв меня за руку, сказала:
– Пойдемте, Дональд. Я хочу, чтобы вы сели прямо на носу – там впечатления самые потрясающие. Вас ждет такое, что вы надолго запомните.
Я не видел причин, почему мне надо было отказываться. Бог даст, Стефенсон Бикнел и Берта Кул пока что на пляже не появятся.
Мы залезли в каноэ и усердно налегли на весла. Сзади сидело трое гавайцев – здоровые мужчины, отличные гребцы. Вряд ли мы сильно им помогали, но, по крайней мере, для меня это было неплохое упражнение и приятное развлечение после пяти дней безделья на корабле.
Скоро мы выбрались туда, где ходили уже высокие валы.
Мириам принялась мне объяснять:
– С этой стороны остров окружает внешний коралловый риф. Он почти выходит к поверхности воды, поэтому огромные волны, которые несутся из океана, разбиваются здесь на более мелкие. Эти уже не разбиваются и не рассыпаются; у них появляются гребни, и они мчатся к берегу ровными линиями со скоростью десять или пятнадцать миль в час, прямо до самого пляжа. Совершенно ошеломляющее ощущение. Несешься в водовороте пены и...
– Гребите, гребите! – прервал ее крик гавайцев.
Мы принялись грести изо всех сил, уже в сторону берега; каноэ быстро заскользило по воде. Я оглянулся через плечо. Нас нагонял огромный вал высотой футов в десять – величественная масса воды, плавно вздымающаяся к небесам и увенчанная на гребне полосой шипящей белой пены. Нас подхватило и понесло вверх, словно на лифте.
– Гребите, гребите! – продолжали кричать гавайцы, а потом вдруг прозвучала команда: – Весла в лодку!
Мы вытащили весла, и один из гавайцев – видимо, главный – сделал несколько ловких гребков, точно поставив каноэ кормой к набегавшей сверху полосе кипящей пены.
И мы понеслись вперед. По обе стороны от нас вода, рассекаемая корпусом лодки, разлеталась хрупкими дугообразными волнами; позади бушевал бурун, а впереди расстилалась безмятежная синяя гладь. Теплый воздух бил мне в лицо и свистел в ушах; на солнце сверкали мириады бриллиантовых брызг. И чем дальше мы летели, тем быстрее, казалось, нес нашу лодку могучий вал.
Я оглянулся на Мириам. Она раскинула руки, ветер рвал ее волосы, а глаза сияли от наслаждения. Наши взгляды встретились, и она послала мне воздушный поцелуй. Я помахал ей рукой и стал снова следить за полетом нашего каноэ.
Мы сделали четыре или пять рейсов и лишь тогда решили, что уже хватит.
Когда мы вылезли из каноэ, Мира предложила:
– Посидим немножко на пляже, Дональд. Я хочу с вами поговорить.
Я уселся рядом с ней, расслабил натруженные мышцы и почувствовал себя совершенно счастливым.
– Мне кажется, – осторожно спросила Мира, – вы уже знаете из разговора с Нормой, что у меня неприятности?
– Норма не особенно распространяется о чужих делах.
Она рассмеялась.
– Да, и все же вы о них знаете, не так ли?
– У вас действительно неприятности?
– Ну, тогда слушайте, – начала она. – В Нью-Йорке я жила бурной жизнью, ни о чем не думала, гуляла и развлекалась, как могла. Один раз я поехала в морское путешествие. Я вообще очень люблю путешествовать. А в тот раз познакомилась с Эзрой Вудфордом. Эзра был гораздо старше меня, – продолжала Мира. – Он и выглядел на свои годы, и вел себя соответствующе – довольно старомодно. Но человек он был очень приятный, и мы подружились. Денег у него была куча. Короче говоря, он сделал мне предложение. Он понимал, что любить его я не могла, но считал, что это и необязательно. Он надеялся, что я смогу стать ему другом, которого у него не было, и что он тоже сможет доставить мне радость. Он обещал после смерти оставить мне половину своего состояния.
