Вояж по-турецки - Анна Лерина

– Позвольте мне ещё раз уточнить, зачем именно ваш несовершеннолетний сын пошёл в чужой отельный номер? – вкрадчиво произнёс этот почему-то начинающий меня раздражать и уж точно переставший мне нравиться твёрдокаменный человек.

Похоже, список запланированных вопросов был заранее набросан им в лежавшем на директорском столе блокноте, а на обработку ответов на них его привыкшему к приказам и уставу (или что там у них, я не разбираюсь) мозгу требовалось дополнительное время.

– Я же вам сказала, это было обычное детское любопытство. Шалость, вот и всё. И вообще, – я попыталась сделать свой голос твёрже и произнесла последнюю фразу почти с вызовом: – Если бы не это его любопытство, то я даже не знаю, как скоро вы бы обнаружили … э-э-э … его!

Севка, всё время с момента появления в кабинете Капитана сидевший тихо, как мышка, услышав сейчас в моём голосе звенящие ноты и почуяв повышение тона моей речи, но не понимая текста, инстинктивно ещё теснее вжался в мой правый бок и всхлипнул.

Полицейский, заметив это, несколько смягчился и сказал почти примирительно:

– Это правда. Карталя бы действительно ещё долго не искали, – а потом задумчиво прибавил: – Хотя… Ночью, возможно, его всё равно хватились бы. У него в электронной почте билет на сегодняшний ночной рейс во Франкфурт.

По ощущению, последняя фраза предназначалась не мне. Мужчина, очевидно, просто рассуждал вслух.

Я выдержала паузу, позволив ему погрузиться ненадолго в собственные размышления, а затем осторожно сказала:

– Всё это, конечно, очень любопытно, Капитан. Но что ещё конкретно от нас требуется? Мой сын здесь, как вы и просили. Но он же толком ничего не знает. И вы должны понимать… Видите, как он напуган. Ему всего восемь лет.

– Я не имею права допрашивать вашего ребёнка, мадам, – чуть наклонив голову, серьёзно сказал полицейский. – Я могу лишь просить вас помочь полиции моей страны в расследовании убийства её гражданина. Пусть сын расскажет, что именно он увидел, когда открыл тот ящик. Опишет всё, что там было и как было. Всё! Все детали, даже как, в каком порядке и каком виде там всё лежало. Быть может, он там что-то трогал, передвигал. Это очень важно.

Я перевела Севке просьбу Капитана. Тот, немного успокоившись, что его привели совсем не для наказания за нарушенные им запреты, стал по памяти сбивчиво перечислять, что именно увидел в открытом контейнере:

– Пакет с костюмами. Несколько пакетов то есть. Один с красным костюмом и ещё другой, с рыбьим. Я их только чуть-чуть открывал, чтоб посмотреть. Ещё золотой костюм висел, в котором он второй раз пел. И синий – первый – висел тоже, который только длинный. И пакеты ещё пустые были рядом. Ещё коробки какие-то, ботинки вроде, чемодан ещё открытый был. И пахло этим… Ну как, когда бабушка ногти красит. Вроде бы всё.

Севка почему-то не стал сразу говорить про труп, очевидно, он не желал заново переживать испытанный ужас. А я поразилась цепкости детской памяти. Или это обстоятельство легко объясняется стрессовым состоянием?

Я читала, что есть даже такая нетрадиционная система подготовки к экзаменам. Психологи советуют, ссылаясь на какие-то исследования учёных. Надо тебе надёжно вызубрить, к примеру, несколько десятков новых иностранных слов или сложных формул. Для этого нужно создать себе условия, которые твой организм воспримет как экстремальные. Например, при заучивании можно периодически совать руку в ведро со льдом и держать там. Или сильно щипать себя, или держать палец над горящей свечой. Звучит диковато, никогда не пробовала, но учёным виднее.

Между тем полицейский внимательно выслушал перевод (Севкин нестройный детский рассказ, конечно же, этого требовал) и, проигнорировав отсутствие информации о виде и положении трупа, рявкнул:

– Кейс был пуст?

Мы с ребёнком одновременно вздрогнули.

Интересно, у этого грубияна есть дети?

Я обняла сына, чтобы немного его успокоить, и как могла спокойным тоном спросила:

– Сева, чемоданчик, который там лежал открытым… ну, про который ты говорил… В нём что-то было? – интуитивно поняв, что содержимое того самого кейса очень интересовало противного Капитана, я внимательно смотрела в глаза ребёнка, чтобы не пропустить ни единой тени его сомнения или детского лукавства.

– Пустой был, точно. Просто лежал открытым на полке. – Взгляд сына был испуганным, но чистым – он говорил правду.

Что бы ни интересовало Капитана, его в этом кейсе на момент Севкиного вторжения в контейнер уже не было.

Я заметила, что мужчина, сцепив руки в замок, тоже пристально наблюдал за моим сыном, пока тот отвечал.

Я начала переводить, но он оборвал меня жестом: перевод не потребовался. Вместо этого полицейский спросил меня:

– Могу ли я уточнить у вашего сына, как выглядел, где и в какой позе находился труп Кенана Карталя в момент его обнаружения? Простите, но это необходимо. Да и процедура, знаете ли. Спросите, пожалуйста, сами, я не умею.

– Да, я вижу, – автоматически съязвила я.

Капитан внезапно смутился. Надо же, хоть какие-то человеческие эмоции ему присущи.

– Сейчас я спрошу. Сева, этому полицейскому очень важно знать, как выглядел, как сидел, где сидел тот дядя. Который умер, – чувствуя себя полной идиоткой, спросила я ребёнка.

Тот неожиданно принял важный вид и брякнул:

– Так ты же можешь показать… – И осёкся, увидев мой зверский взгляд. – В смысле он сидел в дальнем углу вот так и вот так к стене ящика прислонился, спиной к дверце, как я сейчас к двери этой комнаты.

Севка прямо в кроссовках залез на директорский диван, повернулся спиной к выходу и скрючился, задрав колени почти к подбородку.

Полицейский на автомате завёл левую руку за спину и потёр внезапно, видимо, занывшую поясницу. Да, обычному взрослому мужчине такие гимнастические па даются непросто.

– Я задам последний вопрос, – сказал Капитан. – Женщина, убиравшая номер, как она отреагировала, когда ребёнок закричал? Он ведь закричал, да?

Я перевела. Севка слез с дивана, подумал немного, видимо, чувствуя большую и взрослую ответственность, а потом сказал:

– Тётя сначала заорала очень страшно, потом она что-то много раз говорила про Аллаха. Потом она меня обняла, и мы убежали оттуда вместе. А ещё она тряслась вот так, – и сын поколебал в воздухе руками.

Полицейский кивнул, сделал какие-то записи в своём блокноте и отпустил нас «до появления к нам дополнительных вопросов».

После всех перенесённых этим вечером переживаний я мечтала побыстрее