Горе невинным - Кристи Агата
– Дитя мое, – доверительно проговорил Калгари, – можете ли вы понять, что он никого не убивал?
Милая мордашка выразила недоумение.
– Разумеется! Я позабыла. Но все равно… то есть что хочу сказать, он пошел туда, поднял бузу, угрожал ей. Если б он ничего не натворил, его бы не арестовали, так ведь?
– Нет, – возразил Калгари, – нет. Я вам чистую правду говорю.
Вероятно, подумалось ему, этот милый глупый ребенок был бо́льшим реалистом, чем он сам.
– О-о, это ужасно, – продолжала Морин. – Я не знала, что делать. Ну, мамка и посоветовала мне прямехонько направиться туда и с его родней повстречаться. Они тебе должны что-то сделать, говорит. В конце концов, говорит, у тебя есть права, ты им такой спектакль устроишь, что не обрадуются. Вот я и поехала. Открывает мне дверь самая заграничная дамочка и поначалу никак в толк не возьмет. Вроде поверить не решается. «Не может быть, – твердит, – не может быть, чтобы Джако на тебе женился». До глубины души обидела. «Мы законные супруги, – отвечаю, – не в какой-то конторе зарегистрированные. В церкви повенчанные». Мамка так надоумила! А она-то: «Неправда. Не верю этому». Потом мистер Эрджайл подошел, он был такой добрый. Сказал, чтоб не тревожилась, обещал помочь, посулился все возможное сделать, но защитить Джеки. Спросил, как у меня с деньгами… выделил еженедельное вспомоществование. Он и теперь его посылает. Джо не нравится, что я его принимаю, а я ему: «Не глупи. Они что, последнее отдают?» Выслал мне премиленький чек – подарок на свадьбу, когда мы с Джо обвенчались. И сказал, что очень рад и хочет, чтоб новое замужество было счастливее прежнего. Да, очень добрый этот мистер Эрджайл. О, вот и Джо. – Она обернулась в сторону открывающейся двери.
Джо оказался тонкогубым белокурым молодым парнем. Он выслушал объяснения Морин, кивнул Калгари.
– Думали, нас обрадуете, – произнес он укоризненно. – Извините за сердитое выражение, сэр. Но не следует ворошить прошлое. Такое у меня соображение. Морин опечалилась, все только и говорят, что об этом…
– Да, – согласился Калгари. – Понимаю вас.
– Разумеется, не следовало ей с таким парнем связываться. Я знал, до добра это не доведет, много о нем наслушался. Дважды его под честное слово освобождали, а ему все нипочем. Сперва деньги чужие растрачивал, у женщин сбережения выманивал и закончил убийством.
– Но он вовсе не был убийцей, – возразил Калгари.
– Так вы заявляете, сэр, – сказал Клег. И всем своим видом выразил несогласие с подобным утверждением.
– Джек Эрджайл имеет превосходное алиби. В то время, когда произошло преступление, он находился в моей машине по дороге на Драймут. Как видите, мистер Клег, у него не было возможности совершить убийство.
– Может, и так, сэр. Но все равно, вы уж извините, не следует ворошить старое. В конце концов, ему теперь не поможешь. А пересуды начнутся, соседи языки пораспустят.
– Что ж, может, по-своему вы и правы. – Калгари поднялся. – Но знаете, мистер Клег, есть и такое понятие, как справедливость.
– Я-то считал, что английское правосудие самое справедливое.
– И самая совершенная система в мире может ошибиться. Справедливость, как ни верти, находится в человеческих руках, а люди небезгрешны.
Уже на улице невероятная тоска заполонила его душу. «Возможно, и в самом деле было бы лучше, – размышлял он, – если бы воспоминания о том дне никогда бы не возродились в моем сознании. Ведь заявил сейчас этот туповатый тонкогубый субъект, что парню уже ничем не поможешь. Его осудили, а судьи не ошибаются. Не все ли равно, будут ли Джека Эрджайла поминать как убийцу или как заурядного мелкого воришку. Какое для него это имеет значение?»
Потом неожиданно в нем вздыбилась волна гнева.
«Но для кого-то это имеет значение! – подумал он. – Кто-то должен обрадоваться! Почему же никто не радуется? Скажем, эта самая вдовушка, здесь все ясно. Видимо, Джако возбуждал ее плоть, но она его не любила. Может, она и не способна никого полюбить. А другие… Отец, сестра, нянька… Им бы обрадоваться. Или их терзает какая-то тайная мысль и они за себя встревожились? Да… кого-то это касается самым непосредственным образом».
– Мисс Эрджайл? Вон там, за второй стойкой.
Какое-то мгновение Калгари молча ее разглядывал.
Аккуратная, маленькая, очень спокойная, деловая… Одета в темно-синее платье с белым воротничком и манжетами. Черные волосы с синеватым отливом аккуратными прядями ниспадают на шею. Кожа смуглая, у англичанок редко встречается такая темная кожа. Кость мелкая. И вот это дитя непонятно какой национальности миссис Эрджайл удочерила и приняла в собственную семью.
Их взгляды встретились. Глаза у нее были темные, непроницаемые. Ничего не говорящие глаза. Голос звучал тихо и приятно:
– Могу вам помочь?
– Вы мисс Эрджайл? Мисс Христина Эрджайл?
– Да.
– Меня зовут Калгари, Артур Калгари. Вы, верно, слышали…
– Да. Я знаю о вас. Отец написал.
– Мне бы очень хотелось поговорить с вами.
Она взглянула на часы:
– Библиотека закрывается через полчаса. Если б вы смогли подождать…
– Обязательно подожду. Может быть, вы составите мне компанию и мы сходим куда-нибудь выпить по чашечке чаю?
– Спасибо, – поблагодарила она и обратилась к человеку, стоявшему позади Калгари: – Я могу вам чем-то помочь?
Калгари отошел в сторону, послонялся по залу, изучая содержимое стеллажей, и все время исподтишка наблюдал за Тиной Эрджайл. Тина оставалась по-прежнему спокойной, деловитой, невозмутимой. Полчаса тянулись для него на удивление медленно. Наконец прозвучал звонок, и она кивнула ему:
– Через несколько минут я выйду, подождите на улице.
Ждать ему не пришлось. Тина была без шляпы, в толстом темном пальто. Он поинтересовался, не знает ли она, куда можно пойти.
– Я не очень хорошо знаю Редмин, – объяснила Тина. – Возле собора есть одна чайная. Не бог весть какая, зато там поменьше посетителей, чем в других.
Вскоре они обосновались за столиком, и скучающая тощая официантка без всякого энтузиазма приняла у них заказ.
– Чай здесь не очень хороший, – оправдывалась Тина, – зато нас никто не будет подслушивать.
– Прекрасно. Должен объяснить, почему я вас сюда вытащил. Я уже виделся с остальными членами вашей семьи, за исключением вашей замужней сестры. Побеседовал я и с женой, точнее, вдовой вашего брата. Теперь хочу поговорить с вами.
– Вы считаете необходимым лично увидеться со всеми нами?
Сказано это было довольно вежливо, но какая-то едва заметная неприязненная нотка в голосе заставила Калгари слегка поежиться.
– Ну, общественной обязанностью это вряд ли можно назвать, – сухо произнес он. – И я поступаю так не из простого любопытства. Я считаю своим долгом лично выразить всем вам мое глубочайшее сожаление по поводу того, что я не имел возможности подтвердить в суде невиновность вашего брата.
– Понимаю…
– Если вы любили его… Вы любили его?
– Нет, я не любила Джако, – ответила Тина после недолгого раздумья.
– А кругом все уверяют, что он был очень милым.
– Я не доверяла ему и терпеть его не могла.
– У вас не появлялось… простите меня… каких-либо сомнений в том, что он был убийцей вашей матери?
– Мне и в голову не приходило, будто можно сделать иное предположение.
Официантка принесла чай. Хлеб и масло оказались несвежими, варенье засахарилось, пирожки пережарились и выглядели неаппетитно. Чай был жидким.
Калгари пригубил стакан и сказал:
– Выходит… мне следовало сообразить, что сообщение о невиновности вашего брата вызовет неблагоприятный отклик. Всколыхнет прошлое… и забот вам всем прибавится.
– Потому что дело придется заново пересматривать?
– Да. Вы тоже подумали об этом?
– Отец, кажется, считает, что от этого не уйти.
– Простите. Великодушно простите меня.
– Почему вы извиняетесь, доктор Калгари?
– Я не люблю причинять людям неприятности.
