Светлана Алешина - Тень на плетень
Я вышла из машины на свежий воздух первой, за мною, кряхтя и щурясь на слабеющее солнце, появилась Маринка. Она сделала только пару шагов по перемятому асфальту дороги, остановилась, облокотившись на открытую дверь «Лады», потянулась и шепотом выругалась.
– Ты что это? – поддержала я разговор.
– Да так, для тонуса, – уклончиво ответила она и с весьма неприветливым выражением на лице начала осматривать окрестности.
Достопримечательностей здесь было немного.
Кроме моста через речку, являющегося центральной частью представленной экспозиции, справа от дороги возвышались невысокие холмы и холмики, заросшие редкими деревьями и частыми кустарниками. В двух или трех местах среди деревьев выглядывали крыши и башенки недостроенных коттеджей.
Слева, как я уже говорила, были дачные участки самого убогого вида, а холмов никаких не было.
Подождав Виктора, через полминуты присоединившегося к нам, мы втроем, то есть уже в полном экспедиционном составе, направились к мосту и вошли на него.
Несмотря на то, что после аварии, почти наверняка унесшей жизнь Будникова, прошло уже достаточно времени, черный след от его «девятки», четко прорисованный на старом асфальтовом покрытии моста и уходящий за его пределы, все еще был четко заметен.
Я посмотрела на это прикладное нерукотворное граффити.
– Он тормозил? – спросила я у Виктора, нашего признанного редакционного эксперта-следопыта.
Виктор присел, зачем-то потрогал след пальцем, посмотрел налево, потом направо и наконец пожал плечами. На его условно-человеческом языке в данном контексте это означало сомнение и отсутствие четкого ответа. То есть Виктор не мог точно определить, тормозил ли Будников перед смертью или же нет. И вот это уже было странно.
– Если человек несется с большой скоростью и видит перед собой препятствие, за которым его ожидает лучшая вселенная, он не должен продолжать ехать вот так прямо и целеустремленно. Он должен или затормозить, или, по крайней мере, попытаться свернуть, – произнесла я длинный и умный текст.
– Красиво излагаешь, – ехидно поддакнула Маринка и тут же произвела первый подкоп под мои слова:
– Но это все справедливо, только если он в себе. Трезвый, то есть. – – Или живой, – теперь уже я дополнила ее.
– Или вообще в сознании, – не унялась Маринка.
– Или в сознании, но не в состоянии действовать, – добила ее я.
– Это как? – не сообразила Маринка и задумчиво моргнула несколько раз на меня и на Виктора.
– Да мало ли как, – пожала я плечами. – Отвлекло его что-нибудь, нашего Будникова. Или он был связан или находился под стволом.
– А куда же делся тот, который ствол держал, – весьма справедливо спросила Маринка, – или это был Карлсон с пропеллерчиком?
– Вот на все эти вопросы и должно ответить следствие или мы, – вздохнула я.
– Или никто.
– Или никто, – согласилась я и огляделась.
Ничего не изменилось за время нашего шерлокхолмского разговора. Справа все так же стояли коттеджи на холмах, а слева расстилалась убогая степь. Кое-где ровность пейзажа нарушали косые да кривые перегородки, называемые дачниками заборами, да чернели туалеты. Не типа Эм-Жо, как говаривал незабвенный Лелик из «Бриллиантовой руки», правильнее было бы определить их тип как Эм и Жо. Ну да это неважно.
Народу на участках было, прямо скажем, негусто. Энтузиазмом местные мичуринцы переболели уже давно. Только на ближайшем к дороге участке ковырялся в земле невысокого роста мужичок самого затрапезного вида.
Он был одет в грязную телогрейку бывшего синего цвета, без рукавов, бейсбольную шапочку и в обвислые выцветшие треники. Мужичок неспешно ковырял землю лопатой, и был он здесь единственным представителем стареющего и становящегося реликтовым племени дачников.
– Ну что, будем крутить аборигенов на информацию? – спросила я сама себя, ожидая, разумеется, от Маринки поддержки этой идеи.
– Этого-то? – Маринка прищурилась на трудолюбивого дядечку. – Уж больно-то он непрезентабельный какой-то…
– Боишься, что имидж пострадает? – спросила я и, не оглядываясь больше на свою подругу, смело пошла по направлению к этому трудоголику. Моя смелость заключалась в полном пренебрежении к мнению своих туфель по поводу отсутствия асфальта на всем пути к дачнику.
Этот дачник-огородник стоял к нам спиной, равномерными движениями окучивая грядки. Подойдя ближе, я услышала звуки, похожие на слабый стон. Насторожившись, я прислушалась и через несколько шагов поняла, что это был не стон, а пение: дядечка пел, тихо выводя надрывные трагические слова: «Ой-ей, шире Вселенной горе мое!»
Маринка, шкандыбавшая позади меня, громко фыркнула, тоже, наверное, поняв, откуда и какой вокал раздается на просторах здешних палестин.
Услышав посторонние звуки на фоне своего сольного исполнения, дядечка распрямился и оглянулся.
Теперь уже я смогла разглядеть его анфас, а не только со стороны кормы.
Сперва мне бросилась в глаза несколько дней не бритая физиономия. Потом кривовато сидевшие на носу у мужичка темные очки в толстой пластмассовой оправе розового цвета. Ну а на сладкое, когда я уже приблизилась и нас разделяло не больше двух-трех шагов, на меня повеяло сильнейшим запахом. Запахом, являющимся убийственной смесью чего-то мерзюче-алкогольного с вонью давно несвежего белья.
Сей аромат так сильно ударил меня по органам обоняния и по нервам, что я остановилась и, срочно достав из сумки сигарету, прикурила ее.
– Негде атмосферу больше портить? – проворчал дяденька, неодобрительно сверкнув на меня стеклами очков.
– Извините, – предельно приветливо сказала я, – с вами можно поговорить? Мы из газеты, журналисты.
– Из «Советов огороднику»? – активно полюбопытствовал дяденька, но мне его пришлось разочаровать.
– Нет, из другой. Мы интересуемся падением машины с моста. Вы, случайно, не видели, как все произошло?
– Не ты первая, не ты, тут уже и эти из органов шастали, и еще кто-то, – проворчал дяденька, быстро теряя интерес к разговору. – Ходят, отвлекают от работы, мешают…
Он еще что-то продолжал ворчать и даже снова взялся за лопату, но тут высунувшаяся из-за моей спины Маринка спросила:
– А вам нескучно здесь одному?
– А что, помочь хочешь? – Мужичок хитровато улыбнулся. – Вторую лопату я найду, если будет нужно.
– Не хочу, у меня аллергия к растениям. Ко всем, – пожаловалась Маринка. – А почему вы не хотите поговорить? Мы же вас не укусим за это.
– Не укусите, – повторил дяденька и снова проныл:
– «Шире Вселенной горе мое!» Да хоть и укусишь, я этой хери уже не боюсь… Да… – Дядечка поднял руку и грязным пальцем жестоко поскреб себе затылок. – Тут вот я приехал на дачу, значит, нес с собою красненькую, чтобы в обед как белый человек аппетит себе подогнать. А пакет порвался, она упала и разбилась… А ты говоришь:
«не укусим»! Да кусай, что, мне страшно, что ли?
Дядечка крякнул и сплюнул себе под ноги. Маринка толкнула меня локтем.
– А мы вам дадим денег, – сразу же сообразила я, доставая из сумки кошелек и начав отсчитывать купюры, – на красненькую вам точно хватит.
– Хватит? – недоверчиво покосился на мои руки мужичок. – Так что ты там хотела спросить-то? Спрашивай, а то мне некогда, – сурово проговорил он, а сам протянул руку, и я вложила в нее деньги.
– Там даже на беленькую хватит, – зачем-то влезла с пояснением Маринка и кольнула:
– Кончится ваше горе.
– Ну, в общем, – дядечка бережно спрятал деньги в задний карман трико, – ну, в общем, видел я, как он, значит, еб… ну то есть упал с моста.
Слышу: машина едет и быстро так, словно за ним гонится кто-то. Здесь же мост, здесь все нормальные люди тормозят, а этот крутой, значит, будет… вот он как въехал со всей своей крутизной, так и проломил перила-то. Видели? – Дядечка махнул рукой, и я быстро закивала, демонстрируя сообразительность. – Ну вот и сковырнулся. – Дядечка с хрустом почесал живот под телогрейкой. – А я в это время с автобуса шел. Подбежал к мосту, смотрю, а драндулет его уже кверху жо… ну задом, значит, плавает, а потом и пяти минут не прошло – совсем утонул. Вот так было.
Дядечка с чувством исполненного долга снова взялся за лопату, но я задала еще один вопрос:
– И никто из машины не выбрался?
– Не-а. – Мужичок вздохнул, понял, что разговор на этом не заканчивается, и решил перекурить. Он вынул из кармана телогрейки мятую пачку «Примы», вынул из нее сигарету и начал разминать ее пальцами.
– Никто не выплывал, – уверенно сказал он. – Я постоял еще, покурил там, как сейчас, и дальше пошел. Мне-то что? Захотел мужик – и утонул, не захотел бы тонуть – выплыл бы. Я так понимаю.
Мы помолчали, потом дядечка кашлянул и сказал, обращаясь с Маринке:
– А беленькую я не пью, у меня язва, и я берегу здоровье. Здоровье, оно за деньги не покупается.
