Лин Гамильтон - Оркнейский свиток
— И снова, дело не только в том, на что ты употребишь эти деньги, а откуда они у тебя, — сказал он. — Но я тебя понимаю и не могу утверждать, что, раз он отмазывал от суда всяких подонков, то он тоже — подонок, а также и то, что раз у него были наличные деньги, то он занимался чем-то противозаконным, или что именно он размозжил топором Тревору голову. Признаю.
— Спасибо. Ценю твое признание. Теперь тебе надо поспать, а я пойду в магазин, и, быть может, мы устроим ранний ужин, прежде чем ты отправишься ловить плохих парней.
— Отличная идея. Пообещай мне, что мы не будем обсуждать Болдуина, Уайли или замки, хорошо? — сказал он.
— Обещаю, — заверила я. — Хотя вероятность того, что существовало два секретера, не идет у меня из головы.
— Позвони Бену и узнай, не мог ли кто-нибудь спрятаться в магазине, — сказал он. — Эта мысль не дает мне покоя.
Я так и поступила. Бен сказал, что он находился в офисе перед самым закрытием, когда услышал звон колокольчика, словно кто-то вошел или вышел, но когда он выглянул, никого не было. Он сказал, что посмотрел в обоих залах, но там было пусто, и решил, что кто-то просто заглянул в магазин и сразу же ушел. Ему было тяжело думать, что он не заметил вора, но я успокоила его, сказав, что подобное могло случиться с кем угодно, к тому же ничего ценного не украдено, что было недалеко от истины.
Синг оказался прав. В магазине Тревора кто-то устроил основательный погром. Мебель была перевернута, все ящики вытащены. Мы с Сингом стояли посреди этого хаоса и осматривались.
— Вряд ли я пойму, что украли, — произнесла я. — Возможно, что-то и пропало, но я не уверена, что именно.
— Понимаю, — сказал он. — И полагаю, что это не имеет большого значения, поскольку Уайли мертв. Вряд ли он будет жаловаться.
— Вам не кажется, что это дело рук другого вора? — предложила я.
— Не хватало, что бы их было двое, — сказал он. — Хотя, похоже, что так и есть.
— Хорошо, что мой был аккуратнее, — добавила я. — И вы правильно сделали, что забрали вчера все записи Уайли, иначе потребовалось бы немало дней, чтобы привести их в порядок.
— Знаю, возможно, это и бесполезно, — сказал Синг, — но осмотрите здесь все.
Разглядывая беспорядок, я вдруг заметила какой-то листок бумаги. Он лежал посреди комнаты лицевой стороной вниз и походил на чек. Я подобрала его, взглянула мельком и передала Сингу.
— Расскажите мне еще раз, как Тревор использовал деньги, которые передал ему Блэр, чтобы выплатить долг тому парню с собакой, которого еще называют Пес, — попросила я.
Этот листочек бумаги оказался чеком, датированным тем днем, когда я приходила в магазин Тревора с Блэром, выписанный для оплаты в антикварном магазине «Скот Фри» и подписанный Блэром на сумму восемьсот тысяч долларов. В который раз я подумала, что Тревор выбрал очень глупое название для своего магазина[2], если, конечно, он не планировал раздавать антиквариат даром, но в данный момент речь шла не об этом.
— Это ничего не меняет, — произнес Синг. Начинало казаться, что эта фраза — его мантра.
— Но возможно, разрушает мотив, — сказала я. — Если Тревор не обналичил этот чек, тогда зачем Блэру убивать его?
— Он убил его, — сказал Синг, спокойно вытаскивая пакет и убирая в него чек. — Не знаю, почему мы не заметили этот чек в первый раз.
— Полагаю, Тревор спрятал его где-нибудь, чтобы потом отнести в банк, но не успел. А во время ограбления чек выпал.
— Долго вы бы стали держать у себя подобный чек? К тому же это не слишком подтверждает вашу теорию о двух секретерах, — сказал Синг.
— Вам просто обидно.
Я едва дождалась возможности прибежать домой и рассказать Робу, что он от начала и до конца ошибался в том, что у Блэра были горы наличных денег, добытых противозаконным путем, и что он составил себе неправильное мнение об этом человеке, как и Синг. Но мой праведный гнев длился недолго. Несмотря на все мои умозаключения, чек только усугублял вину Блэра, если такое было еще возможным. Оказалось, что номер чека был проставлен не по порядку: то есть уже после гибели Тревора, находясь под подозрением, Блэр выписал чек задним числом, в день приобретения секретера. На двух предыдущих чеках стояли даты, предшествующие дню смерти Тревора. Все выглядело так, словно Блэр сам устроил вторжение в магазин и, изобразив ограбление, оставил там чек. В таком случае со стороны Блэра было очень глупо не подумать о номерах на чеках, хотя он и заявлял, по словам Синга, что датировал более поздним числом пару чеков, которые отсылал по почте. Проблема с этим чеком заключалась в том, что когда полиция осмотрела корзину для мусора одного из получателей чека, то обнаружила конверт со штемпелем, где значилась дата после дня смерти Тревора. Все выглядело крайне нелепо для человека с таким интеллектом, как у Блэра, но снова полиция не нашла никаких записей о переводе денег.
Анна Чан, которая время от времени позванивала мне с вопросами по поводу бумаг Тревора, рассказала, что они поймали человека, который разгромил магазин Тревора, правда, мой магазин скорей всего ограбил другой. Кажется, его звали Вуди или еще вроде того, некий опустившийся тип, которого Блэр с успехом защищал в деле по обвинению о вторжении в чужое жилище с особой жестокостью. Очевидно, благодарность Вуди заключалась только в том, чтобы подложить чек, поэтому, когда его поймали, он во всем сознался. Это выглядело явной и довольно глупой попыткой сбить с толку правосудие и отмазать Блэра.
Перси больше не появлялся, даже в «Камне карлика». Рендалл пообещал звонить, если тот объявится. Начинало казаться, что Перси вообще не существует.
Я попыталась смириться, забыть обо всем, но это было нелегко хотя бы по одной причине: судебный процесс над Блэром был важной новостью, и любое его появление в суде, даже короткое, давало газетам повод для гневных заголовков об убийце, раскалывающем черепа, и для пересуд по поводу секретера. Приводились слова присутствовавшего на том злополучном вечере куратора Коттингема Стенфилда Роберта о недобросовестных антикварах. К счастью, мое имя он не упоминал, но мне от этого было не легче и мысль о моей, пусть и анонимной, роли во всем этом отвратительном деле продолжала меня терзать. Я разрывалась между уверенностью в собственной правоте по поводу оценки секретера и злости на себя за некомпетентность. Должно быть, я была настолько ослеплена секретером или деньгами Блэра, или обаянием Тревора, что не обратила внимания на такую явную деталь, как замок. И это в моем-то возрасте!
Самобичевание из-за замка усиливало мое убеждение в том, что Блэр не был убийцей. Я всем говорила, что в этом деле слишком много совпадений. Я была убеждена, что существование двух секретеров — ключевой момент для понимания того, что произошло на самом деле. Но какого-либо серьезного основания для подобных мыслей не было, и это еще больше меня расстраивало.
Кое-кто продолжал меня подбадривать, остальные просто избегали общения. Но меня это даже не обижало. Эта тема действовала мне на нервы. Если кто-то произносил вслух слово «замок» или даже просто рифмующееся с ним слово, например «шок», или заводил разговор о Шотландии, или мебели, чего довольно трудно избежать, когда продаешь антиквариат, или, упаси боже, звучало слово «подделка», я тут же разражалась небольшой тирадой. Я объявила Клайву и Мойре, что было два секретера, и несмотря на то, что они восприняли эту мысль с энтузиазмом, я понимала: они считают, что я просто пытаюсь объяснить свою ошибку, и от этого мне становилось еще хуже. Клайв продолжал вести себя обходительно и мило, что было непереносимой ситуацией. Мойра попыталась пару раз почитать мне нотации.
— Самоуважение не измеряется количеством правильно оцененного антиквариата, — нараспев произнесла она. Я не стала ей возражать, что нехватка самоуважения может измеряться тем, сколько надо совершить ошибок, в результате которых убивают человека.
Меня сильно удивило, что все произошедшее не сказалось на нашем бизнесе. Напротив, дела шли как нельзя лучше. И все благодаря Дезмонду Крейну, который, как и Блэр, тоже, видимо, хотел купить секретер. Вскоре после того, как Блэру было выдвинуто обвинение, Дэз, который был покупателем совсем другого уровня, несмотря на то что он и приобретал у нас время от времени какую-нибудь вещицу, зашел как-то к нам в магазин, огляделся и предложил мне обставить дом его дочери, Тиффани.
— Я купил ей небольшой домик по случаю окончания университета, — сказал он. Под словом «небольшой», как я узнала вскоре, он имел в виду площадь в две тысячи квадратных метров, что было больше, чем мой дом. — Она любит антиквариат, в отличие от моего сына, который даже не смотрит на вещи, созданные до 2000 года, — сказал он. — У нее нет мебели, во время учебы она жила дома. Может, приедете и взглянете на дом?
