Валерий Гусев - Шпагу князю Оболенскому !
Яков молча смотрел на меня.
- Надо брать его, пока не поздно, - горячился я.
- Сходи к жене, - настойчиво повторил он. - Тогда посмотрим: брать или не брать.
Я вышел, не отказав себе в удовольствии хлопнуть дверью.
- Нажаловался он вам? - устало спросила Нина. - Синяком хвалился?
Я чуть не сел мимо стула.
- Чем же это вы его?
- Авоськой, - тихо ответила она и опустила глаза.
- Не может быть, - удивился я. И сообразил. - Верно, в авоське что-нибудь было, да?
Она потупилась, как примерная школьница, впервые прогулявшая урок, и чуть слышно прошептала:
- Арбуз.
Я отвернулся, скрывая улыбку.
- Ну и как?
- Вдребезги, - вздохнула Нина.
- И не жалко?
- А мы его все равно съели. Он ведь так и остался в авоське, не разлетелся.
- Да я про мужа. Бить не жалко было?
- Чего его жалеть, кобеля? У него сколько баб, и каждая его лупит. А я как-никак законная.
Логично, ничего не скажешь.
- Где он ночевал во вторник, не знаете? Это очень важно.
- Понимаю, - Нина взволнованно пригладила волосы. - Вы, наверное, думаете, что он... тогда был в музее? Нет. Он иногда ночует там, правда. Свекровь заботится. Но в тот раз - нет.
- А где же?
Она низко-низко опустила голову:
- В Званске, в вытрезвиловке.
- Да что ж вы мне голову-то морочите? - не выдержал я. - Это же совсем другое дело получается.
- Конечно, другое, - равнодушно согласилась она. Вам-то - другое, а ему не знаю, что и хуже. Про него и так чего только не болтают. А он ведь смирный. Теперь все узнают, что и в вытрезвиловке побывал. Стыд-то, а?
- Вот это алиби, да? - сказал мне Яков.
- Ты уже знал? - подозрительно спросил я.
- Мы в тупике, Сережка. Дальше хода нет. Ведь все сходилось на Черновцове. - Яков качал головой, будто у него болели зубы. - Знаешь, Серега, это была последняя мысль, которую я выжал из себя.
- Есть еще одна, новенькая. Только что отсюда, - я постучал себя пальцем по лбу.
- Князь Оболенский - гражданин Самохин? - устало улыбнулся Яков.
- Точнее, князь Оболенский - старый граф, Самохин - и...
- Замучил я тебя, - перебил меня Яков. - Тебе уже тени предков мерещатся.
- Зря ты так. Все-таки связь намечается. Очень робко, но настойчиво. Не перебивай, пожалуйста. Афанасий получил в Московском архиве письма графини, я видел их копии...
- Ну и что? - усмехнулся Яков. - Графиня передает в них приветы Самохину?
- Косвенным образом. Графиня взволнованно пишет о том, что Оболенскому угрожает опасность, но она бессильна предотвратить ее: муж ревнует к князю и не доверяет ей. Ты понимаешь: значит, кроме ревности, у графа были еще какие-то причины ненавидеть Оболенского.
- Какие?
- Точно не знаю. Но в письмах самого Оболенского есть одно интересное место, где он грозится выбить подлую душу из дряхлого тела графа, потому что тот "холуй царской, Иуда, я его завсегда презираю, что выдал тиранам такую милую душу". Кого выдал граф пока трудно сказать, но это факт. И графу, пока не поздно, нужно было принять свои меры. И он их принимает: Оболенский исчез. Наглухо.
- Интересно, - согласился Яков. - Этот факт несколько иначе окрашивает и наше происшествие. Но я бы воздержался от такой смелой параллели. Дело скорее не в том, что кто-то кого-то выдал или грозился выдать, а в сходности самих обстоятельств убийства.
- А почему бы не пойти дальше? Ведь очень часто такие преступления совершаются именно из-за необходимости скрыть что-то, ставшее явным, заставить замолчать свидетеля, - настаивал я. - Мы не знаем, что произошло между Самохиным и убийцей в музее, и если предположить, что грабеж музея только отвлекающий маневр, имитация: ведь фактически все осталось цело, кроме...
- Кроме зеленого стенда. - Яков встал и взволнованно прошелся по комнате. - Знаешь что? Список его экспонатов у нас есть. Попроси Афанасия сделать схему расположения их на стенде, подобрать дубликаты, а мы посмотрим - может, что-нибудь и найдем. Знаешь, Серега, у меня уверенность, что мы все в гору взбирались, а сейчас - под горку побежим.
- Скажут, что на нашем дуэле
пролилась не кровь, а шампанское...
В. О д о е в с к и й
С у б б о т а
В этот день мы действительно, по выражению Якова, бежали под горку. Видимо, пришла тому хорошая пора, когда отпадают проверенные версии, когда перечеркнуты ложные следы, когда все детали постепенно начинают, сталкиваясь, смешиваясь, еще неохотно занимать свои места в общей картине, когда цель, еще не ставшая досягаемой, уже видна.
Войдя в нашу комнату, я остолбенел: Яков разве что вприсядку не прыгал. Как старый добрый дедушка, желающий порадовать любимого внука сюрпризом, он поманил меня пальцем и ткнул им в крышку стола.
- Угадай, что там?
- Убийца Самохина, - проворчал я, еще не заразившись его радостью. Не тесновато ему там?
- Еще две попытки.
- Сдаюсь.
- Ну вот, - по-детски обиделся Яков. - Всегда ты так: никогда не бьешься до конца. И мне такой фокус испоганил.
Он выдвинул ящик: в нем лежал нож.
- Он? - обрадовался я.
- Он, голубчик, прости господи.
- Откуда, что, как?
Яков жестом щедрого гуляки бросил на стол листок с заключением эксперта. Я даже не заметил, откуда он его выхватил, - в самом деле, уж не из рукава ли?
Пока я лихорадочно пробегал заключение, Яков рассказал мне, что нож принес Волков - нашел в своей машине, под сиденьем. Экспертиза подтвердила: этим ножом был убит Самохин. Правда, на лезвии и рукоятке были обнаружены следы рук только самого Самохина. Но это уже был хороший, четкий след встревоженного преступника.
А потом, когда Староверцев подобрал в запаснике дубликаты зеленого стенда, мы уже этот след потерять не могли. Дело в том, что на стенде не оказалось фотографии, где была заснята казнь подпольщиков.
- Кстати, имитацию ограбления музея ради похищения этой фотографии подтверждает, пусть и косвенно, тот факт, что нож подбросили именно Волкову, согласен? - сказал Яков и задумчиво добавил: - Но ведь ее нет... и не будет.
И тут я почувствовал, что он стал нервничать. Его волнение передалось и мне. Но Афанасий Иванович поспешил успокоить нас: и трофейный аппарат, и оригинал фотографии, с которой делали большую, для стенда, - все это осталось в музее. Можно снова ее переснять, чего проще.
- А где она? - спросил Яков.
- У меня в кабинете.
- Вы уверены? - встревожился Яков. - Ведь у вас тоже побывали.
- Уверен, уверен, товарищ Щипцов. Кому она нужна? Я сейчас принесу.
И Староверцев поднялся к себе.
- "Уверен, уверен", - передразнил его Яков. - А я вот не уверен.
Староверцев долго не возвращался.
- Пойдем к нему, - не выдержал Яков.
Мы вошли в кабинет. Афанасий Иванович рылся на полках. Он повернул к нам растерянное лицо.
- Ну что? - быстро спросил Яков.
- Вот, - Староверцев протянул фотоаппарат. - Вот тот самый аппарат. Цел и невредим.
- А фотография?
- Фотография? - неуверенно переспросил Афанасий Иванович. Фотографии я что-то не могу пока найти.
Мы переглянулись.
- Она лежала прямо на аппарате, вот здесь, завернутая в папиросную бумагу, надписанную карандашом. Вот здесь, в шкафу. Но что-то я ее не вижу.
- И не увидите, - вздохнул Яков. - Не найдете.
Он вытащил из-за шкафа скомканный лист папиросной бумаги с карандашной надписью.
Мы вышли на берег реки, медленно поднялись на вал и сели на скамейку, смахнув с нее мокрые листья. Яков, подняв воротник, рассеянно курил, ронял пепел на колени. Я чертил прутиком по земле, собирал им в кучку опавшие листья и по порядку вспоминал все, что знал об этой фотографии. В ушах у меня звучал Сашин голос: "Эту фотографию принес нам один красный следопыт вместе с целой горой имущества какого-то немца: фотоаппарат, бинокль, записные книжки, письма и даже Рыцарский крест с мечами, орден такой фашистский. Все это валялось в сарае его деда, в старом самоваре, и в общем-то неплохо сохранилось. А фотографии особо повезло: она пролежала все эти годы между чистыми страницами блокнота. Правда, немного поработать с ней пришлось: возили ее в Званск, в фотоателье, на ретушь. Там же ее пересняли и увеличили..." Ага!
Я хлопнул Якова по плечу. Он едва успел подхватить очки и недовольно посмотрел на меня.
- Все в порядке, Яша! Фотографию переснимали в Званске, оригинал - я имею в виду. Его переснимали в званском фотоателье, чтобы увеличить. Там мог сохраниться негатив.
- Они обязаны их хранить, а если нет, то хотя бы контрольки, подхватил Яков. - Прекрасно! Дуй сейчас же в Званск, к фотографу, и, если, конечно, пленка цела, закажи ему один отпечаток того же формата, что был на стенде, понял? И забери у него негативный кадр с этим снимком. Сделаешь?
Фотограф - старенький, дружелюбный и разговорчивый - чуть ли не обиделся на мой осторожный вопрос, как долго он хранит негативы.
- С тех пор, как я работаю здесь. А тому уже двадцать лет миновало. Вот смотрите, - он направился к самодельному, во всю стену, шкафу со множеством ящичков. На их крышки были наклеены таблички с буквами латинскими и русскими и цифрами - римскими и арабскими.
