Геннадий Астапов - Идет охота на "волков"
— Жалко, что ты у меня не сын! — шутя говорил тогда отец Юле, но шутка повторялась часто, никто не сомневался, что ему действительно не хватает сына.
Мессалина разделась, нагрела воды, помыла посуду, для обогрева включила спиральную электрическую плитку. Комната начала наполняться теплом, и понемногу становилось в доме уютней, веселее, как в стародавние годы, когда она была маленькой, беззаботной смешливой девчонкой.
Заскрежетал ключ в замочной скважине, Мессалина подошла, помогла открыть. На пороге стоял отец.
— Папка! — прижалась к нему, перехватив его как ствол крепкого дуба. — Не званый гость — хуже татарина? — засмеялась от избытка чувств.
— Юлька! Что ж не предупредила? — он топтался радостно и растерянно, нюхал её волосы, точно определяя, она ли это в самом деле, отстранялся на расстояние вытянутой руки, рассматривая лицо и снова привлекал к себе. — А я вот, в магазин… А вот, мать на работе… Хоть бы позвонила, что ли…
Юля разобрала сумки, которые принес отец из магазина и принялась хлопотать на кухне в приготовлении ужина. Скоро вернулась мать, вместе соорудили по такому случаю традиционные пельмени. Глядя на неё, родители светились счастьем.
— Холодно у вас. Пап, ты бы хоть придумал что-то. — Юля обжигалась пельменями, усиленно дула на них, и снова обжигалась. — Маму заморозишь! Видишь, у неё от холода уши пухнут и шелушатся?
Мать потрогала мочки ушей.
— Каждую зиму одно и то же.
Отец, выпив рюмку и закусывая, соглашался.
— Холодно. Конечно, холодно. Лет, примерно восемь назад, наше правительство решило провести в Кентау эксперимент. Тогда это модно было. Разрушили ТЭЦ-5, всю городскую систему трубопроводов, а вместо них решили понастроить мини-котельные на дизельном топливе. Выделили 180 миллионов тенге, ну, какую то часть разворовали, естественно, а на остальное котельные все же открыли. Хорошее дело? Нас об этом не спросили! Ну, ладно. В то время литр солярки стоил восемь тенге, было выгоднее топить дизтопливом, чем углем. А на следующий год цена выросла вдвое, а еще на следующий — еще вдвое! Один котел расходует двадцать пять литров в час. Вот и считай, во что обходится отопительный сезон каждой квартире. А по городу? Одно разорение. Правительство признало оплошность и стало дотировать население. Ну и что? Сколько это будет продолжаться? Теперь говорят, что на следующий год дотаций не будет. Во дела! Разворотили ТЭЦ, где было дешевое тепло и электроэнергия, настроили дорогих и малонадежных котелен, которые себя не оправдали — все! Жители остались у разбитого корыта: без тепла, без ТЭЦ, без котелен. Кому они нужны без дотаций? Мы и сейчас в холоде сидим. Эксперементаторы! И вот так у нас всегда. Народ ни о чем не спрашивают, делают, как хотят, а потом мы же и отдуваемся! Или вон возьми еще. Сейчас собрались строить атомную электростанцию на Балхаше.
Юля, улыбаясь, перебила:
— Пап, ну ты буржуйку бы наладил, что ли… Ведь правда холодно.
— Подожди дочь. Не перебивай. Ну вот. Спросили нас, нужна нам эта станция? Черта с два! Уже Путин нам об этом сообщает по телевизору! Чужой президент! А свои стеняются. Россия загадила Казахстан. То ракеты с гептилом падают на землю, то полигоны разные, а тут ещё и атомную станцию строить! Не оклемались от Семипалатинска, люди уродами рождаются, так нет — мало! Кентау, кстати, должен от Арала входить в зону экологического бедствия. А как иначе? Туркестан входит, Чулак-Курган входит, а Кентау стоит между ними и не входит!
Юля смеялась.
— Пап, с теплом что нибудь решишь? При чем тут эта политика?
Мать взяла сторону дочери.
— Герой. Ещё к ответственности привлекут, чтоб болтал меньше!
Отец не понял шутки.
— А по фигу! Я шахтер! Что мне терять, кроме собственных оков? Нужно будет — и пойду на баррикады! Где зарплата? Сколько лет я в Джезказгане рабом? И даже свои крохи, полторы тысячи долларов получить не могу! Зато директора-сволочи к шахтам на вертолетах прилетают, на свадьбы деток — возят московских звезд, Агутина того же и жену его… Ну, как, забыл… Зовут как…
— Анжелика Варум.
— Да, да! Варум! Все поворовали, пройдись по окраинам города — какая там Чечня! Разруха страшнее войны! И никто за это не ответит, вот что обидно. Создавали вместе, а приватизировали директора, первые секретари партии и комсомола. Вот так! Кто ближе к кормушке оказался. Черт бы с ними, но ведь от жадности не дают жить народу! Мало того, что безработица, так еще и работающим не платят! Это не рабство? Не рабовладельческий строй? Все так думают, только до поры сказать боятся.
Налил еще по рюмке, и, не дожидаясь остальных — хлопнул, отдуваясь.
Мать принялась рассказывать о школе.
— Поборы с учителей. Как комиссия — собирай деньги, праздник — начальству на той. Было б с чего собирать — не жалко. Жить не на что! Отец больше прокатывает на дорогу, чем получает. Десять лет в доме ни одной обновы. В школе ремонт затеяли, опять собирали. Одна учительница отказалась давать. Ну, раз не сдала — прошло. Второй не сдала — не аттестовали, и все. Уволили.
Отец забросил в рот последний пельмень и отложил тарелку в сторону.
— А насчет тепла, дочь, не беспокойся. Сегодня купил японский керогаз — греет что надо. Видала у соседей в двадцатой квартире? Запашок небольшой, да ничего. Сейчас спущусь в сарай, принесу, я там заправлял его. Солярочки тоже добыл.
Когда попили чай, оделся и отправился в сарай, мать стала убирать со стола, а Юля села за телефон обзванивать знакомых. Потом, пока никто не видел, открыла настенный шкаф, достала вазочку, где хранились семейные деньги, и, оглянувшись, положила туда триста долларов.
Вечером, как и прежде они ходили с Сергеем по парку, по улицам города — не чуя мороза. На площади громыхали колонки дискотеки, молодежь стайками двигалась на музыку. Сергей с Юлей по старой памяти тоже потанцевали. Когда уходили, увидели, как в темном углу трое подростков и одна девочка ставили уколы в вены, рядом валялись выброшенные шприцы. Наверное девочке было невтерпеж, она подгоняла и подгоняла парней.
Затем заходили к Сергею домой, его родители ждали. Ничего у них не изменилось: та же нищета, те же обшарпанные, заиндевелые стены в квартире, старинная мебель, допотопный телевизор, кажется еще «Аэлита». А родители стали старше, морщинистей и добрее. Юлю встретили как родную, старались ей угодить, угощали лучшим, что находили в доме и называли невесткой.
Когда вернулась, мать спала, рано вставать на работу, отец ещё смотрел ночные новости. Американцы по-прежнему готовились к войне с Ираком вопреки мнению мирового сообщества. Как водится, где-то свалился самолет, в Индии столкнулись два поезда, Растропович давал благотворительный концерт в Кремлевском дворце, а двое солдат в Приморье расстреляли сослуживцев и убежали из части. В квартире стало тепло, японский керогаз действительно хорошо грел.
15
«Серые волки» ликвидировали питерскую братву. А дело было так: Грек наконец выяснил, где скрываются северяне: оказалось — в одном из домов на дачах, где в свое время подрабатывал сторожем Алмаз. Эти то сторожа и проинформировали людей Грека, ну, естественно, не за спасибо. Той же ночью всех четверых тихо и без стрельбы прирезали, уморив перед тем хозяйскую собаку отравленной колбасой, чтоб не тявкала. Собачка маленькая, одно название, укусить не укусит — но звону на поселок. Хозяев, дальних родственников одного из питерских — дома не оказалось, потому обошлось без невинных жертв. Как шептались потом напуганные сторожа, знать бы, что случится такое — никогда не рассказали бы «волкам» о чужаках. Но решили молчать и ни во что не вмешиваться. С полицией свяжись, тебя и обвинят во всем. Поэтому, когда их таскали по следственным кабинетам — мычали одно: ничего не видели, ничего не знаем, ни какого шума не слышали. Докладывая Мурке о результатах, Грек сказал только:
— Шкуру на абажуры я не спускал. Средневековье это.
Когда Грек проснулся, Мессалина лежала к нему спиной и чуть слышно сопела. Оголенное белокожее плечо возбуждало, и даже пятна на спине, будто засиженные мухами — тоже возбуждали. Как бы во сне повернулся к ней лицом и положил руку на бедро, ногу пропустил между её ног и полежал так несколько минут без движения, набирая силу. Сначала немного, а затем сильнее и сильнее прижимался к ней, сердце начало биться учащенно, дыхание потеряло ритм. Проснувшись, она стала подыгрывать ему, все ещё не поворачиваясь, но водя руками по его телу то выше, то ниже. Грек ласкал её, целовал, что-то шептал горячо и бессмысленно — она отвечала тем же, зажигаясь, приходя в восторг, сливаясь с ним в одном движении. И когда наконец наступила разрядка — оба шепотом поблагодарили друг друга и устало уткнулись в подушки.
Наступило утро перед Новым 2003 годом, 31 декабря. Грек поднялся и сделал разминку, поднимая высоко ноги, бежал на месте, приседал и отжимался на полу. Наблюдая за ним, Мессалина тоже помахала руками в разные стороны и пошла в ванную. Она уже приняла водные процедуры, а Грек все бегал, прыгал и скакал. Так повелось, что Мессалина никогда не ходила на ночь к Греку, в его богатую, роскошную квартиру. По стандартным совковым меркам это, собственно говоря, были четыре квартиры на одной площадке, но Грек, после капитального ремонта их объединил в одну. Футбольное поле, как он её называл, было хоть и роскошное, но не имело изюминки. Не звала она, эта квартира, не располагала, не имела положительной ауры, Грек и сам редко тут бывал. Нагромождение мебели, ковров, картин, импортных телевизоров, хрустальной и фаянсовой посуды, различной бытовой техники создавало не уют, а вид рабочего помещения в торговом предприятии, склада, и не случайно Мессалина, посмеиваясь, называла Грека кладовщиком. У него совершенно не было вкуса, отсутствовали малейшие представления по эргономике, что покупалось — устанавливалось, не учитывая ни высоты, ни рисунка, ни объема — ничего, просто прислонялось друг к дружке, и все. Поэтому Грек в последнее время жил у Мессалины, в маленькой, но хорошо спланированной квартирке, чистой, теплой и уютной. По ночам часто вспоминал Афины, и, дыша благоухающим телом любовницы — рассказывал об этом городе, о Греции, о теплом море, о свободной жизни эллинов, о громадных океанских кораблях, о доках, где трудился отец. О том, как родители любили историческую родину, с каким трудом выезжали отсюда, из нищеты, из советской враждебности к эмигрантам, как занимали денег на дорогу, и о том, как, прибыв в Грецию — испытывали неуемную ностальгию по Казахстану, который до сих пор старые греки почему-то называют Россией. Рассказывая, будто становился маленьким мальчиком: тихим, послушным. Еще часто вспоминал и рассказывал о тюрьме, о беспощадных нравах, где стал таким, какой есть, где научился фене и где приобрел авторитет, и где получил, так сказать, «направление» к Шерифу. Что касается Мессалины, то она перестала ездить по вызовам Кости, а если и бывала в «Южной ночи» — то вместе с Греком, любящим иногда расслабиться, сыграть в биллиард, перекинуться в картишки.
