Марина Серова - Под ручку с мафией
Меня удивляла в этом человеке его способность мгновенно выдавать ответ на любой, даже самый неожиданный вопрос. И отвечал он только качественно. Скорость мышления у него бешеная, что ли?
— Действуя по вашему рецепту, я был бы вынужден преодолевать некоторые трудности. Во-первых, естественное нежелание общаться со случайным человеком. Пришлось бы тратить энергию на организацию какого-то повода, стимулирующего общение. Во-вторых, общение пришлось бы начинать на равных, без какого-либо морального перевеса, и для его достижения также пришлось бы тратить энергию. В-третьих, ваша мобильность. Выбирать подходящий момент? И для этого «вести» вас долгое время? Большие затраты. Организовать подходящие обстоятельства самому? Затраты еще большие.
При состоявшемся варианте вам было затруднительно уклониться от навязываемых мной действий, хотя такое намерение вы вначале имели. Эффект внезапности, и как результат — повышенная эмоциональность, а значит, снижение уровня волевой защищенности… Я ответил? Ваша машина, прошу вас.
Действительно, он проводил меня, внимательно его слушающую, к машине.
— Желаю вам всего самого хорошего! — вежливо попрощался Джентльмен и, не дожидаясь ответа, повернулся, засеменил трусцой по мокрому асфальту, старательно огибая крупные лужи и не обращая внимания на мелкие. Ни дать ни взять припозднившийся любитель этого домашнего вида спорта.
В своих объяснениях в одном он был неточен до «наоборот» — меня «вели», как он выразился, отмечая каждый мой шаг. Это было видно не то что невооруженным, а прямо-таки голым глазом. Причем «вели» так, что мне было невдомек.
Учись, Танечка, профессионализму!
Я наконец вложила порядком намозоливший мне руку нож в ножны и забралась в машину, отгораживаясь от всего недружественного мне в этом мире. Включила двигатель и приемник, по которому мне тут же сообщили, что: «Есть реклама на Русском радио в Тарасове!»
«Поговорили!» — подвела я итог состоявшемуся вечеру.
А потом меня разобрал смех. Абориген-то подумал, что помог домушникам, дал наводку на пустующую квартиру. Сунулся восстановить справедливость и получил по морде. И от кого? От дамы. Не повезло бедняге.
Глава 6
И опять я гнала машину по вечерним улицам от перекрестка до перекрестка на одном дыхании. Мокрый асфальт отражал огни фонарей, фары встречных машин и разноцветные всполохи реклам на фасадах. В приоткрытое окно дул ветер, шевелил волосы. Радиоприемник радовал блюзом, широким и высокомерным, как пожилой негр.
Я была успокоена. По крайней мере до утра неприятностей можно было не ждать. Самим фактом нашей встречи Джентльмен выдал мне индульгенцию на все прошлые грехи — облегчил мою душеньку от тревоги за телесное благополучие. Смиренное ему за это спасибо.
Где-то во глубине этой облегченной душеньки вспучивался ясно ощущаемый нарывчик злости. Я давила его, раздавливала, не мешай, окаянный, моей безмятежности, а он, переждав малое время, опять давал о себе знать.
День получился насыщенный, и мне хотелось пустого вечера, без особых мыслей и эмоций. Злость же, как поводырь вереницы слепых, могла испортить его просто и необратимо, явившись ко мне, чтобы сыграть на моих нервах очередную стрессовую композицию.
Красиво получилось. Но это так, в качестве лирического отступления, навеянного блюзом.
Несомненно, чувствовала я себя облегченно и успокоенно, но не беззаботно. Забот хватало, и я вполне могла отбросить, отодвинуть в сторону, оставить на потом многие из них, почти все. Но одна требовала моего внимания так настойчиво, что, не пообещай я заняться ею вплотную сразу после возвращения домой, она вполне могла бы, особенно в союзе с подавляемой злостью, отравить и поездку по отраженным в мокром асфальте огням, и радиоприемный блюз, и весь предстоящий вечер.
Забота согласилась подождать, и я продолжала поездку в состоянии глубокой безмятежности. Мысли, а их к этому моменту было совсем немного, стали стихать и успокаиваться.
Я уже упоминала о моем былом увлечении оккультизмом и о том, что увлечение это со временем потеряло остроту, но полезные знания и навыки были оставлены мною для повседневного пользования.
В последнее время я чувствовала расслабляющую внутреннюю запущенность, но жизнь была прекрасна и поводов к принятию мер пока не находилось. И вот грянуло. Свое поведение в беседе с Джентльменом я оценивала как психологический срыв, не больше и не меньше. В самом деле, налицо был набор самых блестящих прелестей — растерянность, почти паника, боязнь, подавленность и почтение на грани реверанса.
Вместо боя сдалась на милость, и, пожелай он этого, мог бы свить из меня кнут и меня же им отстегать.
Вот чем я была озабочена. И в этом крылась причина возникновения досаждавшего мне нарывчика в самой глубине моей душеньки.
Короче, я решила, что еду сейчас не к ублажающей ванне и вороху душистых простыней, а к Ритуалу, к торжественному акту саморегуляции, восстанавливающему мои психические возможности. С каждым десятком оборотов несущих меня колес я все более становилась Ведьмой.
После тщательного омовения под горячим душем я, серьезная и сосредоточенная, обошла с зажженной свечой в руке все помещения квартиры, двигаясь в каждом по часовой стрелке и задерживаясь в центре для «отбрасывания Следа» — очищения от энергетики происшедших здесь со времени последнего Ритуала событий. После этого оголила пол гостиной, скатав лежащий на нем ковер. Через равные промежутки, по кругу, нанесенному на половицы тонкой белой чертой, установила пять свечей в маленьких фарфоровых чашечках и, сотворив краткую молитву Творцу, уселась в середине образованной ими пентаграммы. Чуть поодаль, на возвышении, позволяющем быть им на уровне глаз, горели ровным пламенем три тоненькие церковные свечки, расположенные треугольником.
Обретя устойчивость камня и взяв под контроль ум, я обратилась к Миру с идущим от сердца пожеланием, древняя формула которого помогла выйти в состояние торжественной сосредоточенности: «Да будут все Существа мирны. Да будут все Существа спокойны. Да будут все Существа блаженны».
Три огонька передо мной заколебались, слились в один и зажгли яркое пламя между бровями, осветившее путь по ступеням, уходящим в мрак подвалов и чердаков моего сознания. Я двинулась туда одна, без колебаний и страхов.
Никому еще не удавалось достаточно подробно описать Ритуал, или медитацию, не люблю этого обмусоленного невеждами слова. Настолько индивидуальным, интимным является это событие.
Из измененного состояния сознания я вернулась далеко за полночь. Церковные свечки уменьшились менее чем наполовину. А за то короткое время, пока ко мне возвращалась ясность зрения, они со все возрастающей скоростью истаяли. И огоньки их погасли среди лужиц рассплывшегося воска. С этим странным фактом я сталкивалась не раз, он описан и у классиков метода. Не знаю, чем это объясняется. Возможно — просто иллюзия.
Выполняя дыхательные упражнения и разминая спину, я думала о том, что хорошо поработала. Живые творения неосознаваемой части моего ума — маски злости, доброты, пытливости, тупости, остроумия, апатии и тому подобное, каждая из которых при определенных обстоятельствах является для окружающих самой Татьяной Ивановой, — лишены самомнения, расставлены по местам. Теперь ими можно пользоваться, выбирая по необходимости, как пользуются одеждой, доставая ее из шкафа. Я мельком заглянула в темную глубину, на дне которой копошится память о моменте рождения, где из смертного ужаса формируется жажда жизни. Мне удалось прикоснуться к звонкой ясности, возле которой самые чистые и возвышенные состояния души и ума имеют неопрятный вид.
Я выкупалась в могучей силе волчицы, напиталась ее жизнелюбием, неутолимостью, упорством и желанием действия. Утвердила свое превосходство над ней, оттренировав способность впускать ее в свое сознание и изгонять оттуда.
Как всегда после Ритуала, мне снились спокойные и величественные сны. А проснувшись и прислушавшись к себе, я поняла, что избавилась от гнетущего впечатления, произведенного на меня личностью Джентльмена — «змея подколодного». Теперь я была не слабее его.
Глава 7
— Да сиди ты, мышь полевая, не дергайся! Мы же тебя не трогаем!
Один из двух гоблинов, сдавивших меня с боков на заднем сиденье замызганного «Фольксвагена», повернул ко мне свой стриженый череп и, щербато оскалившись, добавил:
— Пока!
Это значит, пока они меня не трогают, мне следует сидеть тихо, не дергаясь. Хорошо, ублюдки, на это я согласна. Что ни говори, с какими-то бандитами договоренность у меня имеется, и обижать вас первой я не буду. А ваше любезное приглашение к этому путешествию временно забуду. Прощаю вам мои слезы, все еще текущие из глаз, и необходимость то и дело шмыгать носом после того, как вы опрыскали мое лицо какой-то поганью из баллончика. Прощаю вам и то, что держите мои руки — по одному ублюдку на каждую. А вот то, на что вы сейчас отважитесь, я вам уже прощать не буду. Пусть все получится по вашим словам: уж извините, дернусь!
