Георгий Лосьев - Вексельное право
«Ой ли? – усомнился начальник. – Знаешь, не такой парень был Андреев, чтобы раствориться в личных переживаниях, чтобы все вопросы жизни отошли на задний план из-за какой-то девчонки… Он же собирался вступать в партию. Ты об этом подумай, в таком разрезе: может ли комсомолец, боец гражданской войны, настолько погрязнуть в личном, что даже партия отступила в уме на задворки сознания?»
Я сказал без тени сомнения: «Такой, как Андреев, – может!» И поведал об истории с беспризорником, о случае на охоте. Выходило так, что личное в этом человеке всегда превалировало над общими нормами коммунистического поведения.
«Ведь партия – принципиально против частной благотворительности, – доказывал я, – а он, видите ли, растворился в филантропических чувствах к этому беспризорнику, противопоставил себя партийным установкам». «Что-то не встречал я ни у Маркса, ни у Ленина, что во имя заботы общества о детях коммунист должен теперь же отказаться от помощи в отдельном, частном случае, – возразил начальник и (он тоже был заядлым охотником) добавил: -Ты не замечал, что мы, старые охотники, никогда не отвечаем на обычное – «сколько убил?», а поправляем «не убил, а добыл». Даже деревенский неграмотный охотник обязательно поправит: «я не убивец, а добытчик». Вот так-то. Ты обо всем этом подумай еще».
Конечно, я обещал подумать, но предвзятость уже взяла свое: чего там думать? Впечатлительный, экзальтированный человек закатил в себя ружейный заряд. Ревность причина – и никаких гвоздей!
Мне хотелось скорее поставить точку над «и», и я послал повестку Кружилину и его дочери, но повестки вернулись с отметками, что оба адресата выбыли из нашего города еще за две недели до самоубийства Андреева.
Отправился я в дом Кружилиных.
– Евгений Александрович и Сонечка поехали погостить в Энск, – сказала мне моложавая и очень интеллигентная супруга Евгения Александровича, – там у нас родня.
Я спросил:
– Вы знаете, что ваш знакомый Володя Андреев – застрелился?
Дама всплеснула руками, опустилась в кресло и долго, долго хлопала глазами…
– Володя Андреев застрелился?!!
– Да. Нужно переговорить с вами, – и я полез в портфель за блокнотом протокола допроса.
Она приложила к глазам кружевной платочек и крикнула домработнице: «Принеси капли!»
После капель она дала показание, окончательно и бесповоротно убедившее меня в неоспоримости принятого постулата.
– Володя Андреев очень любил Софью. И не стеснялся признаваться в этом, и Сонечка отвечала ему взаимностью, и даже мы помолвку объявили, месяц тому назад. Было немного приглашенных – все Сонечкины приятельницы…
– А от Андреева кто был?
– Володя никого не приглашал… Мне и мужу Володя очень нравился, но мы недолюбливали в нем какую-то отчужденность, нелюдимость, даже странную для комсомольца… Все один и один. Муж мой, Евгений Александрович, человек очень общительный, говорил Володе об этом не раз, но тот лишь улыбался и отмалчивался…
– Кстати, Елизавета Петровна: где и у кого можно навести справки о том, что Евгений Александрович в восемнадцатом и девятнадцатом годах был партизанским снабженцем?
– Господи, да кто же этого не знает! Женя состоит членом общества партизан и даже значок имеет, только не носит. Там и спросите… А в чем дело, почему вас это интересует?.. Угораздило же нас с Андреевым знакомиться!..
В ее словах мелькнули нотки раздражения, и я успокоил, как умел:
– Мы изучаем всех знакомых Андреева, и ничего удивительного, Елизавета Петровна, что Евгений Александрович, которого я лично знаю и уважаю, в числе прочих привлек наше внимание, тем более, что…
– Что?
– По вашим же словам, можно рассматривать Кружилина как вероятного тестя.
– А, да, конечно… Если бы Евгений и Сонечка знали о случившемся!.. Какой ужас!..
– Я очень надеялся на помощь Евгения Александровича…
– Да, да!.. Но – почему, отчего он… зачем этот безумный поступок?
– Вот в том-то и дело, Елизавета Петровна… Зачем, что толкнуло Андреева на самоубийство?
Она, вытирая глаза, ответила твердо:
– Нет, не могу понять: отношения у Володи с Соней – не оставляли желать лучшего, у нас Володя был на правах жениха, в лучшем смысле этого слова… Мама Володина у нас бывала не раз, и я к ней ходила – они бедно жили, и мы помогали, чем могли., И деньгами, и вещами, и продуктами… Она – болеет, наверное?..
– Умерла. Не смогла перенести… Разрыв сердца.
– Боже мой, еще и это!.. Впрочем, Володя всегда говорил, что мать его недолговечна: очень больна была, и я уже готовилась заменить ему мать… Но Володя ничего не знал о наших подарках – если бы узнал, страшно обиделся бы… Он был гордый…
– Елизавета Петровна, вы только сами не обижайтесь, но прошу вас ответить правдиво и откровенно: не случилось ли чего в отношениях между вашей дочерью и Андреевым в последнее время? Я говорю о ссоре: ну, ревность там, обида какая-нибудь?
Она задумалась, подняла руку как бы для отрицательного жеста и вдруг спохватилась;
– А ведь представьте – была ссора! Приревновал Володя Сонечку: к нам иногда заходит старый Сонечкин ухажер – Петя Гриневич. Он шахматист, они играли с мужем, а Володя вообразил бог знает что и напустился однажды на невесту, а Софья у нас девица тоже очень гордая, под стать самому Андрееву. Ну, вспыхнула размолвка, но мы с Евгением Александровичем не придали этому значения… Знаете: «милые бранятся – только тешатся…» А потом Евгений Александрович и Сонечка уехали в Энск.
Я собрал свои бумаги в портфель и ушел совсем довольный. Вот и снова подтвердилась созданная мною версия: впечатлительный, экзальтированный человек застрелился в состоянии аффекта. Каждый из нас сам себе – Отелло.
Но теперь в процессе расследования появилась новая фигура, и надо было все-таки установить яснее политическое прошлое Евгения Александровича, чтобы потом ко мне никто не придрался: «глубоко не исследовано окружение самоубийцы-комсомольца».
Что ж… Исследуем поглубже.
В местном отделении «Общества политссыльных и бывших каторжан», которое занималось тогда также и сибирскими партизанами, мне сказали:
– Кружилин?.. Да, конечно, известен. Действительно, в колчаковщину скупал для партизанских отрядов разное оружие, был, что называется, «партизанским снабженцем»… Да он недавно заходил к нам: уезжал в Энск, и ему понадобилась справка о бывшей партизанской деятельности… Собирался что-то опубликовать там, в Энске… Ну, мы выдали справку… Товарищ Прохорова! – окликнул говоривший секретаря. – Принеси отпуск той справки, что выдали Кружилину…
И перед моими глазами очутился документ, датированный… 24 июля.
Я поразился:
– Ты хорошо уверен, товарищ, что именно в этот день приходил за справкой Кружилин, а не раньше?
– Прохорова! – снова позвал товарищ, ведавший делами бывших партизан. – Вспомни, когда ты печатала справку Кружилину?
Та подтвердила: двадцать четвертого июля…
А мы хоронили Володю двадцать второго. Значит: не «до», а «после»? Вот это здорово! Значит, Софья Кружилина еще до отъезда знала о самоубийстве, и история с обманом во времени походила на бегство чем-то заинтересованного лица, в надежде: «ничего, о самоубийцах долго не вспоминают, пройдет, забудется, тут я и вернусь обратно».
Впервые мне стало не по себе от постулатной романтической версии. И оказалось, что до «Постановления о прекращении дела за отсутствием состава преступления» остается еще «дистанция почтенного размера»…
Я позвонил в адресный стол: «Гриневич Петр Петрович»… Дверь мне открыл лысый толстяк, лет пятидесяти…
– Вы – Гриневич Петр Петрович?
Толстяк, недовольно покривясь, прочел мое служебное удостоверение, перевернул книжку зачем-то и снисходительно ответил:
– Допустим… Чем могу служить?
В кабинете, пропахшем лекарствами (толстяк оказался зубным врачом), он рассказал о шахматном знакомстве с Евгением Александровичем: оказалось, совсем недавно познакомились.
– Софья, говорите? – толстяк рассмеялся и хлопнул себя по брюху ладонью с пальцами, похожими на сосиски. – Да вы что – с глузду съехали?! Кто это вам такую мысль мог подать? И какой такой Андреев? Не видал такого, не слыхал, и никто мне об этом Андрееве не рассказывал в доме Евгеши, и не показывал его, и вообще, мой друг, вы лишены чувства юмора, только сравните: я и Софочка!.. Ведь мне же – полсотни!
Я не сдавался (сказано: «седина в бороду, а бес в ребро»):
– Но ведь могло что-либо показаться со стороны? И вообще: потрудитесь подробнее рассказать о своих отношениях с Кружилиным.
– Поподробнее? – он злобно раскраснелся и стал пыхтеть. – Хорошо, сейчас расскажу подробнее.
Вышел из комнаты. Где-то в квартире хлопнули какие-то ящики. Потом дверь снова открылась, и толстяк появился с маленьким портфельчиком в руках.
– Вот вам подробности.
