Алексей Макеев - Роковая неверность
– Я к их числу не принадлежу.
– А я откуда знаю?
«Черт бы тебя побрал!» – выругался про себя Жорик, а вслух произнес:
– Софья Пантелеевна, давайте сделаем так. Я сейчас выйду на улицу, а через несколько минут выйдете вы. Мы с вами сядем на скамеечке и побеседуем. Договорились? – Вытянув шею, Жорик прислушался к тому, что происходило за дверью. А за ней ничего не происходило – стояла тишина. – Так я пошел? – спросил Привольнов с нотками нетерпения.
– Идите! – разрешила Курляндская, и ее шаги стали удаляться в глубь квартиры.
«Интересно, что означает «идите»? – подумал Жорик, выйдя из подъезда. – Совсем идти или все же стоит подождать странную женщину?» Привольнов решил ждать. Торчать у подъезда пришлось долго. В дом входили и выходили люди, в том числе и женщины, в том числе и пожилые. Каждую особу преклонного возраста Жорик встречал радужной улыбкой, которая тут же сползала с его лица, ибо дамы воспринимали его экивоки с недоумением, таращили глаза и проходили мимо.
Наконец, примерно час спустя из дверей подъезда вышла женщина лет за шестьдесят, с пышным бюстом и приличных размеров задом. Одета она была чудно – в пестрый брючный костюм, белые кружевные перчатки, туфли на каблуках и шляпу с большими полями. Несомненно, когда-то дама была красивой и даже прекрасной, но, увы, ничто не вечно, а красота особенно. Некогда милое лицо нынче было испещрено морщинами, причем так густо, что казалось, будто покрыто густой паутиной. Жаль, нельзя стереть эту паутину губкой и вновь обрести молодость. Однако женщина пыталась молодиться при помощи губной помады, румян и туши. Но всему свое время. Лет тридцать назад вызывающий макияж ее бы красил, сейчас уродовал. Ее лицо напоминало разукрашенную яркими красками посмертную маску и вызывало печальную улыбку.
На этот раз, хоть и грустная, улыбка попала по адресу. Пожилая женщина ухмыльнулась в ответ и спросила:
– Вы меня ждете, молодой человек?
Жорик растянул рот до ушей.
– Если вы – Софья Пантелеевна, то вас.
– Это я. – Курляндская встала у ступеньки крыльца подъезда и, вытянув руку, затрясла кистью, призывая Жорика помочь ей спуститься.
Привольнов бросился на помощь и галантно подал руку.
– Благодарю вас, молодой человек, – произнесла Софья Пантелеевна и очень осторожно, словно сходила по лестнице в бассейн с холодной водой, спустила одну ногу со ступеньки, потом вторую. Преодолев таким же образом еще две ступеньки, оказалась рядом с Жориком. – Давайте прогуляемся немножко, подышим свежим воздухом.
Жорик подставил руку, Курляндская вцепилась в нее, и странная парочка направилась по тротуару вдоль дома. Кое-кто из прохожих улыбался и приветливо здоровался с Софьей Пантелеевной.
– Так вы, оказывается, знаменитость, – подивился Жорик, когда очередной человек поздоровался с ней.
– О да, была когда-то актрисой в театре, да вот вывелась вся.
– А я слышал, актриса не профессия, а образ жизни, – блеснул Привольнов познаниями в театральном искусстве.
Софья Пантелеевна искоса взглянула на спутника.
– Может быть, вы и правы. Да только образ жизни человека не у дел стал порядком надоедать. Ну да ладно, оставим в покое мои проблемы, перейдем к вашим. Что вы хотели, молодой человек?
– Софья Пантелеевна, вы помните день двадцать второе августа этого года?
– Двадцать второе августа? – Пожилая женщина замедлила шаг и затрясла головой. – Нет, а что в этот день произошло?
– Вы в этот день заболели.
– Ой, молодой человек! – махнула рукой Курляндская. – Я уже несколько лет болею. То почки, то печень, то желчный пузырь. – Она заглянула Жорику в глаза. – А вы не помните, что у меня в тот день болело?
Судя по поведению старухи, с крышей она не дружила. Привольнов набрался терпения.
– Нет, не знаю. Но, по-видимому, нечто серьезное, раз вы врача на дом вызывали.
– Ах да, вспомнила! – Бывшая актриса резко остановилась с видом прозревшего человека. – У меня в тот день обострение цистита было. Я врача и вызвала. А приходила Наташенька Привольнова. Я ее хорошо знаю. Она наш участковый врач. Ой! – всплеснула вдруг старуха руками. – Я же совсем забыла. Наташу-то убили. Тогда же еще милиционер приходил. Допрашивал.
«Везде уж менты побывали, а я по второму кругу хожу», – почему-то зло подумал Жорик.
– Вот как раз по поводу убийства вашего участкового врача я и пришел, – объявил он и сдвинулся с места, увлекая за собой все еще стоявшую Курляндскую. – Мне насчет нее поговорить с вами нужно.
– Но я ничего не знаю, молодой человек, – вдруг заартачилась Софья Пантелеевна. – Все, что мне было известно, я уже рассказала следователю.
– И все же, – мягко произнес Жорик. – Я попрошу вас еще раз рассказать о визите Наташи. Я ее муж, Привольнов Георгий.
Курляндская округлила глаза.
– Что вы говорите! Бедный вы, бедный человек. Ах, какое несчастье, какая жалость. Примите мои искренние соболезнования, Георгий. Конечно, конечно, я отвечу на все интересующие вас вопросы. Спрашивайте, спрашивайте.
Жорик посчитал, что они отошли достаточно далеко от подъезда, развернулся и повел пожилую женщину в обратном направлении.
– Меня интересует все, – заявил он. – Расскажите подробно о Наташином визите к вам.
Вспоминая, Курляндская подвигала ртом, очевидно, поправляя вставную челюсть:
– Ну, что вам сказать. В тот день у меня с утра сильно разболелся низ живота. Я позвонила в поликлинику, вызвала врача. Наташенька пришла часа в три. Осмотрела меня как следует, сказала, анализы сдать нужно. Прописала лекарства. А потом ушла.
Если Привольнов рассчитывал услышать из уст Софьи Пантелеевны что-то необычное, произошедшее с Наташей в доме Курляндской, то он ошибся.
– И это все?
– Да-а, – протянула Софья Пантелеевна и взглянула удивленно. – А что вы хотели?
– Да так, – отчего-то смутился Жорик. – Что-нибудь интересное. Вы были одной из последних, кто видел Наташу живой. Возможно, в ее поведении было нечто странное. Ну, может быть, она была взволнована, растеряна, обеспокоена?
– О нет. Ваша супруга вела себя адекватно… Она была очень хорошей женщиной, доброй, отзывчивой. Мы с ней немножко поболтали. Знаете ли, у старухи всегда найдется о чем поговорить. А уж когда заходит речь о болячках, то тем более. Наташа всегда очень внимательно выслушивала меня. Так было и в прошлый раз. Я пожаловалась ей на болезни, потом предложила попить чай. Однако она отказалась. Сослалась еще на один вызов, распрощалась и ушла.
Жорик был расстроен.
– Значит, ничего добавить не можете?
– Я была бы рада вам помочь, Георгий, но, к моему большому сожалению, нет, – виновато произнесла Курляндская.
Привольнов вздохнул:
– Ладно, и на том спасибо.
Он перекинулся с бывшей актрисой еще несколькими фразами, потом проводил ее до дверей квартиры и откланялся.
С улицы Николаевской Жорик отправился на улицу Ворошилова, и уже двадцать минут спустя стоял на пятнадцатом этаже семнадцатиэтажного дома перед обитой дерматином дверью квартиры Афанасьева Сергея Алексеевича. Именно к нему после посещения Курляндской отправилась на вызов Наташа.
Однако сколько ни трезвонил Привольнов, дверь ему не открыли. Выглянувшая соседка Афанасьевых сообщила, что хозяева возвращаются домой с работы поздно, и если визитер хочет застать их, то пусть приходит после девяти часов. А еще лучше завтра, ибо завтра выходной и соседи весь день будут дома.
Привольнов решил отложить свой визит до выходного.
Вызов второй
Прихватив на случай дождя легкую курточку, Привольнов вышел из дому. Дул пронизывающий ветер, он рябил поверхность луж, шелестел листьями. Было прохладно. Кое-кто из прохожих уже перешел на свитеры и ветровки. Жорик надел куртку и застегнул «молнию». Сразу стало теплее. Спустившись по ступенькам крыльца подъезда, отправился к центральной дороге.
Пятнадцать минут спустя Привольнов поднимался на лифте на пятнадцатый этаж. Хозяева пятьдесят девятой квартиры оказались дома. После недолгих объяснений, кто он и зачем пришел, двери открылись, и Жорика впустили в квартиру. Надо признать, что большинство людей, к кому Привольнов обращался с просьбой оказать содействие в розыске убийцы жены, хоть и неохотно, но все же шли с ним на контакт и чем могли старались помочь. К их числу относились и хозяева пятьдесят девятой квартиры.
Семья Афанасьевых состояла из трех человек: отца, матери и дочери. Глава семейства оказался рыхлым невысоким мужчиной лет сорока пяти, с грустным округлым лицом. Его дражайшая половина была рослой особой с рельефными формами, похожими конфигурацией, да простит читатель за штамп, на гитару. Впрочем, учитывая габариты, скорее на контрабас. Дочка являлась копией мамы, только в уменьшенном виде и, если продолжать сравнивать семью Афанасьевых с музыкальными инструментами, то тянула на виолончель. Но не только фигурами были похожи мать и дочь. В лицах тоже было сходство. У обеих пухлые губы, круглые глаза, выступающие скулы, большие щели между передними зубами. Прически вот только разные. У дочери – длинные волосы, у матери – короткая стрижка.
