Александр Горохов - Приговоренный к власти
Еще минут через пять, за которые Лана так и не появилась, Лешка занервничал и отправился ее искать, предполагая, что она запуталась в этажах и переходах огромного здания.
Он спустился с крыши и обошел помещение, которое определялось как чердачное, покричал, но никого не обнаружил.
Он спустился еще ниже, тут же наткнувшись на нервных людей типично чиновничьего вида и озабоченности — с папками в руках они торопливо сковали по коридорам, словно в этих бумагах и заключалось сейчас самое важное.
Он наткнулся на дверь дамского туалета, поколебался, приоткрыл ее, громко кашлянул, а потом позвал:
— Лана! Тебя здесь нет?
Никто не ответил, только откуда-то снизу через открытое окно в туалете прозвучал нарастающий грохот запускаемых дизельных моторов. Лешка не обратил на него внимания — мотор, он на то и мотор, чтобы его время от времени прогревали.
Он пошел в конец коридора, сам не зная зачем толкаясь в каждую дверь по левой стороне движения. Почти все были заперты, лишь одна открылась, но в кабинете никого не оказалось. Работали два компьютера, а рядом на двух сдвинутых столах спал толстый мужчина, положив под голову папки и уместив телефон прямо под нос. Вряд ли он мог проснуться от звонка — его могучий храп можно было сравнить лишь с ревом мотоцикла рокера.
Лешка дошел до конца коридора и последнюю дверь не стал проверять — уже развернулся, чтобы теперь так же пройти мимо правых дверей по ходу.
Но вдруг услышал, что в непроверенном кабинете раздался звук упавшего стула, или еще что-то весомое свалилось на пол. Лешка прислушался: из закрытого кабинета больше никаких звуков не доносилось, и он уже хотел уйти, когда заметил, что на косяке болтается разорванная бумажка с печатью — видимо, кабинет опечатывали перед закрытием, а теперь он был вскрыт.
Насторожил ли его этот беспорядок или нет — он и понять не мог, но взялся за ручку, осторожно повернул ее и бесшумно открыл дверь.
Ему показалось, что просторный кабинет с длинным столом для заседаний пуст. Свет не горел. Неожиданно он услышал приглушенный голос и в синеватом сумраке разглядел на фоне окна неясную фигуру. Человек стоял за шторой и, как получалось, говорил сам с собой.
Лешка уже собирался шагнуть назад, в коридор, когда различил несколько слов и остановился.
— Теперь лучше слышно?.. Уши надо по утрам промывать!.. Ну, хорошо, я повторяю. Ни одной укомплектованной профессиональной группы в обороне нет. Сбежались с бору по сосенке. Тяжелого стрелкового вооружения тоже нет, хотя обещают откуда-то доставить крупнокалиберные пулеметы… В подвалах поставили охрану, собирались минировать, но нечем. На крыше установили дежурство, но все такие сопляки, что не отличат «боинг» от вертолета. А если и отличат, то сделать с ними ничего не смогут. Пока не установлено, здесь ли Ельцин.
Лешка нащупал на стенке выключатель и нажал на него.
Люстры под потолком вспыхнули разом.
Лана!
Лана рванулась из-за шторы, тихо вскрикнула, из рук упали на пол ее плоская сумка и светло-серый пенал — то ли портативной рации, то ли радиотелефона.
Они смотрели друг на друга, перепуганные, изумленные, и кто из них двоих был более ошеломлен, сказать трудно.
— Ты из КГБ? — чужим голосом спросил Лешка, не расслышав самого себя.
Она молчала и отступила назад, упершись спиной в стенку.
— Или из ГРУ? Эта контора, говорят, посерьезней?
Она снова не ответила. Осторожно, не спуская с него глаз, присела, подобрала рацию и сумку, но из сумки вывалились туфли на высоком каблуке. Она выпрямилась и вскинула голову.
Сердце у Лешки сжалось. Что еще спрашивать, он не знал, да и к чему теперь какие-то вопросы, и так все было достаточно ясно.
— Отвести тебя в штаб, Штирлиц в юбке? Или ты числишься как Мата Хари?
— Отведи, — севшим голосом сказала она. — Меня там изобьют и изнасилуют. А потом выбросят в Москву-реку.
— Законы войны, — ответил Лешка, остро чувствуя, что говорит не то и не так, что сам себе стал до нестерпимости противен, хотя вроде бы нет для того никаких причин, а есть просто боль — нестерпимая и непереносимая.
— Ты тоже сможешь принять участие. Встанешь в очередь после старших по званию.
— Заткнись! — озлобленно выдавил Лешка и тут же понял, что из-за этой ярости проиграл ситуацию.
— Леша, — она сделала от стены короткий шаг, но, перехватив его взгляд, отшатнулась назад. — Леша… Но ведь ты и сам играешь в такую же игру! Тебе наплевать, кто тут победит и победит ли вообще! Ты уже получил дуриком лейтенанта и надеешься еще что-то получить, надеешься оказаться среди победителей, попасть в струю, завести мощные знакомства, связи и обеспечить себе карьеру! Ведь ты совершенно не намерен получать здесь пулю в лоб, за все эти глупости! Скажи честно!
— Может быть, это так, — с трудом ответил Лешка. — Но и совсем не так. На сегодня, на этот момент, это — мое дело, мое решение, моя сторона баррикады. И я знаю, что могу получить пулю в лоб, и получу ее от твоих друзей. Но я отсюда не побегу никуда до конца, и уж во всяком случае, ни за какие тридцать сребреников не продам тех, кто сейчас со мной рядом.
— Утешай себя этим! Утешай! Занимайся самообманом! Но только учти, что большого куска от пирога победы тебе откусить все равно не дадут! Все куски, все ордена и звания давным-давно распределены.
— Хватит теорий! — закричал Лешка. — Вопрос простой и человеческий! Ты, задрыга, под моим крылом сюда проникла, а я лейтенанта получил! Ты шпионила под моим прикрытием! Ты меня обманула, ты хуже проститутки у «Националя».
— Да подожди же! Одно ты должен понять. Они, коммунисты, все равно победят! Ты не на тех ставишь. Коммуняки всегда побеждали и будут побеждать. Они обманывают своими идеями простых людей, лентяев, бездельников, бездарностей, лодырей, всем говорят, что они «равны»! Равны со всеми, равны с талантами и гениями. А раз «все равны», то кочегар из котельной считает себя равным Эйнштейну и требует такую же зарплату. На эту приманку покупали и будут покупать еще тысячу лет! Если коммуняки проиграют сегодня, то они выиграют через пять лет! Через десять лет, через пятнадцать или сто! Они немножко перекрасятся, загримируются и снова победят, во всяком случае, в СССР! Их отрава не имеет противоядия! И даже если вы добьетесь победы, разгоните эту партию, они залезут в подполье, восстановятся, быстрее всех организуются и снова выползут на поверхность. И снова наведут свой режим. А режим этот удобен и сладок для серятины.
— А мне плевать, — сбычился Лешка. — Я так глобально не мыслю. И лучше подохну, чем они снова будут заправлять.
— Подожди, — она уверенно подошла к нему и взяла за руки, улыбнулась просто и спокойно. — Действительно, к черту теории. В любых случаях мы с тобой в прекрасной ситуации. Победит ГКЧП — я на коне. И не дам тебя никому в обиду. Если верх возьмет другая сторона, то наверху окажешься ты! Ты ведь не бросишь меня? Не бросишь?
Лешка мягко отодвинул ее в сторону, подошел к стене, поднял с полу портативную рацию, размахнулся и вышвырнул аппарат в открытое окно. Потом снова нагнулся, уложил в сумку выпавшие туфли и бросил на стол.
— Ты меня не бросишь, Леша? Пройдет время, и очень, очень скоро ты поймешь, какая это все ерунда! Жизнь ведь будет продолжаться, и тех, кого сегодня здесь подавят танками, очень скоро забудут. Да и к власти придут негодяи ничуть не лучше сегодняшних. Так ты меня не бросишь, Леша?
— Гадина, — ответил Лешка. — Не брошу.
— Лешенька, милый! — Она бросилась к нему и прижалась всем телом. — Да начихать нам на все, что творится вокруг. Мы с тобой нужны друг другу, и в этом главное. Это же счастье! Чего стоит вся эта дребедень по сравнению с нашей жизнью?!
— Пойдем, — сумрачно сказала Лешка. — Ты мне все-таки еще неприятна. Дай мне очухаться. В конце-то концов, сказала бы сразу, чем собираешься здесь заняться, и мы бы решили этот вопрос по-честному.
— Но я же тебя совсем не знала!
Они вышли в коридор, и, когда уже почти добрались до лифта, сверху по узкой лестнице обрушился Вово:
— Лешка, похоже, начинается штурм! А тебя срочно вызывает Большой майор! Немедленно иди к нему.
— Иди на крышу, — приказал Лешка, взял Лану за руку и пошел следом за Вово.
Вся его команда, побросав свои посты, сгрудилась с той стороны, откуда открывался вид на площадь — судя по всему, там намечались какие-то перемены.
Лешка остановился за спинами своих подчиненных и заорал голосом, которым командовал памятный ему прапорщик Козлов:
— Э-т-т-та что такое? Вам что доверено службой?
— Штурм начинается! — пискнул кто-то, но все кинулись по своим местам.
— Ваше место определено боевым расписанием! — грохотал вслед нарушителям Лешка. — В боевой обстановке это называется «покинуть свой пост» и карается по всей строгости закона! Трибунал! Расстрел в двадцать четыре часа! И могилу вашу сровняют с землей, так что ее никто не найдет!
