Галина Романова - Цвет мести – алый
Сизых вдруг осел в кресле, как изъеденный сыростью мартовский сугроб, полные щеки его посерели, а глаза заволокло сизой пеленой.
– Теперь у нас, Кеша, начинается такая запара, что мы жизни невзвидим.
– Почему? – Он не посмел обидеться на Сизых.
Мужик тот был отменный. И товарищ надежный. Никогда не лютовал без дела. И если теперь он так орет и матерится, стало быть, причин к тому множество.
– Потому что потому! – воскликнул Сизых, но уже без прежней силы, гнев его имел уже остаточный характер, как последний всплеск волны в море после шторма. – На вот, глянь для начала.
Он снова начал разгребать бумаги на столе, будто листья гигантских кувшинок на поверхности пруда. Рылся, рылся, выудил пару фотографий большого формата и швырнул их Горелову через стол.
– Посмотри, посмотри, Иннокентий Иванович, что мне тут жильцы одного дома принесли.
С кем, а правильнее с чем, соседствовал дом, жильцы которого принесли Сизых фотографии, Горелов понял мгновенно, стоило ему на снимки взглянуть. Добропорядочные граждане, решившие снабдить следствие фотоматериалами, проживали аккурат напротив того самого кафе, где не так давно двумя выстрелами в голову была убита некая гражданка Стефанько, выскочившая на перекур на ступеньки кафе в норковом полушубке своей подружки – Беловой Марии Николаевны. И тем самым заморочившая голову всем подряд, начиная со своей оставшейся в живых подруги до следственных органов.
– Ну! Что скажешь? – насупился Сизых, поглядывая на Горелова с обидой. – Что видишь?
– Вижу… – неуверенно проговорил тот. – Вижу Марину Стефанько на первом снимке, прикуривает.
– А на втором, на втором?! – поторопил его Сизых. – На втором снимке что видишь?
– На втором вижу, как она падает.
– И все?
– Нет, не все… Позади нее вижу отпрянувшую… Риту…
– Вот, вот, наконец-то!!! – заорал Сизых с такой радостью, будто они только что разгадали невероятно сложную и высоко премируемую шараду. – Теперь ты понимаешь?
– Понимаю что? – Горелов неуверенно отложил фотографии.
– Что убить хотели как раз Горелову Маргариту, а не Марину Стефанько. Девка попала под пулю случайно, понимаешь ты или нет?!
– Не факт, Валерий Иванович.
– Факт, да еще какой! – И Сизых шарахнул ладонью по столу, отсекая все возражения. – Девки обе – блондинки, так? Так! Обе в сереньких норковых шубках коротких, так? Так!
– Но Стефанько не в своей шубке. Она надела шубку подруги. И, если честно, я склонялся к версии, что покушались на Марию Белову. Она ведь тоже блондинка и тоже высокая. И…
– Да вот только Белова до сих пор жива и здорова. И, похоже, жизни ее ничто не угрожает. А вот Маргариту Горелову убили! Это о чем тебе говорит?
– О чем?
– О том, что, перепутав баб возле кафе, убийца не оставил попытки избавиться от Гореловой. Он таки добил ее. А? Как тебе? – Сизых заходил по кабинету гоголем, хотя глаза его оставались невеселыми, растерянными даже. – А может, все это нарочно так запутали, а? Может, Горелову нарочно у кафе не убили, решив начать со Стефанько? А? Что скажешь?
– Мудрено очень, Валерий Иванович. К тому же в первом случае стреляли, а во втором – применили наркотики. Как-то не вяжется, – он снова подтянул к себе фотографии, посмотрел внимательно. – Если бы они еще рядом стояли, можно было бы подумать, что убийца промахнулся, а так между ними расстояние в полметра.
– Так я и не говорю, что он промахнулся, хотя стрелок он – так себе, Стефанько тоже не сразу уложил. Говорю же – перепутал!
– Слепой, что ли? – недоверчиво хмыкнул Горелов.
– Может, и слепой. – Сизых вдруг резко остановился и посмотрел на подчиненного с интересом: – А ведь это мысль, Иннокентий! Вот тебе и задание, раз уж ты до дела и до тела своей бывшей так рвешься: поищи-ка в ее окружении людей с ослабленным зрением. И не только в ее, а также в окружении ее супруга, ныне овдовевшего. Поди безутешен он теперь, такую красавицу потерял, ай-ай-ай…
Безутешным новоиспеченный вдовец Иннокентию совсем не показался. Скорее негодующим, может быть, раздраженным. Оно и понятно, таким заметным людям совсем не резон оказаться замешанными в столь громком скандале. А смерть его молодой жены была обставлена весьма скандально. Закончить жизнь так непристойно, так неприглядно! Девочкам из высшего общества, коли уж им не было суждено дожить до глубокой старости, надлежит погибать либо в авиакатастрофах (автокатастрофы тоже принимаются), либо сломать себе шейку на горнолыжном модном курорте, либо сгореть в солярии, ну уж, на худой конец, стать жертвой похищения.
Но чтобы так! От передоза, голышом, в постели с женщиной!!! В то время когда муж в отъезде по делам бизнеса, приносящего ему шикарные дивиденды!
Это больше чем скандал – это публичное оскорбление, это пощечина!
– Что вы хотите? – Вдовец высокомерно взглянул на Горелова, вторгшегося в святая святых – осиротевший к этому часу дом соперника.
– У меня есть к вам несколько вопросов, – Горелов недовольно поджал губы и полез за удостоверением в карман плаща. Раздеться ему не предложили, да и вообще пока что держали у порога.
– Не трудитесь, я знаю, кто вы. Вы что же, станете расследовать причины ее смерти?! Странно, что вам доверили это дело, хм-м… Идемте за мной.
Риткин муж, этот старый морщинистый засранец, в морду которому Горелову захотелось дать сразу же, как только он его увидел, повернулся к следователю спиной и направился куда-то в глубь дома. Горелов, нарочно не вытерев ноги о пушистый ковер у порога, пошел следом.
Что она могла в нем найти, ну что?! Ноги едва волочит, спина сгорбленная, кисти рук – во вздувшихся венах и пигментных пятнах. Как она могла позволить этим рукам себя касаться?! Этим старым, бескровным растрескавшимся губам – трогать свое тело, как она могла такое позволить?!
Идиотка чертова! Дурочка! Как она могла так необдуманно поступить?! Как решилась сломать жизнь всем сразу: себе, ему – Горелову, своей матери?! Бывшая теща не раз плакалась Горелову в жилетку о том, насколько она не одобряет Риточкин выбор. Это когда он еще отвечал на ее звонки.
Всем поломала жизнь. Теперь вот саму жизнь – и ту у нее отняли.
Вдовец провел Горелова в гостиную, обставленную роскошно, но старомодно. Он бы никогда не стал покупать таких пузатых горок и столов со столь вычурными ножками. И портьеры такого тяжелого и темного шелка никогда бы не выбрал. Он бы…
Чушь какая-то лезет в голову. Разве это теперь важно? Важно, кто мог желать смерти его бывшей жене Ритке, причем так сильно желать, что, промахнувшись один раз, решил повторить свою попытку убить ее? Этот старый пердун вряд ли причастен. Возжелай он такого исхода – сделал бы все так, чтоб комар носа не подточил. И уж точно не позволил бы трепать собственное имя в контексте такой бесславной кончины его супруги. Обставил бы ее уход с красивым шиком.
Они расселись в креслах, стоявших одно напротив другого, и уставились друг на друга. Горелов старался смотреть беспристрастно и вежливо. Хотя нет-нет, но удовлетворенная ухмылка и скользила по его губам. Это когда он сравнивал себя со стариком и себе в актив очки добавлял.
Вдовец смотрел на него холодно и надменно. О чем он думал, догадаться было невозможно, серые глаза его казались просто темными провалами на этом морщинистом лице. Ничего не выражающими и не содержащими в себе ни тени эмоций бездонными ямами.
– Итак… – нарушил тишину вдовец, уставший наблюдать, как удовлетворенно ухмыляется Горелов, сравнивая собственную молодость и его старость. – Что привело вас сюда и именно сегодня?
– Мне кажется, у нас с вами общая беда, Владимир Васильевич.
– Нас с вами ничто никогда не объединяло прежде. – Вдовец свел свои артритные пальцы домиком. – Не объединяет и теперь. Так что же?
– Ну как же, Владимир Васильевич, – потихоньку завелся Горелов. – А смерть Риты?
– Ах, это! – Владимир Васильевич пренебрежительно хмыкнул. – Дрянная девка получила то, что заслужила. И не надо так гневаться, уважаемый Иннокентий Иванович: она очень скверно поступила со всеми нами. С вами в том числе. И даже в первую очередь. То ли мамаша не дала ей должного воспитания. То ли вы ее распустили, чрезвычайно избаловав, но… Она очень гадко вела себя!
– Да? И как же именно? Мне необходимо знать обо всех ее поступках, включая особо гадкие!
Иннокентий стиснул зубы, чтобы, не дай бог, не изругать уважаемого дебелого старца. Сколько там ему в нынешнем году исполняется? Кажется, шестьдесят девять? Да, вроде так. Нельзя, нельзя дерзить дядечке. Нельзя провоцировать инсульт.
Старая сволочь!
– Это вам нужно для дела или для чего-то еще? – Седая бровь Владимира Васильевича чуть приподнялась.
– Для дела, для дела, не сомневайтесь. Кстати, для того же дела мне необходимо знать, что вы делали и где были в то время, когда…
– Когда наша с вами безмозглая жена предавалась любовным утехам со своей подругой? – Холодов очень неприятно оскалился. – Все справки подобного рода – только через адвоката. Сейчас же я могу вам ответить лишь на вопросы, касающиеся поведения Маргариты. И то в плане обычной беседы. Как-никак мы с вами оба – пострадавшие…
