Галина Романова - Незнакомка с тысячью лиц
– О чем?
– Соседка слышала о каком-то прорыве в науке. Точно сказать может только Николаева.
– Не говорит! – пожаловался полковник. – Психиатр считает, что у нее глубокая депрессия. Требует госпитализации.
– Ух ты! А он не считает, что глубокая депрессия – это следствие потрясения от предъявляемого ей обвинения в убийстве? Или наоборот? Убийство явилось следствием депрессии?
– Умный, да? – передразнил его полковник. – Если бы наши психиатры могли так точно распознавать, то нам с тобой не хрена было бы делать, умник!
– Так точно, – вздохнул Макаров. – Но в том, что из комнаты профессора что-то пропало, сомнений нет. Может, он сам отдал при жизни. Может, это пропало в момент его смерти…
– У подозреваемой ничего такого не было найдено, – проворчал Семен Константинович. – Ничего, кроме окровавленного спортивного костюма. Нет, книги какие-то у нее были, но, думаю, они никакого отношения к библиотеке Агапова не имеют.
– Семен Константинович, а кому вообще пришла в голову мысль заселить это убогое строение? Там даже горячей воды нет! Пол под ногами стонет!
– Умник, – кашлянул полковник. – Когда выбор стоит оставить людей под открытым небом или заселить без горячей воды, как думаешь, куда стрелка весов склоняется? Ладно… Я тебе на электронку сбросил адрес одного товарища Агапова. Навести между делом. Ну, а про то, кому пришла в голову идея поселить людей в этом месте, попытаюсь разузнать. Пришлю сообщение.
– А что там с прошлым этой Николаевой? Запрос послали? Она ведь не местная?
– С чего ты взял?
– Была бы местная, кто-нибудь из родственников непременно ее приютил бы после пожара в общежитии, – резонно рассудил Макаров. – А она здесь. И с убитой собакой не все понятно.
– Что ты хочешь сказать?
– Как-то заморочено. Убили собаку в доме, получается. А потом зачем-то перетащили к парадному крыльцу. Зачем?
– Кто их, хулиганов, поймет? Идиоты! – фыркнул полковник и, простившись, пообещал не затягивать с сообщением.
«Нет, – думал Макаров, медленно обходя старый дом по периметру. – Убийство собаки – не хулиганская выходка. Это акт устрашения! Кого-то хотели напугать. Скорее всего, Николаеву, – она едва в обморок не грохнулась, увидев бедное животное. И наутро, ребята говорят, едва на ногах устояла, когда из подъезда вышла на улицу.
Что-то кроется за всем этим. Что-то нехорошее. Какой-то гадкий намек…»
Глава 8
Геннадий Иванович маялся желудочными коликами. Этот мерзкий недуг сразил его с вечера, не давал покоя всю ночь и к утру измучил все внутренности острой режущей болью. Он катался по широченной кровати, стонал, без конца принимал пилюли, но все было без толку.
Это у него от нервов, решил он, забываясь тревожной дремотой под утро, когда боль немного отпустила. Он слишком много значения придает этой истории со старым домом. Слишком много! Да, он надеялся, что подтвердятся исторические справки. И в глубокой нише, заваленной камнями, одного из подвальных помещений он найдет то, что хотел найти. Да, он долго готовился. И у него на руках даже было разрешение на исследовательские работы. Фиктивное, правда, но было же! Оставалась пара дней до того дня, когда его парни должны были начать ворошить старые развалины. Ворошить прошлое, как любил он пафосно заявлять. И тут неожиданный пожар. И людей селят туда, куда не должны были селить. И он даже не мог никуда сунуться, негодуя и возмущаясь, потому что его бумага была полной фикцией. Хотя и скрепленной настоящей печатью.
Ах, как много времени было упущено! Как долго он бездействовал! Дом-то простоял несколько лет пустым и никому не нужным. Там даже бомжи не селились из суеверных соображений. И он сам ни разу в его сторону головы не повернул, проезжая мимо.
А потом у него на руках оказалась эта самая историческая справка. И он обомлел и решил во что бы то ни стало докопаться до истины и до того, что хранили старые камни глубоко под землей. Заручился поддержкой городских властей, пусть и фиктивно. Собрал команду для работы. И…
И тут неожиданное препятствие!
Геннадий Иванович неудобно повернулся, острая боль прострелила бок, он охнул и открыл глаза. Спасительная дремота отступила. Ему снова стало больно и обидно.
Он вот страдает, а все ради чего?! Ради того, чтобы его мечту кто-то растоптал, кто-то уничтожил. Это и не совсем мечта была, конечно. Цель скорее. А когда он ставил перед собой цель, то сворачивать было не в его принципах.
И еще одно его тревожило. Он хоть старался и не думать об этом, и всячески гнал этот панический страх от себя, но время от времени вздрагивал от мысли, что его недруг его опередил, обо всем узнал и как-то так сумел все устроить, что Геннадий Иванович теперь страдает от бездействия, а он творит что хочет.
– Нет! – воскликнул он, резко откинул одеяло и, морщась от боли, встал с кровати. – Этому не бывать!
Недруг и не недругом был ему вовсе, а скорее конкурентом. Алчным, гадким, постоянно стремившимся опередить его. С виду нормальный вполне человек, с репутацией знатока старины и коллекционера, а на самом деле кровожадный, беспощадный убийца.
Вспомнив, что сам не далее как несколько недель назад давал Павлу указание избавиться от жильцов дома любыми способами, Геннадий Иванович скорбно захныкал.
Конечно, он не имел в виду ничего такого! И когда он приказал Паше убить детей, это, конечно же, не было правдой, это было гневным перебором! Он вообще никого убивать не собирался. Даже бедное животное.
«Но кто-то же это животное убил. Кто?! И зачем?! Чтобы напугать рыжую девку? Снова – зачем?!
Эх, Паша, Паша, что же ты так долго копаешься? Почему до сих пор нет никаких новостей? Ведь велел узнать про эту рыжую все, все, все. И на остальных жильцов тоже нарыть, что возможно. А он только мычит да лобастой головой мотает.
Может, уволить его?»
Геннадий Иванович поморщился. «Нельзя Пашу увольнять. Паша единственный верный ему человек. – А верность он ценил. – Тугодум, конечно, но верный».
Кое-как приняв душ, Геннадий Иванович запахнулся в синий шелковый халат, обулся в мохнатые домашние тапки и пошел в столовую.
Было время завтрака. Оно было для его персонала святым, не дай бог, кто нарушит распорядок.
Готовилась легкая диетическая еда. На край стола ложилась свежая пресса в строгом порядке: сначала важные экономические вестники, потом политика и внизу немного желтой прессы. До половины окна поднимались римские шторы. Приглушались все лишние звуки. Исчезали все лишние люди. За завтраком имел право присутствовать лишь Паша. И то стоя возле дверей, как верный страж.
Хозяин этот порядок завел и не собирался ему изменять, пока жив. Персонал подчинялся. Кого раздирало поржать в это время, даже за дверью, увольняли немедленно.
Он вошел в столовую, громадную, как спортивный зал его начальной школы. Внимательно осмотрел все от двери. Шторы до половины подняты. Пресса на углу стола. Стол накрыт к завтраку. В фарфоровой кастрюльке – овсяная кашка на воде. В графине – кисель. Какие-то йогурты, он сегодня их не станет кушать. Овощной сок ядовитого оранжевого цвета в высоком стакане.
Все как всегда, за исключением того, что у дверей не маячила громоздкая фигура его телохранителя.
– Паша! – тонким фальцетом позвал Геннадий Иванович. – Паша, где ты?!
Он подошел к окну и выглянул. Во дворе дома Паши тоже не было видно, хотя машина стояла. Машина, забрызганная свежей грязью. Стало быть, Паша недавно откуда-то вернулся и не успел переодеться к завтраку. И сейчас лихорадочно цепляет на себя галстук, пытается застегнуть верхнюю пуговицу сорочки на бычьей шее и придумывает удобоваримое вранье для хозяина. Хотя вряд ли Паша осмелится. Скорее, подбирает слова, способные деликатно передать мерзкие новости и не нанести урона и без того подорванному здоровью Геннадия Ивановича.
Что-то стряслось, раз Паши нет у дверей столовой. Сто процентов что-то стряслось.
Геннадий Иванович сел за стол, отложил экономический вестник. Политические новости его сегодня тоже не интересовали. Он впился взглядом в поганую газетенку, которую давно следовало бы прикрыть за ее беспардонное вмешательство в дела мирных граждан.
И нашел!
Газетенка гласила, что Проклятый дом, не так давно заселенный несчастными погорельцами, продолжает оправдывать репутацию проклятого места. Там снова произошло зловещее убийство! Так и написано было: «снова», хотя Геннадий Иванович не помнил, чтобы там кого-то убивали последние лет десять-пятнадцать.
– Паша! – завизжал он так, что уши заложило даже ему.
Дверь столовой распахнулась, и охранник с потной мордой перешагнул порог. Как и предполагалось, он переодевался. В лихорадочной спешке он застегнул белоснежную сорочку не на те пуговицы, и на груди теперь зияла брешь, обнажающая кусок его мощной грудной клетки.
Геннадий Иванович опустил взгляд в вырез своего шелкового халата. Бледная дряблая плоть со странно разлившимся подкожным жиром. Кусками! Жир облепил его невысокую фигуру кусками, не желая рассредоточиться по телу равномерно. Это делало его особенно непривлекательным.
