Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ
А потом был Афганистан, жара, грязь и бесконечные чужие горы, набитые оружием, исходившие лютой ненавистью, стрелявшие, горевшие, взрывавшиеся... Вокруг гибли русские, белорусы, украинцы, казахи, наконец - подрывались на минах, корчились с распоротыми животами на пыльных чужих камнях, исходили кровью в тени глинобитных дувалов, попадали в плен и умирали под страшными пытками, мучились кровавым поносом, горели заживо, с матерной руганью жгли кишлаки. А по прохладным, умытым дождиком прямым широким улицам столицы ходили мальчики и девочки с библейскими глазами - смотрели кино, гуляли в парках, смеялись, танцевали и совокуплялись на чистых простынях, заканчивали институты, получали дипломы и начинали при поддержке и покровительстве себе подобных карабкаться вверх по служебной лестнице, поближе к ключевым постам государства. Эта мысль не давала ему покоя, и даже ночами, когда все, кто не стоял на посту, не был в рейде и не сидел в нужнике, исходя кровавым поносом, спали каменным сном смертельно усталых людей, мысль эта терзала его, прогоняя сон.
Потом была контузия, когда пуля, отскочив от камня, за которым он укрывался, рикошетом угодила в голову. Он сознавал, что с головой не все в порядке - она часто кружилась и болела, перед глазами все плыло. Но главный врач госпиталя носил полковничьи погоны и фамилию Эль, и, глядя сверху вниз на обрамленную мелкими седыми кудряшками коричневую плешь и унылый горбатый нос этой обезьяны в белом халате, старший лейтенант Быков деревянным от ненависти голосом выдавил: "Жалоб нет". Военврач первого ранга Эль глянул на него снизу вверх, в глазах его мелькнуло что-то - уж не понимание ли? - и он сухо сказал: "Что ж, молодой человек, вольному воля". И Быков вернулся в часть, а ровно через месяц поймал тот самый осколок...
Гражданка встретила его свежим ветерком перемен. Оказалось, что не все честные люди погибли в Афганистане, захлебнулись водкой или сели на иглу. Снова взвился овеянный славой трехцветный флаг, и заходили по городу, не скрываясь, люди в черных шинелях и лаково блестящих сапогах, при виде которых инородцы бледнели и становились заметно меньше ростом. Они снова начали бежать - семьями, пачками, тысячами, а Быков вместе с другими помогал принять судьбоносное решение тем, кто еще колебался. Он обзавелся новенькой черной формой и скрипящей портупеей, но в парадах "Памяти" не участвовал: мешала хромота. Зато во всем остальном она нисколько не мешала, и однажды полковник запаса Филонов, недавно сменивший мундир цвета хаки на такой же, как у Быкова, снова сказал ему, как когда-то, отведя в сторонку: "Спокойнее, Виктор, спокойнее. Нашу работу не сделаешь за один день. Не стоит торопиться и усердствовать сверх меры Уголовный Кодекс надо чтить, иначе мы вас потеряем. А это будет весьма прискорбно".
И он старался следовать совету полковника, хотя видит Бог, который, как известно, любит русских, порой это было нестерпимо трудно!
Теперь-то ясно, что полковник был неправ. Именно за один день и нужно было сделать эту грязную работу, не откладывая на потом, не давая противнику времени собраться с силами и нанести ответный удар. Но кто мог подумать, что они способны на это? Надо было подумать. Надо было знать, что они никогда не сдаются, ибо это о них сказано, что, будучи изгнанными через дверь, они вернутся через окно. Что вы думаете об этом теперь, полковник? Теперь, когда от "Памяти" не осталось и следа, а честные россияне снова ушли в подполье - гонимые и слабые, как никогда, теперь, когда стоит лишь включить телевизор и непременно глянет на тебя сытое семитское рыло - довольное, куражливое, торжествующее. Как вам это нравится, пенсионер Филонов?
...Он немного снизил скорость, проезжая мимо поста ГАИ, зная, впрочем, что никто не станет его останавливать. Его "броневик" вызывал у гаишников интерес только во время техосмотров, во всех иных ситуациях он был для них словно прозрачным.
Еще бы! Богатый полужидок, ворочающий миллионами долларов, в такую машину не сядет. На таких ездят исключительно пенсионеры вроде него, а с таких много не возьмешь. Лихоимство, как ни крути, черта типично русская, как и пьянство, и инородцы пользуются этим без зазрения совести. Так и есть, даже беглого взгляда не удостоили.
И это было хорошо.
Это со всей очевидностью означало, что Господь Бог всех православных людей по-прежнему с ним, распростер длань над его головой, храня рядового своего воинства от козней врагов и неправого суда земного.
Мимо неторопливо поплыли новостройки, глухие бетонные заборы каких-то не то заводов, не то воинских частей, над головой возникли сдвоенные провода троллейбусной линии, транспортный поток стал плотнее, гуще, и он постарался сосредоточиться, хотя бы на время разогнать слоями плававший в мозгу ядовитый туман. На Бога, как известно, надейся, но и сам не плошай. Какой-нибудь несчастный случай сейчас был бы очень некстати - слишком многое еще недоделано, слишком много утеснений терпит русский народ.
Взять хотя бы этого Забродова. Ведь он казался поначалу вполне приличным человеком, способным понять и разделить его точку зрения. Виктор чуть было не впустил его в святая святых, в сокровенный тайник своей души, чуть было не предложил ему стать своим соратником в великой борьбе - видит Бог, соратник так нужен порой! Вполне естественно, что враг не остается в долгу - Виктор Быков давно объявлен законной дичью, и охота на него идет круглые сутки. Пожалуй, стоит сказать спасибо тому, кто отправил его вместе с другими сыновьями России подыхать в чужие враждебные горы, - он выжил и набрался боевого опыта, так что голыми руками его теперь не возьмешь. Да и Москва не Афган, здесь они не смогут действовать в открытую.
Но и сам он вынужден уклоняться от открытого боя, вести великую войну подспудно, в одиночку - ведь разве можно быть уверенным, что вот этот, к примеру, регулировщик не состоит на жаловании у жидо-масонской братии? Светофор отключили, чтобы дезорганизовать уличное движение, а регулировщика поставили специально для того, чтобы проследить за его, Виктора Быкова, передвижениями. О, они тоже не лыком шиты, они знают, кто их враг, и не упустят случая свести счеты. Этим можно гордиться - один и без оружия он противостоит могущественной организации, опутавшей своими щупальцами весь мир.
А Забродов... Ну что ж, однажды придет и его черед.
Такие юдофилы, они же жидолюбы, хуже любого инородца, потому что инородец он инородец и есть, таким он родился и другим быть не может. Другое дело - все эти прихвостни, пятая колонна, которые женятся на пархатых, лебезят перед ними, заискивают в надежде воспользоваться системой блата и протекций, охватывающей все государство снизу доверху... Он неспроста спросил Забродова про механика и, конечно же, оказался прав. "Могу составить протекцию..." Так, кажется, он сказал? Благодарю вас, господин Забродов, нам ваша протекция до одного места, мне проверить вас надо было, господин Забродов, и проверку вы, надо прямо вам сказать, не выдержали. А значит, глубокоуважаемый господин Забродов, подлежите внесению в некий списочек, где и будете пребывать до поры до времени в ожидании своего часа.
А к этому вашему - как бишь его, Гершензон? ах, нет, простите, Гершкович так вот, к нему мы заглянем в ближайшее время. Книжечки посмотреть, то-се, - в общем, как получится. Такими знакомствами, сами понимаете, пренебрегать нельзя. Да вы-то понимаете, сами ведь готовы душу прозакладывать за своих пейсатых дружков.
Он свернул с Ленинградского шоссе во двор старой девятиэтажки, сложенной из полуторного желтого кирпича. Старый уютный двор буйно зеленел и звенел детскими голосами, словно не было в двух шагах оживленной магистрали. Немолодые уже березы и липы о чем-то тихо шептались, доставая кронами до окон четвертого этажа; старушки, как обычно, несли бессменную вахту на скамейках у подъездов, перемывая косточки всем подряд и бдительно покрикивая на детей. Как всегда, глядя на них, Быков с трудом подавил искушение подкрасться сзади и заглянуть под скамейку: он был почти уверен, что обнаружит там мощные узловатые корневища, давно и прочно связавшие морщинистые старушечьи задницы с матерью-сырой землей.
Гремя железом, Быков открыл металлический гараж и загнал туда машину. В гараже чувствовался запашок - не так чтобы очень, но попахивало явственно, и он отметил про себя, что это необходимо учесть на будущее. Хоть и дождливое, но лето все-таки, а мясо в теплую погоду протухает быстро.
Почтовый ящик в подъезде, конечно же, был пуст. Писем ждать неоткуда, газеты он перестал выписывать года три назад, а время счетов еще не пришло. Тем не менее, проходя мимо, он заглянул в круглые дырочки - не белеет ли что-нибудь внутри. Вполне логично было бы найти там анонимку с угрозами. Анонимки почему-то упорно не приходили, и это само по себе уже было тревожным признаком: враги понимали, что пугать его бессмысленно, не на таковского напали, десантники не сдаются. А если враг не сдается - ну, сами знаете, что с ним тогда делают.
