Фридрих Незнанский - Чужие деньги
Валентина сидела с видом школьницы, которой сейчас поставят «двойку».
— На его новой работе принято много пить? — вывел ее из смущения психолог.
— Нет. Он даже получает замечания, когда выходит на работу непротрезвевший.
— Это хорошо… Нет, конечно, не то, что он получает замечания, а то, что не принято пить. Когда служебное пьянство превращается в стиль жизни, переломить эту тенденцию практически невозможно. Но были виноваты семейные затруднения, дорогая Валентина, то все в ваших руках!
Егор был безмерно удивлен, когда жена встретила его не руганью и попреками, не сообщением об очередных неприятностях с детьми, а несколькими бутылками пива. Это тоже входило в число советов психолога: выставлять спиртное самой, чтобы оно не мыло запретным плодом. Стараясь быть с мужем приметливой и ласковой, Валентина подавляла дрожь: она ненавидела сам вид и запах алкогольной продукции, ей казалось, что, заполучив в руки первую бутылку, Егор неминуемо наберется до зеленых чертей. Получилось по-другому. Да, Егор набрался в тот раз крепко, и одним пивом дело не ограничилось, но не был агрессивен, не бил посуду, не поднимал руку на жену. Удостоверясь, что психологическая наука действует, Валентина взялась выполнять ее рекомендации со скопившимся за время ожидания рвением. Она запоем читала книги по психологии и психотерапии, какие-то рекомендации отбрасывая, какие-то успешно отбирая для себя. Она беседовала с мужем. Она обуздала свою сумасшедшую материнскую любовь, вернув в их с Егором совместную жизнь кое-что из их первого, самого счастливого, года. Она изучила своего мужа и порой сама удивлялась, как у нее ловко получается манипулировать его настроением. Припадки алкогольного безумия пошли на убыль, чтобы в скором времени исчезнуть совсем. Егор стал пить регулярно, но мирно и даже скучно. Максимум, что он себе теперь позволял, — ругань по отношению русских футболистов, когда питье пива происходило у телевизора.
Но успехи имели и оборотную сторону. Насквозь изученный Егор показался существом… ну не то чтобы совсем примитивным, но значительно уступающим в душевной сложности ей, Валентине. Не пройдя вместе с ней тернистого пути познания, оставаясь пассивным объектом психологических процедур, он как будто бы резко потерял в цене. Хотя, по мнению посторонних дам, с прекращением пьянства цена Егора Князева, крепкого добытчика и красивого мускулистого мужчины, наоборот, повысилась. Егор даже поведал жене со смехом, как одна вахтерша на работе пыталась его соблазнить… Валентина поразилась, что этот эпизод не вызвал у нее ни малейшего волнения.
Она сохранила мужа себе и отца детям. Она выиграла битву с пьянством Егора. Могла ли она представить, что эта выстраданная победа окажется ей не нужна?
9
Постепенно обживаясь на новом месте, Гадя каждый день утаскивала в общежитие что-нибудь из рейтузов, платков или свитеров, наполнявших клетчатые сумки, которые по-прежнему стояли в МУРе. Мамины кулинарные диковинки она утаскивать раздумала: они как нельзя более способствовали установлению дружеских отношений с новыми сотрудниками.
— Володя, — вот и сейчас окликнула она Яковлева, стараясь, чтобы голос звучал естественно, и отчаянно подавляя ростовское певучее произношение, — будешь пить чай с айвовым вареньем?
Володя Яковлев производил на Галю впечатление особенно выраженной столичной штучки, и она перед ним робела, но именно это и заставляло ее из кожи вон лезть, чтобы обратить на себя его внимание. Когда же он обращал на нее внимание, она начинала тревожиться из-за своей совершенно немосковской внешности, из-за южного акцента и недостаточной служебной грамотности и старалась как можно скорее выскользнуть из его поля зрения… Короче, нет в жизни счастья!
— Я бы с удовольствием, — ответил вежливый Яковлев, — но, к сожалению, не могу. Должен срочно ехать в редакцию «Мира и страны».
Володя Яковлев не подозревал о Галиных страданиях. Он принимал как данность и ее пышноватую для европеизированной столицы фигуру, и ее акцент. Он вообще о ней не думал. К тому же варенье больше всего любил вишневое. Возможно, если бы Галя извлекла из сумки банку с вишневым вареньем, Яковлев и задержался бы: маловероятно, что за то время, пока он попьет чайку с вареньем, редакция «Мира и страны» прекратит свое существование. Однако Гале под руку подвернулось именно айвовое, которое как раз она предпочитала всем остальным сортам… Воистину, нет в жизни счастья!
Редакция русского «Келли» занимала отсек третьего этажа в здании, нафаршированном в основном не редакциями, а фирмами и фирмочками торгового характера. Чтобы достигнуть цели, Володе Яковлеву пришлось потратить уйму времени на возню с пропуском и охранные кордоны. Охранники так бдительно всматривались в его паспорт, словно Володина фотография украшала каждый стенд «Их разыскивает милиция». Забранная матовым стеклом дверь с солидной, украшенной узорами «под орех» ручкой не несла на себе никаких опознавательных знаков. Зато внутри Володя сразу понял, что не ошибся, потому что первое, что бросилось ему в глаза со стены напротив, был портрет Питера Зернова в рамке, перечеркнутый скромной черной лентой. Точно такую же фотографию Володя видел в деле.
Заместитель Зернова Леонид Лопатин, после смерти главного редактора временно, до решения мистера Келли, возглавлявший «Мир и страну», сидел за компьютером, на экране которого как раз горел текст некролога. Лопатин поднялся навстречу Яковлеву и обменялся с ним радушным рукопожатием. Этот блеклый, выцветший пятидесятилетий дядечка с редкими белоснежными волосами, время от времени надевающий толстенные, отливающие радугой и указывающие на старческую дальнозоркость очки, попросил называть его запросто, Леонидом. То ли такова была его журналистская привычка, то ли в редакции «Мира и страны» отчества, на зарубежный манер, вообще игнорировались.
— Нас не запугать! — громко озвучил Лопатин фразу из некролога. — Несмотря на подлое убийство, русская версия «Келли» продолжит выходить с прежней периодичностью. Если они думали, что физическое устранение главного редактора решит их проблемы, они крупно просчитались.
— Кто такие «они»? — с милицейской прямотой спросил Яковлев.
Вместо ответа Лопатин широко обвел рукой стенд, на котором красовались, очевидно, самые удачные номера «Мира и страны»:
— Читайте, Володя, читайте! Любой упомянутый на наших страницах герой имел основания быть недовольным. Все они вместе и каждый в отдельности. Зернов всем мешал.
— Разве за это убивают?
— В Америке — нет. Здесь — да. Россия — самая опасная страна для журналистов, проводящих свои расследования.
— Какие расследования вел Зернов перед тем, как его убили?
— Он не любил распространяться об очередном расследовании прежде, чем оно будет закончено. Черта профессионала: терпеть не мог обнародовать незавершенную работу. Но вся редакция подозревала, что после опубликования списка «Золотой орды» Петя — мы звали его Петром или Петей — займется выяснением источников их богатств. Рискованное занятие, крайне рискованное…
— Могу я попросить вас припомнить в подробностях день убийства?
— Можете. Но, увы, речь может идти только о вечере убийства. С утра Пети не было в редакции: он приехал только часа в четыре и сразу же принялся звонить…
— В вашем редакционном телефоне есть функция записи звонков?
— Да. Я предусмотрел, что вам это понадобится.
Перед Яковлевым легла на стол крохотная магнитофонная кассета, остановленная на середине пленки. Володя взял ее так осторожно, словно на ней сохранились пальцевые отпечатки убийцы, хотя, трезво рассуждая, никаких отпечатков, кроме лопатинских и самого Питера Зернова, там быть не могло.
— Что же было потом?
— Честно говоря, мы за главным редактором не следили. Звонил он, звонили ему… После семи часов он спохватился, посмотрел на часы и попросил меня подбросить его до метро «Китай-город», так как жил на Котельнической набережной. Я согласился.
— Почему он попросил вас, а не поехал сам? Что-то случилось с его машиной?
— У Пети не было машины. С его доходами он легко мог позволить себе личный автомобиль, и растущие расходы на бензин его не пугали, но он предпочитал пользоваться метро: говорил, что метро — самый удобный вид транспорта в Москве, который позволяет ему никуда не опаздывать. Но в тот вечер он очень спешил.
— Почему? Важная встреча?
— Звонок. Кто-то должен был позвонить ему домой ровно в восемь вечера.
— Он не сказал, кто это мог быть?
— Нет. Но могу предположить, что ни с одним его расследованием это связано не было. Когда Петя обронил, что ждет звонка, лицо у него было не деловое, не напряженное, а… скорее, радостное. Я решил, что ему должен звонить старый друг.
