Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю
— А и вправду, знакомые! — ясно заулыбавшись, воскликнул водитель. — Вот только где встречались, никак что-то не припомню.
— Припомнишь, — сказал Проклятиков, — если очень захочешь. Я-то твою рыбку долго не забуду… Отличная была рыбка!
— Правда? — Все так же нагло-весело обрадовался усть-кореньский знакомец. — Вам понравилась?
— Езжай! — раздраженно приказал Голобородько и, обращаясь к Проклятикву, необыкновенно радушно добавил: — А мы пока тут выпьем, закусим, разговоры поразговариваем. Сколько же мы не виделись?
Они затиснулись в тесное пространство ларька. Проклятиков сел у дальней от входа стенки. — Голобородько — у дверей, будто караульщик.
— Что пить будешь?
— Не пью.
— Ну, это ты брось! Ни за что не поверю, — добыл пластмассовые стаканчики, налил из какой-то пестрой бутылки, предварительно с хряском свернув ей пробку. — Как живешь?
— Твоими молитвами.
— Надя что-то рассказывала, не помню… Какие-то неприятности у тебя, вроде бы, были?..
— Тебе ли не знать. А Надю, что же, ты тоже в ларек посадил?
Голобородько быстро и оценивающе посмотрел прямо в глаза Проклятикову.
— Нет. Неужели ты не знаешь? Она умерла.
— Вот как? И — отчего же?
Голобородько аж дернул головой от спокойной иронии вопроса.
— Долго болела. Мучалась. Не выдержала, в конце концов.
— Ага, — все так же иронически заметил Проклятиков.
— Стало быть, самоубийство?
— Да… — скорбно ответствовал Голобородько, очень натурально судорожно вздохнув.
— Очень она вовремя это сделала, правда?
— Что ты говоришь, Дима?! — отчаянное горе горькое послышалось в возгласе Голобородьки, — для меня это, поверь, было…
— Трудно, конечно, было. Верю, — с приятельскими интонациями посочувствовал Проклятиков. — Зато потом! А? И — начальный капиталец, и собственное дельце… А?
— Что ты говоришь, Дима? — схватился за стаканчик. — Что ж ты не пьешь? Выпей!
Проклятиков поднялся и вытащил из-за ремня пистолет.
— Я с трупами не пью.
Увидев пистолет, Голобородько оцепенел. Даже в полусумраке тесной этой конуры стало видно, как он побелел, как задрожал лицом и всей головой, затравленно глядя на железяку в руке Проклятикова.
Тот сделал шаг и прижал дуло ко лбу Голобородьки.
Голобородько пытался что-то сказать, но уже не владел речью, только сипел.
«Нажать, мозги вылетят на прилавок, центральная улица…» Проклятиков слушал как бы свой собственный голос, но доносящийся из ужасного далека. «Предохранитель не снял. Ах, как приятно видеть эту рожу, обомлевшую от ужаса».
— Ты гнида, жить не будешь, — сказал Проклятиков. — Я тебе это обещаю, — и с несказанным удовольствием впечатал рукоятку пистолета в ясный, с залысинами лоб Голобородьки.
— Уй! — совсем по-детски вскрикнул тот и с готовностью закрыл лицо руками.
— Ты, гнида, жить не будешь, — повторил Проклятиков, выбираясь из ларька.
Оглянувшись, увидел, что из-за растопыренных на лице пальцев с сияющей ненавистью смотрят на него глаза Голобородьки. По пальцам не обильно текла кровь.
«Убийца хренов! — с веселой издевкой сказал Проклятиков, ворвавшись в номер и мельком увидев себя в зеркале. — Киллер гребанный!! — продолжал он пиявить себя словами, снимая трубку телефона. — Только ведь спугнул! Улепетнет Голобородько куда-нибудь в тьмутаракань, ищи-свищи его тогда!»
Он заказал Москву по самому срочному тарифу, запер двери и стал ждать.
«Не-ет! — подумал он через некоторое время. — Не будет улепетывать. Весь капитал его здесь. Никуда он от него не денется. Скорее сдохнет, чем с „Ротондой“ своей расстанется. А вот на тебя, ДэПроклов, жди! — он охоту объявит, если уже не объявил».
Мысль была страшноватенькая, но ему было, на удивление, легко и весело и освобожденно. Он убедился, что не в состоянии убить человека, и ему было радостно от этого.
Он позвонил Деникину:
— Юра! Найди местечко, где перекантоваться денька два-три.
Тот стая кряхтеть, мямлить, с неохотой и сомнениями дал два телефона прежних знакомых. Знакомые, хоть и сделали вид, что рады звонку, но в приюте отказали.
Впервые за последнюю неделю у Проклятикова заколодило. Так все складно и просто получалось, когда его вели к смертоубийству! И настолько все осложнилось, когда ему потребовался угол, где отсидеться… Прямо-таки, как в Библии, изумился про себя Проклятиков. Как там? «Широки врата и пространен путь, ведущий к погибели… тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь…»
Проклятиков растерялся. Одно, что он знал наверняка, так это то, что в гостинице ему оставаться нельзя. Если через час он отсюда не свалит, появится усть-кореньский бичек, а может, и кто-то другой, из местных. Сам Голобородько, конечно, не явится.
Чтобы не терять времени, собрал вещи, поставил сумку у дверей.
Его торопливо колотило. Он рвался бежать, но телефон, как на привязи, держал его. «Ну, звони же! Звони!»
Телефон молчал.
«Звони же! Звони!»
Телефон зазвонил.
Это был Деникин. Лениво и без охоты сообщил, что жена его, оказывается, собралась к матери в деревню, так что, ежели нужда еще не отпала…
Тут ворвался голос телефонистки: «Москву заказывали?»
Вялый немощный баритончик Валерьяныча послышался в трубке:
— Вас слушают…
— Валерьян Валерьяныч! Это, надеюсь, не автоответчик?
— А-а? — тот, видимо, усмехнулся. — Это вы? Говорите. Я не — автоответчик.
— Значит, так. Задание Родины и правительства выполнил. Записывайте. Игорь Голобородько. Автор той самой — ну, вы помните, наверное… — заметки в газете, с которой все началось.
— Я так, примерно, и думал.
— Сейчас он в… (Проклятиков назвал город). Держит ТОО «Ротонда». Я с ним беседовал. Между прочим, весьма злорадствовал, что в числе прочих пострадали и вы. Но я это так говорю, между прочим. Если вы желаете провести с ним воспитательную беседу, советую поторопиться. Не сегодня, так завтра может слинять. Очень уж он напугался моим визитом. Отыскать его просто. У него четыре ларька. На Третьего Интернационала, на Добролюбова, — и два — на Центральном рынке. Машина для перевозок — москвичок-пикап — номер 32–23 ВЛА. Шофер — он же, насколько я понимаю, и охранник. Очень серьезная личность, имейте в, виду. Пожалуй, все.
— Ну, что ж… — отозвался Валерьяныч после некоторого молчания. — Информация исчерпывающая. Можете возвращаться. Я подумаю над тем, что вы сообщили.
— Только думайте быстро. Он всерьез напугался.
— Не беспокойтесь. Вернетесь в Москву, позвоните.
У Проклятикова зудела спина в ожидании пули, что ли? — когда он стоял возле стойки администратора и рассчитывался за номер.
Наконец, выскочил из гостиницы, перебежал площадь и сел в сквере перекурить, прежде чем идти в редакцию к Деникину.
Не зря он торопился. Едва успел зажечь сигарету, как невдалеке от гостиницы тормознул москвич-пикап с номером 32–23 ВЛА.
* * *Из соображений принципиальных Деникин собирал книгу исключительно приключенческого жанра.
За два дня и три ночи, проведенные под кровом ответственного секретаря, ДэПроклов прочитал всего Жюль Верна, Стивенсона и взялся было за Александра Дюма-пэра, когда Деникин, вернувшись с работы, сообщил как бы мимоходом, но глянув при этом на Проклятикова весьма любопытствующим взглядом:
— А этот-то… приятель твоих неприятелей, неприятель твоих приятелей… Голобородько…
— Ну?
— Приказал долго жить.
— Ну, да?!
— Жил грешно, а умер смешно. На складе. Штабель ящиков со стеклотарой повалился, ну и…
— Ай-яй-яй-яй! — сокрушенно покачал головой ДэПроклов, — это ж надо же, как не повезло! Ай-яй-яй! — и стал собирать пожитки.
Примечания
1
ВИЛАР — Всесоюзный институт лекарственных и ароматических растений.
2
По-ко-ко — посредническо-комиссионные конторы. Так назывались петроградские антикварные магазины.
3
Мастерский прием (фр.).
4
Петровской (сельскохозяйственной) академии студент.
