Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю
Вот когда оно начиналось — то, что случилось между ним и Надей.
Возле дверей ее дома стоял БТР, в коричнево-серо-зеленое щедро размалеванный, с боковой дверцей, распахнутой настежь.
Строчка пулевых отверстий пересекала боковину машины наискось.
Проклятиков потрогал дыры от пуль и смутно ужаснулся страшной убийственной силе, которая прошила насквозь сталь в палец толщиной.
Мотор машины тихонько работал.
— Скажи, красиво, да!? — раздался за спиной азартно-веселый запыхавшийся голос.
Молодой парень, так же, как и его машина разукрашенный в цвета камуфляжа, мешки, которые держал на плечах, плюхнул на землю, заулыбался широко и счастливо.
— Это от чего же такие дыры? — спросил Проклятиков, разглядывая следы очереди.
— А! Этот! Крупный калиберный… — парень с трудом выговорил слово. — Едем. Тихо-мирно, никому не мешаем, барашка везем, песни поем. Тут: да-да-да-да-да! Один я живой остался..
— Повезло, — согласился Проклятиков. — С кем хоть воюете-то?
— А!.. Эти… — парень пренебрежительно отмахнулся. — Шакалы. Наши земли забрали. На наших женщинах женятся. Шакалы… — Парень уже забрался внутрь БТРа и белозубо улыбался оттуда. — Мешки дай! Ребятам кушать нечего, скоро друг друга кушать будут! — он весело рассмеялся собственным словам.
Был он совсем еще юн — лет семнадцати, не более — весел, азартен и, несомненно, счастлив той жизнью, которая выпала вдруг. Еще бы. «Да-да-да-да-да!! А я жив остался!»
Проклятиков, подавая мешки внутрь машины, спросил, кивнув за спину:
— Давно тут живешь?
— Год, два года, недавно. Отец — мать в Цхинвал жили, грузины — у-у шакал! — дом сожгли, сюда переехали, брат жениться хотел, все деньги отдал, невеста теперь плачет! — и он опять расхохотался, с удовольствием вкусно живущего человека.
— У кого покупали, не помнишь?
— Брат покупал. Русский — как ты, — продавал. Брат покупал, он знает.
— А где мне твоего брата увидеть?
— А! Садись мешки! Я к нему еду. Сейчас вино возьму, держать будешь!
Он сбегал еще раз в дом, вынес оттуда огромную плетеную бутыль, с трудом просунул ее в дверцу.
— …и давно воюешь? — спросил Проклятиков, когда они уже ехали по городу.
— Два года! Пора медаль давать!
По всему было видно, что ему необыкновенно впору этакая жизнь. Ничего ему больше в жизни не надо: знай, бегай, знай, стреляй в этих проклятых неведомых «шакал», ни работать не надо, ни думать…
Короткоствольный черный «Калашников» очень привычно лежал у парня на коленях.
Проклятиков, честно признаться, думал, что поедут они куда-то в горы, на передовую, так сказать, войны с шакалами, и уже заранее испытывал муторную брезгливую дурноту в душе.
Но проехали они всего ничего, и остановились на городском базаре — возле фанерного, в голубенькое крашенного павильончика с вывеской: «Шашлик».
Еще две бронированные машины стояли тут, пяток «жигулей» и совершенно нелепый здесь, огромный, гробоподобный «кадилляк» с ветровым стеклом, морозно растрескавшимся от пулевого, видимо, попадания.
Парень о чем-то быстро переговорил с охранного вида амбалом стоящим у входа. Тот посторонился, и они вошли в грязную, темную шашлычную, где за тонконогими пластмассовыми столиками гомонили, по-южному чересчур жестикулируя, азартно-оживленные чем-то люди.
Плыл табачный дым. Звенели стаканы. Если бы не оружие, которое тут присутствовало в множестве и которое каждый держал вблизи себя — на коленях, у ноги, на краю стола — шашлычная была бы как шашлычная.
— Кушать будешь? — спросил у Проклятикова грязно-небритый, однако, тоже совсем молоденький, с сонными девичьими глазами парень, пододвигая стул. До этого они быстро переговорили о чем-то с братом — сначала о нем, о Проклятикове, потом о чем-то постороннем, о домашнем, кажется…
Проклятиков сел.
Рядом с ним сидел молчаливый, чем-то очень угнетенный пожилой мужик, почти старик — руками, связанными в запястьях, брал из тарелки куски мяса, жадно ел.
— В плен попал, — коротко объяснил старший брат, заметив удивленный взгляд Проклятикова.
— Кушай! — сказал он, когда перед Проклятиковым поставили миску какого-то густого мясного хлебова. — Мы тоже — с гор спустились — кушаем немножко, пьем немножко, — и он повел рукой по шашлычной.
— Сменились?
— Сменились. Что знать хочешь?
— Кто продавал дом и где его сейчас найти.
Тот вдруг разволновался.
— Все по закону было! Ты что, сомневаешься?! Законный владелец! Все бумажки на месте! Нотариус сам проверял!
— Да я не сомневаюсь, что ты?! Мне просто разыскать его надо. Ты не знаешь, где его искать?
Тот с явным облегчением вздохнул.
— А! Где искать? Откуда мне знать? Деньги отдал, руку пожал, зачем мне знать, куда он уехал? Может, Москва. Может, Тбилиси поехал. Зачем мне знать?
Краем глаза Проклятиков увидел, что кто-то встал возле стола и смотрит на него.
Он поднял голову и увидел неуверенно, но радостно улыбающегося человека. Что-то знакомое было в его лице. Проклятиков напрягся:
— Валера?..
Тот заулыбался и того шире.
— Неужели узнал?!
— Здравствуй, дорогой! — с фальшивой радостью воскликнул Проклятиков.
Тот полез обниматься. И только во время этого церемониала, похлопывая Валеру по спине, он вспомнил, кто это такой, Валера.
Одноклассник, кажется, Нади. Имел на нее виды, ревновал — по крайней мере, в тот, первый и единственный свой приезд, был какой-то не шибко приятный разговор у Проклятикова с Валерой, но кончилось хорошо и мирно: распитием коньяка чуть ли не вот в этой же шашлычной.
— Пойдем к нам, дорогой! — Валера, обращаясь к нынешнему владельцу Надиного дома, объяснил: — Это мой гость. Пятнадцать лет не видел. Одну женщину любили. Так, Георгий?
Проклятиков поправил:
— Забыл. Меня Дмитрий звать.
— Ой, прости, дорогой! Ой, совсем старый стал, голова дырявый стал! — Валера запричитал полушутейно. Как и все в этой шашлычной он был радостно взбудоражен, хмелен, весело выбит из колеи. — Пойдем, Димитрий! С моими орлами познакомлю! Праздник сегодня: ситрадтигескую деревню отбили, пленных пять штук взяли, телевизор «Панасоник» взяли, «бетеэр» взяли!
Он подцепил Проклятикова под руку и повел вглубь шашлычной, где было особенно дымно и гамно.
— Ты же по-русски отлично говорил… — заметил Проклятиков.
— А! Сапсем забыл, дорогой! — с еще большим акцентом ответствовал Валера. — С кем говорить? О чем говорить? Воюем! — и он быстро и весело прокричал какие-то военные, судя по всему, команды, что-нибудь вроде: «Вперед!», «Обходи с фланга!», «Огонь!».
— Мда, — скупо отозвался Проклятиков. — Мне бы с тобой поговорить надо. Хорошо бы наедине.
— Какой «наедине», Димитрий? — сказал тот, уже подводя его к столу, за которым сидели человек пять. — От них секретов — нет! В одной канаве сидим, одну тушенку едим.
Он познакомил Проклятикова со своими орлами — имена почти у всех были русские — они церемонно выпили за знакомство, за гостя, за военную удачу, за смерть шакалам, за матерей, за любимых женщин. После этого, последнего, тоста Валера наконец вспомнил:
— О чем говорить хотел, Димитрий?
Проклятиков допил вино, закурил. Валера ждал. Ждали и орлы его, взгляды устремив на гостя. Странно, но все они, казалось, ждали чего-то очень серьезного от Проклятикова. Чувствовали, что ли?
— Надя умерла, ты знаешь…
— Умерла, — подтвердил Валера, на мгновение став грустным, и быстро сочувственно тронул Проклятикова за рукав.
— Она не умерла, Валера. Ее убили.
— Что говоришь?! Знаешь?!
— Знаю. Это так же точно, как ты — Валера, а я — Дмитрий.
Орлы о чем-то заговорили между собой. Кажется, втолковывали одному из них, хуже всех знающему русский, смысл сказанного.
— А убил ее — Игорь, муж Нади. Не сам, не сам! Купил людей. Они вкатили ей в вену… — Проклятиков показал жестом. — Включили газ, засунули Надю головой в духовку. «Самоубийство».
Валера, коротко застонав, заскрежетал зубами. Проклятиков впервые в жизни собственными ушами услышал, что это такое — скрежет зубовный.
Посерев лицом, низко клонясь над столом и уперев взгляд в тарелку с остатками еды, тот стал что-то гортанное и проклятвенное очень отчетливо, очень театрально и выразительно произносить, выражение лица имея при этом совершенно зверское.
— Из-за денег, Валера, — сказал Проклятиков. — Из-за дома здешнего. Из-за квартиры камчатской. Из-за денег он ее убил, Валера! Мне надо его найти.
Орлы уже вовсю гомонили между собой. «Иго́р», «Иго́р» — раздавалось то и дело.
— Они говорят, — перевел Валера, — что Игор раза два приезжал, после того, как дом продал. У него тут с одним — какие-то дела.
Быстро и напористо переспросил что-то, продолжил: — Сюда — вот эти привозил (он потрепал рукав камуфляжной куртки), ботинки армейские. Отсюда — чачей загрузился… — продолжал переводить Валера. Акцент в его речи пропал почему-то вовсе. — …Номера на машине — русские. Не помнит. То ли Ярославль. То ли Владимир. Можно узнать. Накладную Тимур (ну, тут один…) выписывал. Можно узнать.
