Серебряный город мечты - Регина Рауэр
— Йиржи Варконьи нам нужен живым и психически здоровым, иначе кому в случае чего мы станем отдавать нашего собакена.
— Я понял, мы сегодня едем в Кутна-Гору и у нас исключительно шкурный интерес, — Дим, дёргая за выбившуюся прядь волос, отзывается со смешком.
— Именно, — я, догадываясь скорее по общему смыслу, чем понимая последние слова, хмурюсь, но соглашаюсь.
Не интересуюсь, что означает его русское выражение.
Я узнаю это потом, а сейчас… я упаду.
Пропаду в бездне тёмных глаз, от которых внутри каждый раз что-то рвётся, обрывается, будто в настоящую пропасть я лечу. И сердце ухает горячо, громко, оно заглушает все мысли, а потому сказать про лейтенанта Буриани я не успеваю.
Он будет недоволен.
Наш доблестный лейтенант не одобрит народные гуляния и Кутна-Гору, но… я не хочу сидеть в чётырех стенах и ждать чего-то, бояться «племянника», которому — как показывает практика — никакие двери и стены не преграда.
И мы будем осторожны.
— Значит, едем, — Дим заключает задумчиво.
Произносит много позже.
Когда голову на его грудь я пристраиваю, раскидываю руки, закидываю на его ноги свою. Ещё немного и переползу окончательно, потому что… моё. Мысль, смешная и какая-то жадная, вызывает улыбку.
Но чему улыбаюсь, я не отвечаю.
Только слушаю стук его сердца, считаю удар за ударом, и бьётся оно, даря какое-то незыблемое спокойствие и уверенность, мерно, завораживающе.
А Дим перебирает пальцами мои волосы.
— Ты не хочешь ехать? — я спрашиваю странным голосом.
Таким, что щёки краснеют сами.
Как-то не думалось, что на манер Аги я говорить могу, почти мурлычу.
— Я не думаю, что эта идея… разумная, — Дим отвечает не сразу, хмурит брови, которые, чуть потянувшись вверх, я пальцами разглаживаю.
Всматриваюсь в его лицо.
— Тогда мы можем остаться. Йиржи поймет.
А пани Магда переживет.
Как и я, пусть мысль не ехать из-за «племянника» и разжигает искры злости. Вот только… здравый смысл сильнее, и, должно быть, я взрослею.
— Поймет… — Дим повторяет рассеянно.
Эхом.
Словно от меня он далеко-далеко, думает о чём-то своем, но спросить и вернуть его себе я не успеваю. Димыч моргает, прогоняя эту тревожную задумчивость, и по носу меня щёлкает, напоминает чуть насмешливо:
— Ты хотела научиться варить кофе.
— Кофе?
— Кофе. И бутерброды. И блины. С мясом, — он подтверждает, перечисляет увлеченно, пробегая пальцами по моей спине, ребрам. — Je ne mange pas six jours, Север!
— Чт… ай…
Визг от щекотки рвется сам.
И на кровати, будя только вернувшегося к нам Айта, я подскакиваю. Хватаюсь за подушку, дабы не евшего шесть дней и хохочущего Дима ею накрыть и придушить.
Слегка.
Зря он считал, что подобных фраз я не знаю.
— Да чтобы ты знал, это единственные писатели той России, которых любил и читал дедечка! — я заявляю и возмущенно, и гордо.
Уже на кухне, где кофе варить меня таки учат.
Встают, подкравшись, сзади.
— Я уже осознал, что у меня очень умная и начитанная жена, — Дим, целуя в шею, бормочет примирительно.
Оговаривается.
Точно оговаривается, но… мелко помолотые зёрна просыпаются на стол кофейной пылью, а я теряюсь. Тянусь, занимая руки и голову, к выстроившимся в ряд специям. И кофе по-турецки, на песке, лучше варить с бадьяном.
И чёрным перцем, да.
— А соль? Надо?
— На кончике ножа.
Мой вопрос задается дрогнувшим голосом, его ответ звучит с заминкой.
Но мы не замечаем это.
Пропускаем мимо ещё звучащее в моих ушах слово, для которого слишком рано. И мы ведь не говорим о нас и будущем, не признаемся в любви.
Мы… мы готовим кофе.
В диковинной сковородке с высокими бортами, что до краев белоснежным, кварцевым, песком наполнена. И Дим обхватывает поверх моих пальцев длинную ручку турки, которая в сковородку ставится аккуратно, зарывается в горячий песок.
И это похоже на то, как раньше.
На Сахару, раскопки и старого копта, который кофе в песке когда-то делал, угощал маму, выливая кофе в глиняную, тёмную, пиалу. У неё, пиалы, был сколот один край. А сам кофе варился на исходе дня, когда горизонт делался невыносимо красным, раскаленным. Мне казалось, что я давно всё забыла.
Не было такого в моей жизни, только оно вот было и не забылось.
— Осторожно, не до дна, — Дим тормозит, шепчет, касаясь губами уха и кожи за ним, — снизу должен остаться песок.
— Вот так?
— Да, — он, опаляя дыханием висок, отвечает едва слышно.
Не пытается отстраниться.
Наоборот.
Его левая рука на мою талию пристраивается… надежно. И не отвлекаться от кофе становится сложно, но… я стараюсь, смотрю пристально, как начинает подниматься кофейная шапка, не обращаю внимания на… всё остальное.
И мой кофе почти готов, когда звонит телефон.
А Дим, тяжело вздыхая и убирая руки, отстраняется. Отправляется, тихо проклиная всех и вся, на его поиски.
— Давай спорить, что это Йиржи, — я кричу вслед, смеясь.
Успеваю вытащить турку из песка и по чашкам, глиняным, разлить. Нарезать бутерброды и даже блины, сделанные вчера, разогреть.
— Айт, гавкни, что красиво и я молодец.
Мой умный собакен гавкает послушно.
А я окидываю придирчивым взглядом сервированный, как учила бабичка, стол, остаюсь им довольна, вот только… Димыча всё нет. Он не возвращается и его голоса не слышно, а потому на поиски я иду.
— Где твой хозяин, собакен? — я спрашиваю тихо.
Треплю по медвежьей башке Айта, который за мной привычным хвостом увязывается. Тычется, меняя моё направление, влажным носом в мои ноги, глядит умными глазами в сторону гостиной и балкона, где Дима мы находим.
Он стоит спиной ко мне, напряженный.
И… лёгкость бытия пропадает, исчезает моя улыбка и придуманная по дороге провокационная фраза.
Мне не нравится.
Его взгляд, выражение лица, когда Дим оборачивается. Он прожигает взглядом, серьёзными глазами, в которых напряжение и собранность. И нет в нём ничего от утренней расслабленности и весёлости.
Он сосредоточенно слушает… кого?
— Дим…
— Я приеду, — он говорит не мне.
Чеканит коротко.
Чужим голосом, в котором эмоций нет, один холод и что-то ещё, что разобрать у меня не получается.
Он же сбрасывает звонок, не прощаясь.
— Это кто? — я требую, спрашиваю, делая шаг к нему. — Дим! Кто звонил?
— Агнешка, — он всё-таки отвечает, выговаривает медленно, не отводя взгляда от моего лица. — Соседка пана Герберта. Она в Кромержиже и она хочет со мной увидеться. Сегодня.
Глава 50
Апрель, 25
Прага
