Анатолий Безуглов - Конец Хитрова рынка
— Ну, кто кого загонял — это еще вопрос.
— Досталось на орехи?
— Замучился.
— Тут уж ничего не поделаешь, — Фрейман развел руками. — Я всегда говорил, что наша работа ничуть не лучше, чем на ртутном руднике. Вот только молоко за вредность не дают… Хоть с толком?
— Более или менее.
— Ну да? — поразился Фрейман.
— Вот тебе и «ну да»!
— Тогда докладывай, — предложил он. — Любопытно. Я, признаться, считал, что итог будет равен нулю. Давай хвастайся.
Фрейман знал в общих чертах все перипетии «горелого дела», поэтому мне не нужно было обращаться к предыстории, а суть допроса Дятлова легко уложилась в несколько фраз.
Мне казалось, что Илья должен высоко оценить достигнутые результаты. Но он проявил несвойственный ему скептицизм.
— А не торопишься ли ты с выводами?
— Они достаточно ясны.
— Переоцениваешь.
— Что именно?
— Все, — сказал Фрейман. — Все без исключения.
Подобное заявление способно было обескуражить кого угодно. Но любой тезис нуждается в доказательстве, и я попросил Фреймана высказаться поподробней.
— Давай поподробней, — согласился он. — Только я сначала позвоню домой.
Переговорив по телефону с Соней — насколько я понял, на квартире у Фреймана тоже был ремонт, — Илья снова предложил мне бутерброд — на этот раз я не отказался — и вернулся к прерванному разговору:
— Значит, что ты, с моей точки зрения, переоцениваешь. Ну, прежде всего, сам источник доказательств.
— То есть Дятлова?
— Совершенно верно. Источник, прямо скажем, не родниковый. Пить из него рискованно. Что такое Дятлов? Мразь, ошметок троцкистской грязи. Такой и с врагом поцелуется, и товарища обгадит, и закадычного друга, если понадобится, придушит. Теперь он пригоден лишь для одного — для иллюстрации того, во что может при определенной ситуации выродиться оппозиция. А ты на его показаниях базируешься… Шаткая база. Ведь он может все, что угодно: соврать, умолчать, наговорить, извратить… Согласен?
— Согласен.
— Значит, перечеркиваем показания Дятлова?
— Нет. Я согласен с тобой только в одном: Дятлов безусловно не лесной родник…
— Это не так уж мало.
— Но и не так много. Ты упускаешь из вида конкретную ситуацию: Дятлов не знал, что меня интересует. Ведь о револьвере в ящике он упомянул совершенно случайно, не подозревая, как это важно. Он не придавал этому значения.
— А если это была разыгранная «случайность»? Если он все понимал? Маленький спектакль для следователя из уголовного розыска. Почему бы и нет? Дятлов незаурядный актер, втуне погибшее дарование. Уж тут можешь мне поверить: я с ним несколько раз встречался. Смотрел драмы, комедии, водевили. Актер на все амплуа!
— И все же сомнительно.
— Почему?
— Хотя бы потому, что он слишком недоброжелательно настроен по отношению к Явичу.
— Доказательства?
— Письмо Явича…
— Ну, это, положим, обоюдоострое оружие.
— Характер их взаимоотношений, логика…
— То же самое.
— Протокол. — Я шлепнул ладонью по стопке исписанных мною листов.
— А если его недоброжелательность — тоже инсценировка? Что тогда?
— Послушай, друг мой, — сказал я, — а вот этот наш разговор не инсценировка, а?
Фрейман усмехнулся:
— Кусаешься.
— Только огрызаюсь.
— Ну ладно, — сказал он. — Оставим пока Дятлова в покое. Допустим, он говорит правду.
— Допустим.
— Что из этого следует? Только одно: в Шамрая стреляли из другого револьвера. Вот и все.
— А этого разве мало?
— Мало. Почему ты, например, исключаешь такой вариант: Явич стрелял в Шамрая из револьвера, взятого у кого-либо из товарищей?
— Мы опросили восемь человек…
— А он взял револьвер у девятого, десятого или одиннадцатого.
— Но зачем ему нужно было брать у кого-то оружие, если оно у него имелось?
— Хотя бы для того, чтобы лишить следователя доказательств и обогатить тебя показаниями Дятлова, заявившего, например, что Явич не брал с собой нагана.
— Слишком надуманно. Кроме того, круг его знакомых выявлен достаточно хорошо.
— Хорошо — это еще не исчерпывающе, — сказал Фрейман. — Но, допустим, я тут с тобой соглашусь: Явич в Шамрая не стрелял. Он не был исполнителем покушения.
— Спасибо, — иронически поблагодарил я.
— Не стоит, — так же любезно ответил Фрейман. — Итак, Явич в Шамрая не стрелял. Стрелял не он, а его сообщник.
Я опешил. Такого поворота я не ожидал.
— Кто стрелял?
— Соучастник Явича, которого тот уговорил расправиться с Шамраем. — Я молчал. — Вы все время исходите из того, — продолжал Фрейман, так и не дождавшись возражения, — что преступник был один. Верно?
— Верно…
— А какие у вас для этого основания? Да никаких! — сам ответил он на поставленный вопрос. — Вполне возможно, что их было двое, трое или четверо. Разве это исключается? Нет, не исключается.
Фрейман бил по самому незащищенному месту. Действительно, у нас как-то само собой получалось, что преступник действовал самостоятельно, на свой страх и риск. Но почему так? Только потому, что свидетельница видела на месте происшествия одного? Наивно. Но даже и это не доказано. Вполне возможно, что на Шамрая напал совсем не тот, кого Вахромеева заметила недалеко от линии железной дороги. А стрелял в Шамрая не взломщик, а третий. И стрелял этот третий не из окна горящей дачи, а из сада, навстречу бегущему или сбоку от него. Тогда, кстати говоря, становилось понятным, почему не обнаружили в стволах деревьев и в заборе пуль. Выстрелы были направлены в сторону дачи, а пепел от сгоревшего коттеджа не просеивался…
Тут трудно было что-либо возразить: Фрейман нащупал наиболее уязвимый пункт всего следственного и оперативного материала.
— В заключение же, — сказал он, — я тебе могу предложить версию, которая ничем не хуже других. Представь себе такую ситуацию. Когда Дятлов приехал в Москву, Явич-Юрченко в приливе откровенности рассказал ему о своих печальных делах и, само собой понятно, о Шамрае. Естественно?
— Вполне.
— И вот Дятлов, человек, для которого не существует ни совести, ни нравственности, предлагает ему свои услуги. Явич, понятно, негодует, возмущается, но… В конце концов, на карте его будущее, а Шамрай — враг. Судя по письму, Шамрай для него не столько человек из плоти и крови, сколько некий символ того, что он привык ненавидеть, — воплощение «одноглазого мировоззрения». Короче говоря, Явич-Юрченко проявляет слабость, а Дятлов — настойчивость. Они вместе отправляются на дачу. Роли, допустим, распределяются так: совместный поджог, затем Явич пробирается в комнату, где хранятся документы, а Дятлов с его револьвером…
— Маленькая вставка: на револьвере обнаружены лишь отпечатки пальцев Явича.
— Какое это имеет значение? Отпечатки Дятлова могли стереться. Да и не все ли равно, как распределялись их обязанности? Пусть в помещение проник не Явич, а Дятлов. Дятлов взламывал ящик стола, а Явич, выбрав удобную позицию, залег где-то в кустах против окна…
— И, являясь отличным стрелком, промахнулся?
— А почему бы и нет?
— Учти, что в этом варианте он стрелял бы почти в упор…
— Сильно волновался, а может быть, просто не хотел убивать, стремился лишь отвлечь внимание жертвы от соучастника. Тут можно объяснить по-разному. Стержень в другом: в ситуации, которая сложилась после преступления. Описать ее?
— Опиши.
— Ну так вот. Преступление совершилось. Документы похищены, дача сгорела, жертва чудом спаслась от смерти. На место происшествия выезжают доблестные сотрудники уголовного розыска. Расследуют, ищут виновных и прочее. В результате их титанических усилий, поразительной прозорливости и находчивости Явичу приходится, как говорится, туго. Дятлов же привлекается по другому делу. На него не падает и тени подозрения в покушении на Шамрая. Тут он чист. Он только свидетель. Почему же, не помочь своему соучастнику, тем более что такая помощь необременительна и совершенно безопасна? Делая вид, что не знает, в чем обвиняется Явич-Юрченко, Дятлов вначале демонстрирует следователю Белецкому свою мнимую антипатию к попавшему в беду другу, а затем, притупив бдительность оного Белецкого, будто невзначай упоминает о револьвере… Да, гражданин следователь, Явич револьвера с собой не брал, револьвер спокойненько лежал в ящике — только подумайте, рядом с одеколоном! Разве не смешно: револьвер и одеколон! Вот такие пироги, гражданин следователь! А «гражданин следователь», заслуженный работник Московского уголовного розыска Александр Белецкий, с поспешностью проголодавшегося окуня не клюнул, а просто с налета проглотил наживку вместе с крючком…
— Чепуха, — сказал я.
— Что чепуха, наживка или крючок?
— Твоя версия.
