Эдогава Рампо - Современный японский детектив
Значит, надо немедленно идти в полицию, — настроился Оямада на решительные действия.
Этого мы пока не можем сделать, — ответил Ними и объяснил: — Мы не сможем доказать связь между пятном на медвежонке и повреждениями на автомобиле Кёхэя
Коори. Кроме того, эти фотографии добыты незаконным способом и, следовательно, не могут быть представлены в суд.
Но почему полиция ничего не предпринимает, ведь дело очень подозрительное? Осмотрели бы машину Кёхэя. Если бы на ней обнаружились следы крови Фумиэ или ее волосы, кто бы смог опровергнуть такие доказательства?
Все это не так просто. Во-первых, до сих пор неясно, был наезд или нет. Ведь только мы утверждаем, что он был. Не имея достаточных оснований, полиция не может подвергнуть обыску частную машину. Помимо всего прочего, отец Кёхэя — видный политический деятель. Полиция вынуждена действовать очень осторожно.
У нас есть доказательство. Медвежонок…
— А откуда известно, что это медвежонок Кёхэя?
Оямада замолчал. Значит, их расследование на этом и закончится? Ну что ж, кое-что. они выяснили. Без Ниими он бы не смог и этого. Но как досадно отступать сейчас, когда уже, кажется, есть зацепка.
Ниими-сан, неужели больше ничего нельзя сделать? Я убежден, что жену сбил Кёхэй Коори. Мы столького добились, так неужели теперь придется все бросить?!
Я сам в отчаянии. Но, увы, мы не можем подключить к делу полицию. И к Морито я больше не могу обратиться…
Они обменялись взглядами, полными сожаления.
А ведь у нас есть еще один шанс… — вдруг сказал Ниими.
Какой? — оживился Оямада.
Встретиться лицом к лицу с самим Кёхэем Коори.
С Кёхэем? Он же сейчас в Нью-Йорке.
До Нью-Йорка рукой подать. Туда каждый день летают самолеты.
Но… — Несмотря на наличие ежедневных рейсов, Нью-Йорк казался Оямаде недоступно далеким.
Как знать, может быть, то, что он за границей, сыграет нам на руку. Своих, японцев, там нет. Предъявим ему медвежонка и призовем к ответу, вдруг он признается?
Все это так, но я не могу поехать в Нью-Йорк.
Оямада представить себе не мог, что он поедет разыскивать преступника в другую страну, где все чужое, незнакомое. Да и денег на такую поездку у него не было.
Оямада-сан, если вы разрешите, я сам поеду в Нью-Йорк.
Вы?
Я много раз бывал в Штатах. В Нью-Йорке у меня есть знакомые, там находится филиал нашей фирмы. За несколько дней я обернусь туда и обратно.
Ниими-сан, вы серьезно?
Я сейчас не расположен шутить.
Моя жена… настолько для вас…
Я в долгу перед ней. — Конечно, не только чувство долга заставляло Ниими действовать, но об этом не следовало лишний раз напоминать мужу Фумиэ. — Вместо того, чтобы сидеть и дожидаться Кёхэя, который неизвестно когда вернется в Японию, лучше уж самим к нему слетать. И чем быстрее, тем лучше. Если Кёхэй признается, обследование автомобиля даст дополнительные доказательства.
— Я ее муж, а сделать ничего не могу. — В голосе Оямады слышалась горькая усмешка. Он глубоко переживал свою бездеятельность.
— О чем вы говорите! Я заменяю вас в данном случае только потому, что знаком с тамошними условиями. К тому же у меня есть льготный билет и свидетельство о прививках. Если поедете вы, формальности займут не меньше двух недель. Так что не принимайте это близко к сердцу, — постарался утешить Оямаду Ниими.
3
Они приехали в Нью-Йорк и сразу затосковали. Ничего нового по сравнению с Токио в Нью-Йорке не было. Город контрастов? Пожалуй. А в остальном такое же детище машинной цивилизации, что и Токио. Деловитость, роскошь и нищета, отчужденность, потоки машин, смрад и грязь, перенаселенность, лощеный фасад и разложение — все эти привычные для Токио явления нашли свое место и за океаном.
Им скоро приелись бесчисленные, но, конечно же, «единственные в мире» предметы туристических восторгов.
Стоит привыкнуть, и высота небоскребов перестает поражать воображение. Ни искусства, ни красоты в них нет. Внимание Кёхоя привлек лишь магазин по соседству с Таймс-сквер, где торговали порнографическими открытками, да еще кинотеатр порнографических фильмов. Жаль только, что Митико терпеть всего этого не может.
В Токио можно развлечься где угодно, а в Нью-Йорке увеселительные заведения сосредоточены на Манхоттене. Вроде бы неплохо, что злачные места сосредоточены в одном районе, но все они на одно лицо. Такое впечатление, что ты все время в одном и том же кабаке. Наверно, и в Нью-Йорке есть славные местечки, по отыскать их в незнакомом городе не так-то просто. В результате им приходилось довольствоваться занудными респектабельными ресторанами. Языка они не знали, и это еще больше ограничивало их возможности.
— Да здесь с тоски подохнешь. — Кёхой валялся на гостиничной постели и зевал. Ему надоели и Бродвей, и Пятая авеню. Проснешься утром, и деваться некуда. Хорошо, хоть деньги еще есть. Не заниматься же целыми днями любовью. Проваляешься вот так дня три, а потом уж и смотреть на Митико тошно. Не то чтобы она тебе противна, а вроде вы заключенные в одной камере и уже плесенью покрылись. Так хочется чего-нибудь свеженького, все равно чего. Нью-Йорк, громадный город из железа и бетона, превратился для них в постылую тюрьму.
Нью-Йорк спланирован как-то чересчур «геометрически». Он весь состоит из прямых линий и острых углов. Не город, а шахматпая доска. С юга на север тянутся авеню, с запада на восток — стриты, и почти все улицы под номерами.
А номера домов исчисляются сотнями. В каждом квартале с северной стороны — нечетные номера, с южной — четные. Кёхэю начинало казаться, что в громадном городе-тюрьме Нью-Йорке дома пронумерованы, как камеры, и что у людей, как у заключенных, тоже должны быть свои номера.
О, милые лабиринты Сэтагая и Сугинами, где номера домов не подчиняются никакой логике, где так легко заблудиться! А приятели, которых всегда можно встретить в кафе и забегаловках Китидзёдзи или Синдзюку, — как он соскучился по ним! Нью-Йорк — гнусная дыра, здесь даже знакомых нет.
Я же тебе говорила: поедем еще куда-нибудь. Америка большая. А то и в Европу могли бы съездить. Ну что мы торчим в этом Нью-Йорке? — Митико, зевнув, прикрыла рот рукой. Как ему осточертело это ее выражение лица!
Куда ни поедешь, всюду скука! Видеть не могу эти жирные рожи, эту жирную жратву! Хочу назад в Японию.
Мы ведь только что приехали. А вернешься домой, опять будешь трястись, что кто-то тебя выслеживает.
Ну и пусть, все равно хочу в Японию.
Кёхэй совсем раскис. Стоит шагнуть за порог, и он словно глухонемой. Несколько английских слов, которые он выучил в школе, ничуть не помогают. Правда, Кёхэй никогда и не отличался лингвистическими способностями. Из-за того, что он не может объясниться, он постоянно робеет, теряется.
Кёхэй думал, что в большом городе для человека с деньгами открыты все двери, но по приезде в Нью-Йорк он убедился, что это не совсем так. Конечно, он платит и получает за свои деньги все, что хочет. Но это все равно что покупать у автомата. Не то что в Токио, где клиенту стараются всячески угодить. Стоит ему здесь зайти в первоклассный клуб, театр или ресторан, и он тушуется. Кёхэй не может отделаться от мысли, что бои и официанты его презирают, смотрят па него, как на «желтую обезьяну».
В самом деле, к цветным в Нью-Йорке относятся не так, как к белым. Платишь, казалось бы, те же самые деньги, но белым все равно достаются лучшие места, и обслуживают их по высшему разряду. И возразить вроде нечего. В Токио такого не бывает. Малейшее упущение со стороны обслуживающего персонала — и он вызывает управляющего, который рассыпается перед ним в извинениях.
Его родители — «единственные в мире Ёхэй Коори и Кёко Ясуги» — здесь, в Нью-Йорке, никому не известны. До чего дошло — он, покупатель, клиент, робеет перед обслуживающим персоналом! Все это Кёхэго порядком действовало на нервы, и он едва сдерживался. Но пока он находится там, где тон задают белые, это положение никак не изменишь. Потому-то всюду, куда ни поедешь, тоска зеленая, только в Японии можно жить по-настоящему. Одно и остается, что заниматься в номере сексом. По крайней мере всякие мысли в голову не лезут.
Кёхэй не любознателен, как прочие молодые люди. Ему все неинтересно. Он никогда ничем не увлекался — искусством, например. У них в семье материальные блага всегда ставились выше духовных, потому-то ему и наплевать на все. Митико более или менее похожа в этом смысле на Кёхэя. Только она никогда не ощущала на себе славы «знаменитых родителей» и поэтому, может быть, не так чувствительна к ударам судьбы.
Все равно делать нечего. Давай куда-нибудь пойдем, — предлагает Митико. Ей кажется, что она прямо прокисла, сидя в гостиничном номере, куда не заглядывают лучи солнца, где и окно-то открыть нельзя.
