Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
Ну что ж, в целом ей нравилось.
Адвокатов встречали прямо у трапа.
Вообще, конечно, не положено. Но то, что не положено простому горожанину, порой не возбраняется начальнику самого крупного (если точнее – единственного) автохозяйства Белогорска.
Уселись в серый цельнометаллический УАЗ-452, в простонародье именуемый «буханкой». Спартанские кресла с железными дугами, почти отсутствующая амортизация и откровенный грохот двигателя, по объяснениям Ишмурзина, с лихвой компенсировались неприхотливостью, а главное, безумной проходимостью аппарата.
Ну и слава богу.
Они на месте и вместе. Ольгу не покидало состояние какого-то душевного подъема.
Подъехали прямо к суду, заседание давно началось, и было оно не первым, а вторым. Обязанности защитника временно выполнял местный юрист.
Суд проходил в главном зале, что объяснялось повышенным общественным интересом к процессу. Он был полон под завязку.
Интерес был явно недобрый. Когда адвокаты зашли в зал, двести пар глаз с ненавистью посмотрели на них. Даже дядька с портфелем, который успокаивал Ольгу в самолете и успел раньше них проехать в суд.
Ну не все, конечно, с ненавистью. Некоторые – просто с неодобрением. Типа защищать москвичи приехали отъявленную тварь. Понятно, что это их работа. Однако работа малоуважаемая.
После кратких формальностей адвокаты вошли в процесс.
Председательствующий судья Гареев Диас Ильярович был совсем молодой, немного за тридцать, высокий брюнет в тонких модных очках. Умные глаза с иронией посмотрели на вновь прибывших.
«Серьезный противник», – оценила его про себя Шеметова. Она не поленилась навести справки, да и всезнающий Гескин помог.
Потомственный юрист, Диас родился в Белогорске и выезжал из него лишь два раза: для того чтобы окончить Московский государственный университет и, чуть позже, чтобы защитить в нем же добротную кандидатскую диссертацию. У Ольги даже было мнение, что они там, в Москве, встречались – уж больно знакомыми показались легкая ироничная улыбка и чистое интеллигентное лицо.
Впрочем, достоинства судьи в данный момент ее мало радовали. Теоретически судья в процессе нейтрален. Однако только теоретически. Парень собственными талантами и усердием выстраивал себе замечательную карьеру: по слухам Гескина, его ждала высокая должность в Уфе. А здесь такое громкое дело, в котором к тому же все действительно ясно. С одной стороны – три трупа и женщина в коме. С другой – потомственный пьяница, до этого убивший за рулем, пусть и не по своей воле, еще троих.
Поэтому Ольга именно судью видела своим главным процессуальным противником. А вовсе не прокурора, хотя именно он должен был выступить в финале с перечнем грехов их подзащитного и длинным списком доказательств этих грехов.
Почему? Потому что прокурор на процессе был попроще: Юрий Евграфович Милин. Он тихо дослуживал до пенсии, никуда особо не рвался. Впрочем, в этом деле прокурору можно было себе позволить расслабиться: на стене висела схема дорожно-транспортного происшествия с отмеченным расположением тел. Убитых женщин знало полгорода. У них осталось шестеро сирот.
Поэтому каждая стандартно-жесткая фраза прокурора вызывала злое одобрение публики. «А ведь скоро начнут демонстрировать вещдоки», – напряженно подумала Ольга. Когда в ход пойдут фото изуродованных тел, а еще хлеще – окровавленные платки и блузки, впору будет вызывать в зал дополнительную охрану.
Подсудимый, Ринат Гильдеев, сидел в своей клетке, обхватив голову руками так, что лица не было видно совсем. Иногда он начинал потихоньку раскачиваться на месте. Конвоир делал тихое замечание, и Ринат снова принимал неподвижное положение, закрывая лицо ладонями.
В первых рядах сидели многочисленные родственники потерпевших, и где-то в середине зала – мать Рината, Далия Аскаровна. Если родственники были с траурными приметами (черные платки, черные костюмы), то мать предполагаемого убийцы была в черном вся. Единственный сын, единственная надежда – и вот такое горе.
Отец Рината не пришел в суд, что, наверное, было кстати: вряд ли вид вечно пьяного папаши подсудимого убавил бы гнев горюющих родственников.
В общем, был бы сейчас суд присяжных, то эти двенадцать, набранные из горожан, не стали бы морочиться с вердиктом, а своими руками бы разорвали подсудимого на куски.
«Редкий случай, когда суд присяжных опасен для правосудия», – подумала Ольга. Впрочем, здесь о суде присяжных можно было даже не вспоминать: дело по определению не подпадало под его юрисдикцию.
А прокурор тем временем заканчивал свое выступление. Нельзя сказать, что Юрий Евграфович сильно трудился, когда его готовил. Он просто слово в слово зачитал обвинительное заключение, пришедшее из следствия. Хотя как раз те сработали по полной программе, перечислили все смертные грехи предполагаемого преступника. И их было так много, и были они такими страшными, что, казалось, слово «предполагаемый» можно смело отбрасывать.
– Подсудимый, вам понятно обвинение? – спросил судья у Гильдеева. Тот убрал руки с головы и испуганно посмотрел на председательствующего.
– Да, понятно, – отрывисто сказал он.
Судья задал последний, «ритуальный», вопрос:
– Признаете ли вы свою вину? – спросил Гареев.
Ринат судорожно сглотнул и тихо, но отчетливо ответил:
– Я их не сбивал. Клянусь, не сбивал…
– Тварь! Сволочь! Выродок! – десятками голосов взорвался зал.
– Прекратить! – Громко стукнул молоток судьи. – Иначе всех удалю!
Люди смолкли, лишь злые шепотки еще ползли по залу, как шипение заливаемого водой костра.
– Я вас понял, – ответил Диас Ильярович подсудимому. Он был хороший судья и старался соблюсти все правила даже тогда, когда судить приходилось такую мерзость. – Завтра продолжим судебное следствие, и у вас с вашими адвокатами (снова ироничный взгляд в сторону Шеметовой и Багрова) будет полная возможность себя защитить.
Зал опять было всколыхнулся ненавистью, хотя на открытый протест уже не осмелился.
Заседание было окончено, люди потянулись к выходу. Многие из них, покидая зал, бросали злые, а то и презрительные взгляды на защитников убийцы.
К адвокатам подошла жена Радика Алихановича, крепкая и еще симпатичная Вера Ивановна.
– Муж велел отвезти вас в гостиницу, – сказала она. Ишмурзин еще в Москве предлагал гостям остановиться у него дома, однако адвокаты решили, что удобнее будет работать в отеле. Да и открывать перед чужими людьми свои отношения тоже не хотелось. Вот ведь мелочь – штамп в паспорте, а иногда такая засада!
– Я вам малины принесла. – Это уже подошла Далия, мать их подзащитного, протягивая литровую баночку.
– Господи, как пахнет волшебно! – восхитилась Ольга.
– Так не садовая же, – впервые за день, а может и за неделю, улыбнулась Далия. – Горная. От того и душистая.
– Мы вам много еще чудес покажем, – пообещала, улыбаясь, Вера Ивановна. На ее полноватых щеках нарисовались смешные задорные ямочки.
Как в воду глядела Ишмурзина.
На следующее утро они поехали вовсе не в суд, а на природу. Оказывается, пожилого прокурора с приступом колик вечером увезла «Скорая». Вроде все более-менее улеглось, однако день придется пропустить, а потом – выходные. Так что три дня были в их полном распоряжении. Не лететь же обратно в Москву?
Глава 4
Башкирия. Белогорск. Горы, реки и поля. А также – Шеметова в бане
Подъем был непривычно ранний.
Уже знакомый серый УАЗ подъехал прямо к гостинице. За рулем сидел сам завгар Ишмурзин.
Голодный, а оттого недобрый Багров вышел первым. Ольга чуть задержалась: даже самые успешные адвокаты не умеют ускорять процесс нанесения макияжа.
Устроились насколько могли удобно, с учетом максимальной утилитарности данного средства передвижения. Вера Ивановна еще подушечек им привезла из дома, чтобы металлические ребра полувоенных кресел не так давили.
Пока не завели двигатель, Ольга успела насладиться птичьим пением. Да-да, в центре города они заливались так, что, закрыв глаза, смело можно было представить себя в лесу или на лугу.
Впрочем, через две минуты езды можно было и не закрывать глаз. Дома становились все меньше, а сосны, невысокие и кривоватые, росли все гуще. Дорога же более сотни метров по горизонтали не шла ни разу: городок был построен в горах, и окружали его тоже горы.
Ближе к выезду из города Ишмурзин негромко сказал:
