Рождественские расследования - Алекс Винтер
– Да кто она такая, черт возьми? – спросил у самого уха детектива искусствовед Кравцов.
А дама с ярко-синими продолговатыми глазами внимательно оглядывала собравшуюся публику.
– Кто вы? – сорвавшимся на сипоту от волнения и холода голосом спросил министр культуры – Черевикин.
Директор музея, не желая остаться в стороне, покорно вторил ему:
– Представьтесь, пожалуйста, уважаемая. Мы заинтригованы…
– Как меня зовут, неважно, – ответила дама. – Важно то, что я имею такие же права на всю эту коллекцию, как и месье Рошмон. Но более она не понадобится ни ему, ни тем более мне. Я оставляю ее вам. Тем не менее он представил вам свои работы, я представляю вам – свою. – Она еще раз цепко оглядела собравшихся. – Ну что, готовы? Увидеть мое произведение? – И, не услышав ответа, дама в серебристой одежде громко сказала: – Подайте его сюда!
Тотчас из-за портьер на старинном столике с колесиками, который украшал кабинет директора музея, двое странных молодцов на одно лицо, явно альбиносов, ввезли на большом серебряном подносе, тоже антикварном, скульптуру – это была ледяная статуя мужчины. Он стоял на коленях, сцепив руки на груди, кажется, умолял кого-то о чем-то, скорее всего, о пощаде, и по всему было видно – тщетно. Но более всего странно было то, что эта скульптура очень походила на месье Рошмона, только что исчезнувшего за пологом этой залы.
– Природу моего творчества и желаний долго объяснять, – сказала молодая дама в серебристом костюме. – Все равно не поймете. Вот мой шедевр – наслаждайтесь!
Ловко провернув трость в пальцах, она подбросила ее, перехватила за конец, размахнулась и ударила тяжелым набалдашником по ледяной статуе – та со звонким треском разлетелась на тысячи осколков. Они градом посыпались на собравшихся, покатились по полу. Закрыв лица руками и отвернувшись, все наконец-то пришли в себя и уставились под ноги. С осколками что-то происходило. Они потихоньку оттаивали, превращаясь в лужицы крови, плоть и мельчайшие осколки костей. Но больше всего повезло переводчице Лилиане Мещерской. К ее ноге подкатился ледяной шарик, распался, и внутри оказался помутневший от мороза человеческий глаз.
И принадлежал он, несомненно, вальяжному месье Жерому Рошмону…
Когда переводчица зашлась криком, дама в серебристом костюме махнула рукой с тростью в направлении двери, что означало: «За мной!» – и двинулась к выходу, а за ней устремились братья-альбиносы.
Единственным человеком, который бросился за ней, был Андрей. Когда он выбежал на мраморную лестницу, тройка уже пересекала холл. Крымов метнулся за ними. Альбиносы уже открывали тяжелые двустворчатые двери парадного перед своей госпожой.
Детектив решился и крикнул с последнего марша ей в спину:
– Постойте!
Женщина обернулась, как и ее спутники альбиносы.
– Что вам? – спросила женщина.
Продолговатые синие глаза смотрели на него с ледяной усмешкой. Кажется, одно неверное слово, и она сделает с ним то же самое, что и с вероломным негодяем, разрушившим ее счастье.
– Госпожа Метелица, прошу вас, скажите мне…
– Идите в машину, – приказала она слугам, – я вас сейчас догоню.
Верные псы с ледяными глазами и сердцами беспрекословно выполнили ее требование.
– Меня зовут Андрей Крымов. Простите еще раз. Как вы узнали, что предатель Зарубин – это и есть художник Морис Карно, обворовавший вашего любимого и обрекший его на мучительную смерть?
Их голоса эхом расходились по гигантскому вестибюлю.
– Вы слишком много знаете для обычного человека, – улыбнулась женщина в серебристом платье. – Откуда?
– Я не совсем обычный человек.
– Интересно.
– И я читал сказку Йозефа Кале о Метелице, – улыбнулся он.
– Еще интереснее. В другое время и в другом месте я бы обязательно поговорила с вами, но не теперь. Но на вопрос отвечу, господин Крымов. Когда-то, еще до нашего знакомства с Венедиктом, он подарил один из рисунков с моим портретом своему другу – Генриху Трюггви.
– Лапшину-Трюггви – знаю такого. Он писал под псевдонимом Йозефа Кале.
– Вы правы. Отличный журналист, Генрих не верил в смерть Семена Зарубина и, сопоставив много деталей, пришел к выводу, что тот стал Морисом Карно. Он следил за судьбой новой звезды на небосклоне искусства, загадочным Карно. Спустя многие годы, когда книга Генриха была написана, он отдал издателю мой портрет, и тот оказался на обложке. Генрих надеялся, что я однажды прочитаю эту книгу. Так оно и случилось. И тогда я пошла по следу негодяя – Семена Зарубина. Но если вы знаете, кто я, то можете понять: мне не так легко появляться в мире людей и я не вольна потакать всем своим желаниям. Но этот день, сегодняшний, я выносила в своем сердце и получила то, о чем мечтала долгие годы.
– Сто пятьдесят лет, – подсказал Крымов.
– Именно – сто пятьдесят лет, – повторила она. – Хотя для меня время идет совсем не так, как для вас.
На улице уже слышалась полицейская сирена, и не одна.
– Мне пора, господин Крымов. Судьба редко сводит таких, как я, с обычными людьми, и ничего хорошего из таких знакомств не выходит. Как бы нам и людям этого ни хотелось. Прощайте!
– Прощайте, – кивнул Крымов.
Она вышла из музея. В огромные окна было видно, как дверцу автомобиля открыли перед ней, и дама скрылась в салоне. Белый автомобиль сорвался с места и улетел по заснеженной дороге, полной сияющих огней.
Долгополов и Кассандра наконец-то спустились к нему.
– И не страшно было? – спросила его рыжая подруга. – Говорить с ней?
Крымов пожал плечами.
– У Венедикта Смолянского с ней был целый роман, а тут – всего лишь разговор. Подумаешь!
– Правильно, – кивнул Долгополов. – Эка невидаль – Снежная королева! Метелица, понимаешь! И не таких видали. А теперь надо забрать наши пальтишки и смотаться отсюда поскорее, пока полиция не стала донимать расспросами. Вон они, уже подлетели! – кивнул он на окна: два автомобиля с мигалками искали место, где припарковаться. –
