По особо неважным делам - Дарья Лисовская
За утреннее время удалось осмотреть все помещения свинокомплекса, ближе к обеду все подтянулись к месту складирования свиных отходов. Картина там была постапокалиптическая. Бомжи в противогазах, воодушевленные будущим вознаграждением, копались в навозе. Мужчины курили и вполголоса перебрасывались шуточками по поводу идей некоторых слишком самоуверенных дамочек из СК. Ника сидела на заборчике, прикрыв глаза и наслаждаясь лучами последнего осеннего сибирского солнышка. К ней подошел Михаил Михайлович Голицын.
– Ника Станиславовна, а вам не обидно, что они над вами смеются?
Ника лениво приоткрыла глаза.
– Нет, раньше было обидно, а теперь все равно. Раньше меня называли «та чокнутая из комитета, что проводит проверки показаний на месте в день полиции», а сейчас переименуют в «ту чокнутую из комитета, которая заставила в говне копаться». Разницы особо нет.
– А что за ситуация с днем полиции? – поддержал светскую беседу Голицын.
– А это было на заре туманной юности, я тогда работала всего полгода. Ну и забыла, что десятое ноября – день полиции. Чай не национальный праздник, – улыбнулась Ника. – И запланировала на тот день проверку показаний на месте с выездом в лес. На меня матерились все: конвой, опера, всем хотелось побыстрее все закончить и побежать отмечать. По лесу все передвигались бегом. Потом, конечно, я со всеми познакомилась поближе, и мы уже вспоминали эту историю со смехом. Ну и я навсегда запомнила, когда же день полиции. Потом я запомнила и пятое октября – день уголовного розыска, и все десять праздников в честь Следственного комитета.
(Заметим в скобках, что следователь Речиц чуть-чуть преувеличивает. В Следственном комитете отмечается всего три праздника: 15 января – день Следственного комитета, 25 июля – день работника следственных органов, 7 сентября – день Следственного комитета при прокуратуре. Как видно, не грех и запутаться.)
– Ника Станиславовна, а можно еще вопрос?
Ника кивнула.
– Вы правда думаете, что уже на свинокомплексе в навозе спрятан труп юной подружки моего сына?
– Не знаю, – следователь Речиц пожала плечами. Как показывает практика, все преступления уже совершались ранее, и способы сокрытия трупов уже использовались. Ничего нового, как правило, преступник не изобретает. А тут идеальная схема – навоз воняет, труп, разлагаясь, тоже. Спрятать здесь труп – это как розу в саду спрятать.
Голицын замолчал. В какой-то момент Нике даже немного стало жалко его, вид у него был какой-то виноватый и несчастный.
Вдруг бомжи оживились и стали жестами показывать, что что-то нашли. Ника вскочила с заборчика и рванула к ним. Один из бомжей держал в руках человеческий череп, другие выковыривали из навоза еще какие-то кости вперемешку с обрывками одежды.
Нике показалось, что воздух стал каким-то густым, сердце изнутри забилось об ребра, так что стук даже в ушах отдавался. Ей было знакомо это невероятно сладкое следственное чувство – чувство гончей, напавшей на след. Ради таких минут хотелось жить и работать, казалось, что вслед за этой разгадкой мир раскроет тебе и остальные тайны бытия.
Скелетированные останки неустановленного человека осмотрели на месте обнаружения и доставили в бюро судебной медицинской экспертизы. Утром эксперт произведет их исследование. В ту ночь Нике не спалось, ей хотелось скорее узнать, нашли они Лилю Кондратюк или нет, чтобы дальше биться над вопросом, кто же ее убил, если это и правда Лиля. Утром она сразу поехала в морг, чтобы узнать всю информацию от эксперта из первых рук.
Ночью пошел дождь, который продолжил моросить и наутро. Вскрытия начинались в 8 утра, Ника слезно упросила заведующего отделением судебной медицинской экспертизы трупов заняться костными останками в первую очередь. В ожидании результатов Ника вышла на улицу. Перед входом в здание бюро она увидела одиноко сидящую на лавочке Алину Лазаревну. Она подошла, поздоровалась с потерпевшей. Та подняла на Нику смертельно уставшие глаза.
– Как думаете, это нашли мою девочку?
– Не знаю, сегодня, думаю, будет понятно. Я попросила, чтобы нам поскорее сделали геномно-молекулярную экспертизу, ну и сейчас эксперт нам скажет пол и примерный возраст того, чей скелет мы нашли на свинокомплексе.
– Знаете… – Алина Лазаревна задумалась. – Я часто думала, за что мне такое горе. А потом поняла, это из-за моего неумения прощать.
– В смысле?
– Вот вы умеете прощать? По глазам вижу, что нет, что вы тоже гордая, как сатана. И я – гордая.
Тут Ника с изумлением поняла, что убитая горем мать пропавшей девочки хорошенько пьяна.
– И всю жизнь мне эта моя гордыня сломала. Я же совсем не деревенская. Я – девочка из хорошей семьи, училась в университете, могла стать филологом или журналистом, но в итоге работаю на свиноферме в деревне Нижние Ямки. А все из-за того, что не смогла простить своего собственного отца за то, что он не захотел помочь мне и моему жениху. Нет, не Кондратюку, нет. Другому, моему первому жениху. Вы, наверное, не помните девяностые годы, вы же еще молодая. А я помню их отлично. Мой жених был красавец, каких мало, но играл, причем играл с серьезными людьми. И крупно проигрался. Мой отец был человек непростой, крупный ученый, у него была возможность нам помочь – выкупить моего жениха. Я в ногах тогда у отца валялась, умоляла, заклинала, но он ни в какую. Жениха убили у меня на глазах, хотели и меня убить как свидетеля, но меня спас Коля. Он упросил своего «начальника» отдать меня ему. И тот отдал. Коля увез меня к своей сестре в деревню, спрятал, а потом, когда у их банды дела запахли жареным, мы сбежали в Сибирь, в Энскую область. Вот так, Ника Станиславовна, из городской филологической девочки Алины получилась пьющая скотница.
– А сейчас ваш отец… – начала было говорить Ника, но Алина Лазаревна прервала ее достаточно жестко.
– Сейчас мой отец жив, здоров, и у него все в шоколаде. Искал ли он меня? Не знаю, может, и искал, но думаю, что найти меня практически невозможно. Другой регион, другая фамилия, другой образ жизни. А я его так и не смогла простить. Если бы он тогда не пожалел тех денег, я жила бы счастливо с человеком, которого любила. И мои дети катались бы на своих велосипедах не по Нижним Ямкам, а по Москве. И мою дочь не убил бы какой-то местный отморозок и не спрятал бы ее труп в куче свиного навоза, – по щекам Алины Лазаревны текли крупные слезы.
Ника не знала, что сказать ей.
