Джеффери Фарнол - Седина в бороду
- Ева-Энн, - сказал сэр Мармадьюк, с улыбкой глядя на трость, успокойся. Не надо бояться, никто не заподозрит тебя. Никто, даже этот мерзавец Дентон! Подожди меня здесь, тебе нельзя возвращаться одной, так что подожди меня, обещаешь?
Она молча кивнула, Мармадьюк резко повернулся и побежал назад по извилистой тропинке, не обращая внимания на ветви шиповника и ежевики, хлеставшие по лицу. Он остановился у распростертого на траве тела, взглянул в остекленевшие глаза, устремленные в ночное небо. Сэр Мармадьюк постоял у бездыханного тела, затем сделал резкое движение рукой и не оглядываясь поспешил назад к Еве. Она сидела все в той же позе, подтянув колени к подбородку и неподвижно глядя перед собой.
- Пойдем же, дитя мое! - он протянул ей обе руки.
Она встала, и они пошли рядом. Ева-Энн все еще крепко сжимала его ладонь, уцепившись за нее обеими руками, словно перепуганный потерявшийся ребенок.
- О, Джон, мой добрый, добрый друг, - вдруг прошептала она, - если бы не ты, я бы погибла. Это Господь послал мне тебя.
- Да, - серьезно ответил сэр Мармадьюк, - я думаю, ты права.
- Куда мы идем, Джон? Где ты хочешь спрятать меня?
- Нигде, - беззаботно ответил он. - В этом нет никакой необходимости.
- Нет... необходимости? - запинаясь, переспросила она.
- Да, дитя мое, совершенно никакой. Я отведу тебя домой, в Монкс-Уоррен.
- Нет! - крикнула девушка, ее снова охватила паника. - Только не домой! Я не могу, не смею,... не должна!
- Ева, - мягко сказал он, - Ева-Энн, успокойся. Теперь никто не заподозрит тебя.
- Они заподозрят, Джон! Они будут вынуждены сделать это!
- Вынуждены? Что это значит?
Вместо ответа она выпустила его руку и быстро побежала вперед, словно одержимая какой-то идеей.
- Я отправляюсь в Лондон! - решительно крикнула она своему спутнику. Да, в Лондон! Табита спрячет меня. Я еду в Лондон!
Наконец они выбрались из угрюмого ночного леса, и, не сговариваясь, обернулись и посмотрели назад. Там, в глубине чащи меж черных теней распростерлось то, что недавно было эсквайром Брендишем, а рядом валялись обломки трости с золотым набалдашником.
Глава IX,
в которой герои пускаются в бегство
Взошла луна и уставилась на путников с безоблачных небес круглым желтым глазом. Ее свет таил в себе угрозу для любого беглеца, призрачно-бледные лучи превращали каждую тень в чудовище, каждое дерево - в укрытие для мстительных рук или внимательных глаз. Жестокая луна. Всевидящая луна. Ее холодный, безжалостный свет позволял сэру Мармадьюку видеть мертвенную бледность щек своей спутницы и ужас, застывший в ее глазах. Девушка время от времени замирала, вглядываясь и вслушиваясь в темноту, затем вновь устремлялась вперед с отчаянием загнанного зверя. Сэр Мармадьюк, прихрамывал, но старался не отставать от Евы-Энн; он почти забыл о тесных сапогах и натруженных конечностях.
- Послушай, дитя мое, - как можно спокойнее обратился он к девушке. Уверяю, твои опасения напрасны.
- Быстрее! - умоляюще прошептала она в ответ. - Что там за шелест? Вон там, в тени! Вот опять! О Боже, они уже идут!
- Да нет же, это всего лишь ветер. Кусты по ночам всегда полны странных звуков, ты знаешь об этом не хуже меня.
- Но посмотри же, вон из-за тех кустов за нами кто-то наблюдает!
- Только в твоем воображении, дитя мое. Это всего лишь отблеск луны на листьях. Да и к тому же, пойми, милая Ева, если нас даже выследят, никому в голову не придет остановить тебя...
- Они схватят меня, конечно же, схватят! Поэтому я бегу, поэтому я боюсь...
- Бедное мое дитя, ты совсем потеряла рассудок, но это, впрочем, и неудивительно. Но, успокойся же, прошу тебя!
- Хорошо, Джон, я постараюсь, но я ведь всегда была трусихой. Прости меня!
- Дай мне твою руку.
- Ты так ласков и добр, Джон. Если бы не ты, я бы потеряла голову. Я всегда считала себя храброй, но теперь при одной мысли о погоне мне становится так страшно... Мне чудится, что повсюду притаились соглядатаи, что меня вот-вот схватят...
- Если и схватят, то не тебя, милая Ева, - совершенно спокойно ответил джентльмен. - Но помолчи же, успокойся, давай пойдем чуть помедленнее, и я расскажу тебе о Лондоне.
И он принялся описывать невообразимые чудеса этого города. Он рассказывал о жестокости и высокомерии столицы, о ее богатстве и славе, он вспомнил древние легенды, поведал о Лондоне великосветском, о представлениях и предрассудках его обитателей, о бесчисленных праздниках, балах и маскарадах. И, слушая своего спутника, погрузившись мыслями в неведомый и заманчивый мир, Ева-Энн на время забыла о страхах и тревогах.
Но внезапно их мирную беседу прервал странный звук. Они замерли. Откуда-то доносилась музыка - звонкая, светлая, мелодия, словно солнечный луч, пронзивший ночную мглу.
- Скрипач Джеки! - воскликнула Ева. - Но как странно! Почему он здесь в столь поздний час и так далеко от нашего дома?
- От вашего дома?
- Да, от Монкс-Уоррен. Он всегда останавливается у нас, когда бывает в этих краях. Мой дядя знал его еще в те времена, когда Джеки был счастлив и здоров. Дядя любит его и жалеет. Пойдем, я должна поговорить с ним.
Скрипач сидел под деревом, склонив седую голову над своей скрипкой. Он самозабвенно играл, не обращая внимания ни на что вокруг. Ева осторожно коснулась его седых волос. Скрипач поднял голову.
- А, это ты, мой ангел? - ничуть не удивившись, он взял ее руку и поцеловал. - И вы тоже здесь, мой благородный друг! - Он тепло улыбнулся. Я играл для Господа. Я славил его имя. Благодарил его за оказанные милости, особенно за одну из них, за чудесную, величайшую милость, дарованную мне!
- Дома все в порядке? - тревожно спросила Ева.
- Да, все в полном порядке. - Скрипач кивнул и снова улыбнулся.
- А как... как дядя Иеремия?
- Я буду до скончания века славить Господа за то, что он помогает людям избавить этот мир от зла...
- Что? - Сэр Мармадьюк наклонился к скрипачу и внимательно посмотрел ему в лицо. - Какого зла? Что вы имеете в виду, друг мой?
- Нет, сэр. - Скрипач покачал головой. - Кто я такой, чтобы рассказывать о деяниях всемогущего и всемилостивейшего Творца? Пусть это сделает моя Джиневра. Слушайте же! - Он прижал скрипку к подбородку, взмахнул смычком, но Ева мягко остановила его.
- Милый Джеки, ведь уже совсем поздно, - ласково сказала девушка. Тебе лучше вернуться домой. И я прощу тебя, Джеки, скажи моим любимым, моим замечательным старикам, что у меня все будет хорошо. Передай им, что Бог не оставит меня, и пусть они молчат, что бы ни случилось. Ты передашь, Джеки, передашь им мои слова?
- Чтобы они молчали ради Господа и тебя, мой ангел? Конечно, передам! вскричал маленький скрипач, проворно вскакивая на ноги. - Передам! Пускай смеются, пускай поют и хлопают в ладоши, славя Господа, ибо милость его безгранична. Я иду! Я уже иду к ним! - Он подпрыгнул, звонко рассмеялся, и, отвесив поклон, быстро удалился танцующей походкой лесного эльфа. Его волосы серебром сверкнули в лучах луны.
- Интересно, - пробормотал сэр Мармадьюк, задумчиво глядя ему вслед. Интересно, что он имел в виду.
- Бедный Джеки, - вздохнула Ева-Энн, - в его жизни хватало страданий.
- Ты знаешь его историю, Ева?
- Я знаю лишь, что у него была дочь. Она умерла, и в день ее похорон Джеки сжег свой дом. С тех пор бродит по дорогам Англии. Он помешался. Но он очень добр, я знаю его с детства и очень люблю. Пойдем же, нам пора!
Они снова тронулись в путь. Взглянув на своего спутника, Ева внезапно спросила:
- А где твоя трость, Джон? Твоя замечательная трость с блестящим набалдашником?
- Трость? А, сломалась. Я ее выкинул.
- Жаль, она бы тебе сейчас пригодилась. Ты, наверное, устал.
- Вовсе нет.
- Но ты хромаешь.
- Это все мои сапоги.
- Так сними их.
Сэр Мармадьюк изумленно взглянул на девушку.
- Как так, Ева-Энн?!
- Я вот люблю ходить босиком. Так приятно пройтись по прохладной росе. А ведь как раз сейчас и выпала роса, Джон.
- Да? - подозрительно спросил джентльмен.
- Конечно. Ноги горят, а трава прохладна и свежа...
- И в самом деле, почему бы тебе не скинуть свои туфли и не...
- Как раз это я и собираюсь сделать! Она отошла в сторонку, наклонилась, скинула туфли, и вот уже замелькали изящные лодыжки и маленькие, но сильные ступни.
- А теперь ты, Джон! - приказал Ева, повелительно указав на щегольские сапоги джентльмена.
- Я? - испуганно воскликнул сэр Мармадьюк. - Но это невозможно, дитя мое!
- Почему? Тебе же больно!
- Больно, но я могу потерпеть.
- Это глупо, Джон! Снимай же свои сапоги, и ты увидишь, как приятно ступать по траве босиком.
- Ева-Энн, я никогда в своей жизни не ходил босиком, и мне слишком поздно начинать.
- Глупости, Джон! Попробуй и ты увидишь, как это здорово! Если хочешь, я могу отвернуться.
- Ну, если ты настаиваешь... - Сэр Мармадьюк невольно рассмеялся, уселся на землю и потянул за сапог, но тот не подавался. Сэр Мармадьюк снова потянул, но сапог проявил преступное своенравие. Сэр Мармадьюк горестно вздохнул.
