Василий Казаринов - Ритуальные услуги

Издав некое подобие мучительного стона, я поднялся с дивана, пересек кабинет и уселся на подоконник.

— Брось, Люка... Ты же знаешь, в чем тут дело.

Она со вздохом кивнула. Люка — единственный знакомый и близкий мне человек, который знает про Голубку. И все понимает. В сущности, мы оба — несчастные больные люди, и нам обоим в самом деле надо наведаться к психиатру. Мы оба — люди амока, но каждый из нас сходит с ума по-своему. Она, всякий раз сопровождая наших богатых клиентов в последний путь, хоронит какую-то часть своего мужа. Я — истребляю в себе Голубку. Мы друг друга стоим. Наверное, именно поэтому она — гениальным своим наитием уловив во мне брата по крови — и предложила мне когда-то должность Харона.

— Пашенька, ты же знаешь, я тебя люблю... — сердобольно выдохнула она и тут же поправилась: — Ну, как сестра... Но таким макаром ты просто уничтожишь себя. И когда ничего от этой твоей Голубки в тебе не останется, придется мне закрыть тебе веки. — Она горько усмехнулась. — Не волнуйся. Я тебя похороню по высшему разряду. В гробу из "птичьего глаза".

— Ага, — кивнул я, дотягиваясь до своего рюкзачка и дергая замок молнии. — Давай я тут же прямо и расплачусь. Тут у меня как раз завалялось ровно полмиллиона.

"Птичий глаз" — последний писк похоронной моды. Собственно, так называется особый сорт красного дерева, который растет только в Канаде, и стоит выполненная из него домовина ровнехонько пятьсот тысяч рублей, во всяком случае именно по такой цене наша фирма толкает их состоятельным клиентам.

— Нет-нет, именно из "птичьего глаза", — настаивала Люка.

Я улыбнулся, догадавшись, что она имеет в виду: этот редчайший сорт дерева несет в себе отчетливый эротический мотив и представляет собой шедевральный природный памятник торжеству могучего полового инстинкта. Дело в том, что во время брачных игр только на это редкое дерево садятся дятлы и начинают отчаянно долбить своими стальными клювами кору, подзывая самок. Похотливые подружки дятлов слетаются на этот звук, как осы на мед, — и трудолюбивые самцы их тут же начинают иметь, а потом снова долбят ствол, подзывая новых самок. В результате древесная ткань украшается изящной россыпью маленьких дырочек, которые и придают древесине неповторимый шарм.

Я поднялся с дивана, пересек кабинет, уселся на подоконник — там стоял цветок, в который можно было стряхивать пепел, — и раздумчиво произнес:

— А впрочем, нет. Ну его к черту, этот "птичий глаз". И вообще, все, что связано с привычной ритуальной традицией. Лучше сложи где-нибудь в чистом поле поминальный костер.

— Как это?

— А так. Я ведь существо языческое, потому хоронить меня надо соответственно. А гореть я буду здорово, как порох.

От размышлений на эту веселую тему меня отвлек приглушенный звук, послышавшийся под окнами нашего офиса, — я не глядя определил, что так ласково и интеллигентно урчит движок хорошего автомобиля, и не ошибся. Неподалеку от катафального челна швартовался черный джип с мерседесовской звездой на радиаторе.

Я поманил Люку пальцем.

Она подошла. Я развернул ее за плечи, обнял. Моя рука соскользнула с ее талии и прошлась по тугой попке. Ягодицы у Люки были восхитительно округлые и сочные.

— И что бы это могло означать? — шепотом спросила она.

— Да так. Пытаюсь на ощупь понять, какие предчувствия бродят в этот момент в этой роскошной части твоего тела. Ты ведь по телефону говорила, что нечто тревожное чувствуешь своей мыслящей задницей.

— М-да... — после паузы отозвалась она. — Тут с недельку назад наведывалась одна баба, делала заказ... Я сразу — ага, задницей! — почувствовала, что у нас с ней будут проблемы.

— Боюсь, что эти проблемы уже подъехали, — мрачно заметил я, косясь во двор.

Из джипа неторопливо выбрались трое крепких молодых людей в темных костюмах.

Соскочив с подоконника, я пересек кабинет в направлении укромной дверки, скрывающейся в уютной нише сбоку от Люкиного стола, за дверкой находилось что-то вроде маленького чуланчика, где хранились пачки с бумагой, принтерные картриджи, коробки со скрепками и прочие канцелярские штучки. Люка туда не совалась и не знала, что в укромном уголке, за коробками со старыми мониторами, схоронен мой заветный чемоданчик. Включив свет, я пробрался в угол тесного помещения, извлек чемодан из тайничка, смахнул пыль, откинул крышку, и тусклый, анемичный солнечный зайчик уселся на латунную гарду лежащего сверху "карателя".

Взвесил его в руке — рукоять точно вписалась в ладонь: хороший нож, подарок одного паренька из армейского спецназа: сталь высокопрочная, да к тому же режущая кромка заточена с помощью ультразвука, а карбид титана, напыленный на поверхность клинка, позволяет легко царапать стекло. Но все же мне милей проверенный в деле штурмовой "катран", вот он, слева. "Катран" вполне может заменить автомат. Когда штурмовали Грозный и стало ясно, что вести огонь в бетонных коробках зданий себе дороже — пуля со стальным сердечником дает совершенно непредсказуемый рикошет, — "катран" как раз в жилу пришелся. Лучшего ножа в жизни еще не встречал, недаром же все его владельцы — просто поголовно, — уходя на гражданку, приватизировали эти" ножи.

Быстро перебрал свою коллекцию, за хранение которой, согласно закону об оружии, без всяких церемоний и проволочек могу угодить на нары, нашел на дне чемодана черный матерчатый пояс с десятком длинных тонких кармашков, из которых торчали круглые рукоятки, — гнездовище "ласточек" — снял его с убитого "чеха", — помнишь? — молодого паренька с не по-мужски редкой круглой бородой, при нем было еще портмоне с мудреными записками на арабском языке и тремя сотнями долларов, но портмоне тебя нисколько не интересовало, взял только пояс, о чем до сих пор жалеть не приходилось.

Вынул из гнезда одну из "ласточек", бережно уложил на ладонь и залюбовался — у этой пташки особая порода, она так мало похожа на нож в привычном смысле этого слова: тупые боковые грани, бритвенно острое жало, смещенный центр тяжести. В рукопашной от нее куда меньше толку, чем, скажем, от того же "катрана", мощного НР-2 или последней модификации "Смерша", но на то она и "ласточка", чтобы не сидеть в руке, а летать. Клювик ее заклеймен фирменным тавро фирмы "Глок" — Made in Austria, стало быть — вещь. Задрал майку, укрепил пояс на талии, вернулся в кабинет, выглянул в окно: ребята не спеша направлялись за угол, к входу в наш пряничный домик. Скинул майку и сунул ее за черный кожаный диван.

— Что, е-мое, происходит? — нахмурилась Люка, разглядывая мой полуобнаженный торс.— Эта штука напоминает пояс слесаря с набором отверток.

— Слесаря? — Я достал ножичек из кармашка, повертел головой, выискивая в нашем офисе мишень. — Если разобраться, я и есть слесарь-ремонтник. Чиню нравы. Исправляю пороки. Ликвидирую аварии, связанные с обветшанием морали... — Взгляд упал на настенный календарь, представлявший картину Левитана "Над вечным покоем" — настроение светлой грусти, которым дышит полотно, вполне соответствовало профилю фирмы. — Загадай число.

— Ну, предположим... — Люка немного задумалась. — Предположим, сегодняшнее.

— Хороший выбор, — кивнул я и привычным кистевым движением метнул "ласточку" в сторону двери, а тонкое жало вонзилось в разграфленное на дни недели белое поле под постером, застряв между единицей и тройкой.

— Е-мое... — тихо выдохнула Люка и попятилась, наблюдая за тем, как я извлекаю из чехла на поясе очередной нож, она хотела что-то сказать, но я оборвал ее, приложив палец к губам, потому что снизу послышался легкий шум, донесся приглушенный возглас Савелия — вряд ли наш охранник таким манером выражал свое восхищение происходящим на экране телевизора. Вырвавшаяся из его глотки абсолютно невразумительная реплика, интонацией напоминавшая голубиное воркование, тут же оборвалась, подрезанная под корень едва слышным потрескиванием.

— Что это было? — прошептала Люка.

— Электрошокер... Так. Тихо. Садись за стол и принимай гостей. Ты человек бывалый, и к наездам тебе не привыкать.

Возможно, Люка во времена своей ветреной юности, прошедшей среди серьезных людей, И сама принимала участие в такого рода наездах на честных предпринимателей — во всяком случае, она нисколько не растерялась, уселась за дубовый стол, принялась шуршать бумагами. Я тем временем укрылся в чуланчике, оставив дверь приоткрытой — с тем расчетом, чтобы можно было следить за происходящим в кабинете.

Ребятам было жарко в темных костюмах, зайдя в офис, они тут же скинули с себя пиджаки, я обратил внимание на отменное качество их подплечных кобур из рыжей свиной кожи и немного успокоился: вот так, в порядке преамбулы к приятной беседе, разоблачаются главным образом пижоны, слизнувшие манеру первым делом демонстрировать свое оружие у кинематографических героев американских триллеров. Разумеется, этот их безмолвный намек на Люку никакого впечатления не произвел. Окинув быстрым взглядом визитеров, она опустила голову, углубилась в изучение какого-то факса. Ребята послонялись по кабинету, по-хозяйски расположились: двое на диване, один, коротко стриженный блондин, в кресле у стола.