Барбара Вайн - Львиная стража
Он закурил еще одну сигарету, попросил принести бумагу, в которую было завернуто наше карри, и сказал, что мы выбросим ее в мусорный бак Джима. И воспользуемся телефоном, который висит в проходе между барными стойками. Сандор не любит, когда на ночь в нашей комнате остается бумага, пропитавшаяся запахами еды, а вот то, что там накурено, его не волнует. Мы спустились вниз, и я услышал из-за приоткрытой двери в салун грубые голоса. Кто-то расхохотался густым, бурлящим смехом, как будто рот у него был полон слюны. Сандор велел мне держать перед ним «Желтые страницы», а сам стал набирать номер. Он отметил пару адресов, паб под названием «Три бочки» и «Гостевой дом Линдси». В пабе сказали, что не смогут принять нас, что они больше никого не принимают на постой, а вот у Линдси согласились.
– Номер должен быть с двумя кроватями, – сказал Сандор.
Он знает, как сделать мне больно. И я никогда не буду получать от этого удовольствия. Я никогда не стану умолять его причинить мне боль, чего он, по всей видимости, от меня добивается. От этого мне стало больнее, чем тогда, когда он прадедушкиной бритвой порезал мне губу. Он повесил трубку и сказал, что мы едем туда завтра.
Газеты для нас роскошь – «Сан» или «Стар» для меня и «Индепендент» для Сандора. По воскресеньям я покупаю ему «Обзервер» и беру «Ньюз оф зе уорлд» для себя. Сандор говорит, что я читаю «Ньюз оф зе уорлд» только ради грязного белья и сенсаций, но это не так. Я читаю ее из-за Тилли. Она однажды сказала мне, что это лучшая газета для размещения объявления, потому что ее читает больше народу, чем любую другую воскресную газету, и что именно там поверенные размещают объявления для тех, кто указан бенефициарием[22] в завещаниях. Если после смерти какого-нибудь богача выясняется, что он не составил завещание или что у него нет близких родственников, они размещают объявление для дальней родни. Естественно, я ни на секунду не допускаю, что у меня вдруг объявится богатый умирающий дядюшка, о котором я никогда не слышал, и поверенные примутся разыскивать меня. Естественно, не допускаю. Но ведь в моем прошлом есть другие неизвестные люди, не так ли, люди, которых я, думаю, могу вспомнить. Мне иногда кажется, что однажды они примутся искать меня.
Вечера в нашей комнате очень длинные. Раз или два Сандор разрешил мне спуститься в бар, посидеть там за выпивкой. Выпивку я купил на деньги из своего пособия, так что Сандора я не обделил. Но сейчас он говорит, что не хочет, чтобы я показывался людям на глаза, особенно чтобы они видели, как изменилась моя внешность. Они не знают, что я один и тот же человек, если не сообразили, что человек с голым лицом и желтыми волосами – это Джо Херберт. А вот человек из индийского ресторана кое-что понял. И если уж он заметил, то умный соотечественник поймет и подавно. И какой вывод он сделает? Сандор, естественно, не считает Джима умным.
Так что вниз я спуститься не могу. Я уже поменял номера на машине. Собрал вещи. Прочитал «Сан» и всю «Индепендент», и мне нечего делать, кроме как сидеть на стуле и смотреть на лежащего на кровати и читающего Сандора. Он подложил себе под голову обе наши подушки и добавил к ним скатанную простыню, а читает он «Аббатство кошмаров»[23]. Тишину вокруг нарушают звуки, доносящиеся с разных сторон. Внизу звякают стаканы, как при чоканье или когда их ставят на нечто твердое и холодное; слышен гул голосов, хотя слова различить невозможно, редкие взрывы смеха, аплодисменты. Там играют в дартс, – вероятно, сегодня вечер дартса. Все это никак не действует на Сандора, который читает, переворачивая одну страницу за другой.
Однажды я прохронометрировал его с помощью цифровых часов с секундной стрелкой. Эти часы дала ему мать, и он их ненавидел, так что я взял их себе. Когда это роман, прочтение страницы занимает у него максимум пятьдесят пять секунд и минимум тридцать три секунды, но когда это нечто более сложное, я бы сказал, у него уходит максимум минута и пятнадцать секунд и минимум пятьдесят семь секунд на страницу. Хронометрирование и вычисление среднего – интересный способ провести вечер. Если он об этом и знал, то ничего не говорил. Сомневаюсь, что знал.
Было около одиннадцати, когда он заговорил со мной. За два часа он не произнес ни слова. Звонок, прозвеневший внизу, пробился через его стеклянную стену, или это было простым совпадением – то, что он отложил «Аббатство кошмаров» именно в тот момент. Он сказал мне:
– Только подумай, эти все, там, – что, по-твоему, они делают?
– Выпивают и идут домой, – сказал я. Из-за долгого молчания мой голос прозвучал надломлено. Естественно, я произнес не то, в очередной раз вляпался.
– Не в баре, идиот. Кому какое дело до того, чем эти болваны занимаются? Я имел в виду людей из Джаредз.
Я посмотрел на него и кое-что понял: это именно то, о чем он думает – постоянно. Это стало для него навязчивой идеей. Еще с тех пор, как мы встретились. Книги ненадолго отвлекают его. Они как аспирин, который принимают при головной боли. Они убивают боль на два часа, а потом боль возвращается. Но вот что для него мысли о Джаредз – мука или удовольствие?
Он необычен, он изменчив. Выражение его лица было грустным, почти трагическим, и вдруг он расхохотался. Меня слегка смущает, когда он так делает, я не знаю, как на это реагировать или что говорить. Сандор отсмеялся и запел:
Ирландец я, и в сердце чувствЯ не привык скрывать,В канун Святого Галлогласа[24]Одной красотке удалось его украсть[25].
– Что это? – спросил я. Я всегда мог задать вопрос ради получения информации, всегда. – Как ты сказал: святого Галло…? Как там дальше?
– Разве ты не говорил мне, малыш Джо, что ты ирландец?
– Насколько мне известно, да, – сказал я. – Во всяком случае, наполовину.
– В Древней Ирландии и в Западном нагорье галлоглас был слугой вождя.
– То есть это я, ты это имеешь в виду? – сказал я.
Сандор снова расхохотался и сказал, что пусть будет так, если мне нравится, если именно этого мне хочется. После этого он впал в своего рода прострацию, лежал и смотрел через окно. Я не говорю, что «смотрел в окно», потому что там ничего не видно, только черный горизонт и чуть менее черное небо со множеством звездочек, но без луны. Я вышел в коридор и сходил в туалет, а потом в ванную. Когда я вернулся, Сандор был в кровати, то есть под одеялом, курил очередную сигарету, и я увидел, что он задернул шторы.
Я выключил верхний свет. С моей стороны нет настольной лампы, но так как я не читаю, для меня это не имеет значения. Я положил те самые часы, которые Сандору отдала мать, на пол, поставил рядом с ними стакан воды и подумал, что, когда в комнате станет темно, я сниму с верхней губы пластырь.
Иногда Сандор часами не выключает настольную лампу, но прошлой ночью он ее выключил. Он лег спиной ко мне, я – спиной к нему. Он предпочитает именно такое положение. Я поддел ногтем большого пальца пластырь и обнаружил, что за несколько дней волосы под ним выросли, и кожа отзывалась болью, когда я попытался отодрать от них пластырь.
– Ты перестанешь ерзать, а? – сказал Сандор.
Так что я лежал неподвижно без сна и думал о Тилли, гадая, где она сейчас. Я думал, осталась ли она такой же толстой или все же села на какую-нибудь диету, появился ли у нее новый друг после того типа, который оставил ей кемпер, и живет ли она в этом кемпере. Сандор сказал бы мне: «В доме-фургоне, а не в кемпере. Ты же не американец». Эта мысль вызвала у меня улыбку, меня позабавило, что я могу иногда, лишь изредка, спрогнозировать, что он скажет. Теперь я знал, кто я такой, что я для него – галлоглас, слуга вождя.
* * *Четыре дня назад мы переехали в «Гостевой дом Линдси». Сандор говорит, что большинство людей, которые живут здесь, – не туристы, а рабочие, приехавшие сюда в поисках работы, например, строить что-нибудь или ремонтировать какую-нибудь кухню или ванную. Они не могут каждый день ездить в Лондон и обратно, поэтому им нужно где-то жить, иметь телевизор в комнате и плотный ужин по вечерам.
Такие удобства обходятся в двадцать пять фунтов в день, поэтому у нас нет ни телевизора, ни питания, ни даже душа, зато мы платим пятнадцать фунтов за комнату с двумя кроватями, маленькую, но чистенькую, с умывальником и горячей водой. С Сандором произошло нечто чудесное, вернее, он сам способствовал тому, чтобы это случилось. Когда он ездил к своей матери за машиной, пришел счет, или инвойс, или как это называется, по ее карточке «Американ экспресс», и она вскрыла его. Внутрь было вложено обращение банка с вопросом к держателю карты, не желает ли он или она выпустить дополнительную карточку для кого-нибудь из членов семьи – при условии, естественно, что держатель основной карты согласен оплачивать все счета. Она оставила конверт на кухонном столе, и Сандор забрал все это. Никто не заметит, сказал он, никто и не догадается, что он там был.
