Нил Олсон - Икона

— С вами все в порядке? — тихо прозвучал ее голос у него за спиной.

— Да.

— Они внутрь проникают, да? Эти глаза. Я не могу долго на них смотреть.

— Да, они очень выразительны.

— Немного даже пугающие, мне кажется. Красивые, но оценивающие. Так ощущаешь религию в молодости.

— Полагаю, религия имела несравненно большее значение в те времена, когда была написана эта икона.

— Я думаю о шедеврах Возрождения. — Сейчас она стояла рядом с ним, произнося слова тихо, почти ему на ухо. — С точки зрения мастерства они безупречны. Мария всегда безмятежна. И все-таки здесь больше какой-то силы, жизненности. Она выглядит грозной. Как божество. Хотя на самом деле Богородица не относится к божествам.

— У греков относится.

— Простите мне мою болтовню. Я могу свалить вину на кофе, но на самом деле я нервничаю, когда нахожусь здесь.

— Чувство вины?

— Может быть. На мой взгляд, эта работа бередит душу. Дед мог сидеть перед ней часами — не знаю, как он это выдерживал. — Он почувствовал на шее ее дыхание: она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Он вообще-то здесь умер.

— Правда?

— Одновременно инфаркт и инсульт. Диана, сиделка, обнаружила его на том самом месте, где вы сейчас стоите.

Он подавил в себе желание подвинуться.

— Неудивительно, что она вас тревожит.

— Так что, это хорошая вещь, Мэтью? — спросила она.

— Жалко, конечно, что такие повреждения — хотя, с другой стороны, они добавляют мистики. Я бы сказал, что это превосходная работа и очень старая. Вероятно, написана еще до периода иконоборчества, и это делает ее весьма редкой. Я могу сказать больше, когда повнимательнее ее осмотрю.

— Полагаю, мы должны снять ее со стены.

— Если хотите, я сделаю это сам. У меня есть опыт обращения с подобными вещами.

Она откинула волосы и кивнула.

— Наверное, это нарушит условия страховки, но я бы предпочла, чтобы это сделали вы. Только нужно отключить сигнализацию.

— И как нам это сделать?

— Точно не знаю. Пойдемте, поможете мне разобраться.

Накануне вечером Андреас оставил сообщение для Моррисона в Вашингтоне, и штатный сотрудник агентства позвонил ему в отель на следующее утро:

— Что привело вас в Штаты, мой друг?

— Мой сын болен.

— Сожалею.

Безусловно, он сожалел, но его тон не оставлял сомнений в том, что у него есть более неотложные дела, чем болтовня с греческим оперативником в отставке. Андреас представил его себе: аккуратный, стрижка по уставу и этот бегающий нервный взгляд, не желающий ничего упустить из виду и при этом упускающий все. Нетерпеливый. В этом была основная причина многих ошибок американской разведки. Они хорошо считывают информацию со спутников, но ничего не могут прочитать на лице. Они не могут оценить настроение не только народа, но даже одного человека.

— У меня есть просьба, — продолжал Андреас. — Это довольно щепетильный вопрос.

— Эта линия наверняка не прослушивается.

— Я бы хотел встретиться. Я полагаю, вы здесь, в Нью-Йорке?

— Почему вы так думаете?

— Догадался. — Научишься догадываться, когда нет других возможностей. — Вы часто сюда приезжаете. Кроме того, в Вашингтоне прослушиваются все линии.

Моррисон засмеялся:

— Да, правда. Ладно, но только ненадолго и желательно как можно скорее. Например, прямо сейчас.

— Идет.

Моррисон выбрал ничем не примечательное кафе возле Гарольд-сквер. Он всегда предпочитал именно такие заведения. Этот человек обладал поистине энциклопедическими познаниями относительно самых безликих и безвкусных забегаловок на всем северо-востоке. Предшественник Моррисона, Билл Барбер, водил Андреаса в чудесные рестораны, где они ели и пили, рассказывали друг другу разные истории — и обменивались информацией почти случайно, как будто это не имело никакого отношения к делу. Но Барбер никогда особо не следовал протоколу, да и Андреас тогда был им нужен.

Он пришел пораньше и выбрал столик в глубине, слишком близко к фритюрнице, издающей густой запах прогорклого масла. Через несколько минут появился Моррисон. На нем был синий костюм и серый плащ — наряд профессионала. Впрочем, по сегодняшней погоде вполне уместный: было ветрено, собирался дождь.

— Неплохо выглядишь.

— Я выгляжу ужасно, как и ты. — Андреас сказал правду и одновременно выбил собеседника из седла. Последний раз они встречались много лет назад, и прошедшие годы не пощадили Моррисона. Он погрузнел, на висках появилась седина. Он уже не метал молнии, как раньше, взгляд его стал неподвижным, застывшим. Может, неприятное задание. Может, в семье что-нибудь. Андреас мог бы ему посочувствовать, но тот не собирался ничем делиться.

— Я в порядке, просто мало спал. Мне жаль, что у тебя так с сыном… Алекс, кажется?

— Ты дал себе труд полистать мое досье? Я польщен.

— Господи, Энди, просто я помню. Ты всегда обижаешь людей, прежде чем попросить их об услуге?

— Да, это старая греческая традиция. Мы ненавидим одалживаться, поэтому с самого начала даем понять, что оказать услугу не значит завладеть человеком.

Моррисон покачал головой — то ли успокоившись, то ли удивившись.

— Это правда?

— Нет. Я просто невоспитанный старик. Извини. Да, его зовут Алекс.

— Что с ним такое?

— Что-то с кровью. Если бы я вспомнил название болезни, ты бы сразу понял, о чем идет речь. В моей семье этих заболеваний почти не было, а в таком возрасте… Я не понимаю.

— Такие вещи и понимать не надо. Неисповедимы пути Господни, черт побери.

Андреас подумал, что этот постаревший, слабый человек нравится ему больше, чем тот высокомерный, уверенный в себе парень, которого он знал много лет назад. Уставшая, с блеклыми, выцветшими волосами официантка молча, но выразительно дала понять, что оскорблена заказом — два кофе, поэтому они добавили еще яйца и тост.

— Я не завтракал.

— Завтракать всегда надо, Роберт.

— Я знаю, жена каждый день мне это твердит.

— Лично я бы, конечно, здесь завтракать не стал, я слишком разборчив в еде.

— Я, собственно, и не собирался.

— Она запугала тебя. Она с Пелопоннесского полуострова, вот эта, злая. Да и повар не слишком опрятно выглядит. А у мексиканца-посудомойщика насморк. Нет, я бы здесь есть не стал.

— Закажу апельсиновый сок — убить микробов.

— Апельсиновый сок! Съешь лучше чеснок.

— С яйцами?

— Все лучше, чем с кофе. Я разыскиваю одного человека.

— По службе?

— У меня больше нет службы. Речь идет об услуге, говоря твоими словами. Мне нужно знать, въезжал ли этот человек в страну в последние две недели. Видимо, он находится где-то в районе Нью-Йорка, хотя, возможно, и в другом месте. Я дам все его известные фамилии и клички.

— Слишком мало критериев для поиска. Откуда он может прибыть?

— Из Южной Америки, Аргентины, хотя скорее всего он поедет через третьи страны.

— То есть он знает, как себя вести.

— Да, но, думаю, он мог к этому времени потерять бдительность. Он не знает, что его отслеживают, кроме того, он спешит.

— Внешность?

— Среднего роста, голубые глаза. Старый, за восемьдесят.

— Это, случайно, не немец? Числившийся мертвым лет тридцать?

Андреас откинулся на спинку заскрипевшего фальшивой кожей стула. Такого поворота он не ожидал. Он рассчитывал на относительную молодость Моррисона, которая позволила бы не посвящать того в детали.

— Раньше мы об этом никогда не говорили.

— Да ладно, Энди, — засмеялся Моррисон. — Ты всегда был этим одержим. Об этом написано в твоем досье. Но парень-то считается умершим.

— Мне показали только могилу. Деревянный крест и свежевскопанную землю за домом, в котором он жил. Тела я не видел.

— Это была аргентинская разведка?

— Могильный холм был свежий. Один-два дня. Они могли насыпать его за час до моего появления.

— Люди иногда просто умирают, мой друг. Многим из старых нацистов удалось умереть своей смертью.

— Это было бы слишком удобно. Они его защищали. И до сих пор защищают, я уверен. Может, ты тоже.

— Я? — невинно улыбнулся Моррисон.

— Та чудная организация, на которую ты работаешь. Странно, что мои попытки разыскать Мюллера так подробно отражены в моем досье, и это при том, что тогда я не получил никакой помощи от вас, ребята.

— Возможностей было мало. Птица слишком мелкая, майор или полковник. Даже не генерал и уж точно не создатель рейха. Тебе нужно было подключать израильтян.

— Он и для них не представлял интереса. Они все-таки навели на меня след, поэтому я и смог найти его дом.

— Но тебя засекли аргентинцы.

— Как только я вышел из автобуса в близлежащей деревне. Они знали, кто я такой. Сообщили, что произошли некоторые события, о которых мне приятно будет узнать. Привели меня к дому на горе. Показали могилу.