Ольга Лаврова - Он где-то здесь
- За счет чего создавались преступные доходы?
- Для художественных промыслов мы получали разное дефицитное сырье. На него всегда были покупатели, которые не боялись переплатить.
- Количество рабочих? - осведомляется Орлов.
- В такие подробности я не вникал. - Щепкин делает жест в сторону председателя, переадресовывая вопрос к нему.
- На данный момент - сто пятьдесят человек, - отрывисто говорит тот. - Две трети - "мертвые души". За них получали они... организаторы. Остальные - мои мужики, которые ничего не делают. Зарплата по двести в месяц. И две старухи. Клеют этикетки.
- Я имел лишь скромную ренту, - невинно уточняет Щепкин. - За идею и мелкие консультации.
- Ты!.. - гневно выдыхает Никитин. - А к моим рукам копейки проклятой не прилипло!.. Зайдите в избу, увидите, - обращается он к Знаменскому.
- Размеры "скромной ренты" вам известны?
- Нет. Сколько себе, сколько кому - не знаю. - Никитин сверлит злым взглядом затылок Щепкина, любующегося игрой солнца в листве. - Я им надавал доверенностей, гнилая башка!
- И чистых бланков с подписью! - доносится смешок от окна.
- И бланков... - сникает председатель. - Затянули в такое... в такую... он не находит приличного слова.
- Товарищ следователь, маленький вопрос? По существу, - подает голос Щепкин.
- Да?
- Иван Тихоныч, вас разве принуждали? Может быть, били? Или подвешивали за ноги? Я предложил - вы согласились. Прошу, чтобы это было в протоколе.
- В протоколе все будет, - заверяет Орлов.
- Согласился, - с болью произносит Никитин. - Почему? Со всех сторон - за горло! Сельхозтехника - взошло из-под нее, не взошло - гони наличные! Сельхозхимия посыпала от вредителей, заместо поля в пруд снесло - все равно плати! - Он накаляется. - И тут приехали в самый пиковый момент! Щепкин и еще один из района. Знали когда, спасатели!
- Фамилия человека из района? - уточняет Орлов.
- Лучков. Уже сидит за взятки. От тебя, говорит, требуется только вывеска и подпись... Начиналось-то с малого, с тридцати человек. Думал дыры залатать, закрепить людей твердой зарплатой, чтоб не разбегались. А эта чертова мастерская пошла пухнуть, не удержишь!
- Одновременно рос доход колхоза, не правда ли? - считает нужным отметить Щепкин.
- Одновременно рос. Поставили новый коровник, электродойку... Эх! - сам себя обрывает председатель. - Разве я один? У соседей похуже творили!
- Похуже - это как? - интересуется Пал Палыч.
- Пожалуйста, не секрет. Горели на мясопоставке. Стакнулись с магазином, купили партию по продажной цене. С места не сходя, оформляют, что сдали в торговлю по заготовительной. Обратно то же мясо покупают, обратно сдают. А оно из подсобки не тронулось. Так четыре раза по кругу - и выполнили поставки. Без единого живого килограмма! Когда это дело обмывали, говорят, тост был. За новую породу скота - "чичиковскую"...
Щепкин слушает с довольной улыбкой: плутуют люди, обходят закон - приятно.
- Фиктивное мясо - это безобразие! - заявляет он. - Иван Тихоныч глубоко прав, его мастерская все-таки...
- Нет! - отрекается Никитин от защиты. - Чужой виной не оправдаешься!
Знаменский прохаживается по комнате, останавливается около Орлова.
- Ну что?
- Суть ясна, Пал Палыч.
- Тогда следующий вопрос. Артамонов вам известен, товарищ Никитин?
- Понятно, известен.
- Чем он здесь занимался?
- Вел филькину отчетность. Выдавал жалованье мужикам. В общем, и бухгалтер и кассир.
- Когда он был здесь последний раз?
- В тот самый день...
- С какой целью?
- Как обычно: снял в банке деньги с нашего счета, часть завез моим работничкам. Остальное поехало дальше.
- Расшифруйте, пожалуйста, "остальное".
- Оформлено было якобы оплата сырья, транспорта. Ну и то, что причиталось на "мертвых душ".
- Вы лично видели тогда Артамонова, разговаривали?
Теперь и Никитин пристально смотрит в окно.
- Да, разговаривали... - в тоне его проскальзывает покаянная нотка. - Вон там встретились, возле старой баньки...
...Артамонов с неизменным чемоданчиком подошел к покосившейся баньке, около которой штабелем были составлены ящики с надписью "Не бросать!". В глубине за длинным столом под ярким торшером сидела старуха в очках. Хотя на дворе был ясный день, без искусственного освещения здесь было темновато.
По левую и правую руку от старухи размещались ящики с чеканкой. На столе орудия производства: клей, коробка с этикетками, тряпки, скребки на деревянных ручках.
Скребком она сдирала прежние торговые ярлыки - раздавалось неприятное взвизгивание металла о металл, - затем отработанным движением наклеивала на то же место другие, из коробки, и перекладывала в левый ящик готовую продукцию "народного промысла".
- Здорово, бабуся! Как производительность труда?
- Дурацкое дело нехитрое, - проворчала бабка.
- А что на сегодняшний день имеется?
Старуха повернула к себе лицевую сторону пластины.
- Кажись, елка... не, кажись, девка с коромыслом... Будешь брать?
- Для коллекции.
Артамонов вынул из левого ящика "девку с коромыслом", отлепил еще не присохший ярлычок и нашлепнул на очередную очищенную бабкой чеканку. Ему забавно было поучаствовать в "производственном процессе".
Стоя в проеме двери, наблюдал за ним Никитин. Заметив его, Артамонов смутился, стер тряпкой клей с пальцев.
- Добрый день, Иван Тихоныч.
- Здравствуй. До шоссе подбросишь?
- С удовольствием.
Подобрав газету, он завернул чеканку, перевязал крест-накрест грубой веревкой. Председатель был не в духе, и Артамонов, стараясь держаться непринужденно, сказал:
- Дела идут, контора клеит? - Никитин не отозвался. - До свидания, бабуся!
Оба шли по улице. Щеголеватый Артамонов и председатель в потрепанном черном пиджаке с двумя орденами Красной Звезды.
- Неважное настроение? - спросил Артамонов.
- А чему прикажешь радоваться? - неохотно отозвался председатель.
- Природа, погода. Коровы мычат. Как в детстве.
- Мычат, потому что доить давно пора, - охладил его председатель.
- Все равно, Иван Тихоныч, у вас тут рай! В городе меня тоже настроение заедает, хоть вой. А тут как-то даже забываюсь...
- Вон там тоже рай, - едко бросил Никитин, указывая на троих мужчин, расположившихся в палисаднике за выпивкой. - Празднуют твою получку!
Завидя Артамонова, от троицы отделился дородный мужик лет пятидесяти и, пошатываясь, пошел навстречу с блаженной улыбкой:
- Благодетелям... почтение! - Он поклонился в пояс.
- Шел бы ты, Тимофей! - морщась, посоветовал председатель.
- Нет, желаю... - Мужик снова отвесил поклон, теперь уже персонально Артамонову. - Манна ты наша небесная! Кормилец и поилец!.. Ручку пожалуй...
Артамонов поспешно убрал руку за спину.
- Брезгуешь?.. - Мужик впал в скорую пьяную обиду. - Не уважаешь? А я, может, член партии!.. Я бригадир, если хочешь!.. А ты кто?
- Тимофей! - гаркнул председатель.
Тимофей длинно сплюнул и вернулся к собутыльникам.
- Лучший полевод был! - сказал председатель. - А теперь - вот. На работу уже шиш - не дозовешься!
Артамонов сорвал лопух и стер плевок, который угодил на чемодан как раз под ручкой. Лопух пыльный, по коже и блестящим замкам размазалась грязь. Артамонов вынул платок и под горький, отрывистый говор председателя машинально тер и тер чемодан.
Потом они двинулись дальше. Выходка пьяного так покоробила Никитина, что он помолчал-помолчал и снова не выдержал:
- Рай! Простор!.. Деревня - это тебе не цветочки-грибочки. Это люди. Скот. Поля. Хлеб насущный! Ты полями ехал - много работают? От дурных денег все пошло вразнос!
- Ну что вы, Иван Тихоныч... а клуб почти построили...
- Что клуб, что клуб?! Вчера агроном уехал. Разлагайтесь, говорит, без меня к чертовой бабушке! Этой весной пять изб заколотили. Пропадает деревня!
Они остановились у "Волги", Артамонов бросил внутрь чемодан и сверток из баньки.
- Что ж теперь делать? - растерянно произнес он. - Закрыть лавочку?
- Теперь закроешь! Я попробовал, а мне говорят - во! - Никитин сложил из пальцев решетку. - Твои хозяева. Удивляешься?
Послышался женский крик:
- Тихоныч! Тихоныч!
- Здесь я! - гаркнул Никитин.
Подбежала запыхавшаяся женщина:
- Опять электричества нет, дойка стала!
- А движок на что?
Женщина в отчаянии подняла сжатые кулаки.
- Василий-механик пьяный! Запорол движок!
- А-ах он... - председатель сглотнул яростное ругательство. - Бей в набат! Всех баб на ферму - бегом! Доить вручную!
Женщина опрометью бросилась обратно.
Разноголосо, надрывно мычали коровы, и председатель слушал с искаженным лицом.
- Иван Тихоныч, я попробую движок?.. - предложил Артамонов. - Может, помогу?
Никитин смерил его презрительным взглядом: ты? городской пижон и белоручка? составитель фальшивых бумажек? ты мне починишь движок?!
- Спасибо уж, помогли: и клуб и коровник по последнему слову... А вот сейчас перегорит молоко - и пропало стадо, хоть под нож пускай!
