Йон Колфер - Вокруг пальца
Женщина с прищуром разглядывает мои кандалы, пока режиссер вопит «стоп» снова и снова все более паническим тоном, а жутко дорогой с виду осветительный прибор на алюминиевой стойке валится, взрываясь дождем белых искр.
– Что это у нас за наручники?
Я бросаю тревожный взгляд на дыру в стене.
– Полицейские. Стандартного образца.
Она смеется:
– Полицейские браслетки? Да я их языком открыть могу. – Полный рот бурых от никотина зубов сделал эту идею еще более неаппетитной.
– Меня и ключ устроит, дорогуша, – поторапливаю я грымзу.
Отыскав ключ, женщина возится с моими кандалами. Тем временем на кровати у меня за спиной новая вспышка деятельности: сквозь дыру пытается пролезть Кригер.
– БДСМ?! – верещит режиссер. – Я не снимаю садо-мазо! У нас что тут, тысяча девятьсот девяносто второй?
Я изворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из племенных жеребцов, мускулистый до неприличия, наносит хук правой, едва не сносящий Кригеру башку.
– У этого всуесоса пушка, – объясняет он, и этого довольно, чтобы старлетка с визгом вылетела из павильона.
Кригер обвисает в дыре. Сто шестьдесят фунтов мертвого веса.
А еще пару щелчков спустя я свободный человек.
– Да кто вы такой, черт возьми?! – вопит режиссер. – Какого черта тут творится?!
Я где-то читал, что мужчине допустимо визжать, как девчонке, если он кинорежиссер или испускает дух на электрическом стуле.
– Народ, всё в порядке, – говорю я, вскарабкиваясь на ноги и пытаясь напустить на себя серьезный вид, несмотря на легкомысленное одеяние. – Я из полиции. Под прикрытием. Эти двое планировали нелегальные съемки. Просто сложите все свои лицензии и свидетельства о рождении на стол, и я отпущу вас через пять минут.
В комнате воцаряется безмолвие, и я слышу, как Фортц булькает в соседнем помещении, будто младенец, ищущий титьку.
– Могу я еще чем помочь, милый? – вопрошает моя спасительница, своими нахмуренными бровями давая понять, что все мое словоблудие не провело ее ни на йоту.
Я сую ключ от наручников в стринги – мало ли что, – а затем окидываю взглядом ее тележку в поисках чего-нибудь полезного.
– Можно позаимствовать дилдо? – интересуюсь я.
Вообще-то просьба довольно расплывчатая.
– Разумеется. Какой именно?
– Большой, – бросаю я.
* * *Я подумываю, не прикончить ли Кригера и Фортца, честное слово. Ублюдки этого заслужили. Несомненно, это не первое их родео, так что бог весть сколько жизней я спасу, отправив их в землю.
Впрочем, убивать их – не мое дело, как бы легко ни было его оправдать.
Может, весь этот эпизод выглядит малость комично вкупе со стрингами, порносценой и так далее, но на самом деле я еще ни разу не испытывал такого испуга или омерзения. В Ливане бывали случаи, когда я подвергался весьма мучительным измывательствам, но в этой комнате мою психику покрыл совершенно новый пласт рубцовой ткани.
Я впихиваю Кригера обратно в комнату, плюхнув его на кровать, и карабкаюсь следом. Фортц все еще барахтается на полу в луже жира и крови, до сих пор матерясь из-за своего изувеченного рта, будто судьба сдала ему безмазовую карту. Ему еще хватает мозгов полезть за стволом Кригера, так что я, примерившись фаллоимитатором, прикладываю его по виску достаточно крепко, чтобы вырубить.
– Тебе повезло, – ору я обмякшему в беспамятстве «фараону», – что я воспользовался этим орудием как дубиной, а не на манер, для которого оно так реалистично отлито.
Пульс у меня под двести, что для мужчины моего возраста уже в зоне риска, но чувствую я себя чуток получше. Непосредственная угроза миновала, и теперь мне надо тревожиться лишь из-за поручения Майка и того, что эти два извращенца ринутся за мной, когда придут в себя.
Я одеваюсь, оставшись в стрингах, потому что съемочная группа порнушников, вероятно уже сообразившая, что я на самом деле не «фараон», подглядывает через дыру в стене. Потом машу конвертом Майка Мэддена у Фортца перед носом.
– Видишь это? – говорю я, хоть и сомневаюсь, что он слышал вопрос. – Груз у меня. Я тебе говорил, а ты не слушал.
Снаряжение «фараонов» демонстрирует уйму оружия, и я с радостью его принимаю. Четыре пистолета: два официальных «Глока-19» и парочка малышей «Кел-Тек» в кобурах дяди Майка на щиколотку.
Парные пистолеты. Держу пари, Фортц решает даже, какое оружие им брать.
Я распределяю этот арсенал по карманам, а вот фаллос назло оставляю в подергивающихся пальцах Кригера, сделав фотку на свой телефон, чтобы запостить на веб-сайт полиции.
«Этим ребятам повезло, – твержу себе я, в первый и последний раз покидая эту комнату кошмаров. – Если я увижу этих мусоров снова хоть одним глазком, прикончу обоих».
И решаю потом прилепить стринги себе на зеркало в ванной на манер Рокки, чтобы каждое утро при взгляде на них напоминать себе, на какую ненависть способен, – на случай, если мне ее когда-нибудь потребуется выплеснуть.
И вся эта лабуда, чтобы потешить извращенцев.
Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится этот мир и тем больше я ценю все хорошее.
Вроде Софии.
Глава 4
Как только дверь за мной захлопывается, я чувствую себя слабым, как котенок в мешке. Праведный адреналин уходит в пятки, и мне приходится упереться лбом в стену, чтобы меня не стошнило. Ощущение тазера так печет грудь, будто она дымится, а мысли вдруг бурным водоворотом сливаются в канализационную трубу коры моего запутавшегося мозга.
Во всяком случае, ощущение именно такое.
Может, мне следует туда вернуться и пришить этих мусоров, потому что они первым делом ринутся за мной? У них ведь просто нет выбора.
На сугубо практическом уровне это хороший аргумент. Просто порешить Кригера с Фортцем – и дело с концом, но убийство «фараонов» – практически верная гарантия, что до суда мое дело не дойдет, даже несмотря на приятельские отношения кое с кем в департаменте.
Пару месяцев назад я провел ночь в городе в компании Дикон и ее капитана, и кончилась наша эпопея в задней комнате «Слотца» с бутылкой «Джека Дэниелса» и дурацкими ухмылками на лицах. Разговор крутился вокруг идиотских отговорок, которые «фараоны» предают бумаге, чтобы оправдать применение оружия.
«А еще один парень утверждал, что ему пришлось пристрелить подозреваемого, потому что у него на майке была надпись, – поведал капитан, положа руку на сердце в прямом смысле. – И надпись была, цитирую, «не по-американски», а этот новобранец, жертва пьяной акушерки, думал, будто видел где-то словечко «джихад». – Кэп умолк, чтобы отхлебнуть виски, и мы поняли, что приближается кульминация. – И рекрут вообразил, что не может позволить этому типу жить, потому что до аэропорта было не больше пяти миль. А оказалось, что надпись из «Властелина» долбаных «колец». Говно какое-то, эльфы, что ли…»
А Ронел подсказала: «Эльф был, да весь вышел»[26].
Как же мы надрывали тогда животики в пьяном угаре! Сейчас эта байка вовсе не кажется мне смешной. Если Кригер и Фортц когда-нибудь меня настигнут, то уж свои отговорки продумают загодя.
Ронел Дикон – блюститель блюстителей. Настоящий больной зуб для ее дедушки, одного из редкостных афроамериканских служащих техасской полиции, да еще и входившего в знаменитую группу, в семьдесят седьмом штурмовавшую башню университета, чтобы захватить «Техасского стрелка». Ронни приняла жезл из рук отца, совершавшего пешие патрули по Рандберг-лейн, где черному человеку в синем требуется немало пороху, чтобы сделать хоть шаг. Ронни воспитали суровой, но честной. В возрасте двенадцати лет она увидела, как папочка делает в гараже жим лежа. К четырнадцати она уже и сама жала сотню фунтов, а к двадцати двум стала новобранцем в Нью-Йоркском полицейском управлении, усердно трудясь над своим процентом арестов и еще усерднее – над учебниками, чтобы к тридцати выйти в детективы. И ухитрилась перевыполнить программу на пару лет.
Как раз моей дружбой с Ронел Кригер и Фортц в первую голову и воспользовались, чтобы заманить меня в машину. Им следовало бы сообразить, что она будет первым человеком, которому я позвоню, когда руки у меня перестанут трястись. На то, что они «фараоны», Ронни насрать – она ненавидит скурвившихся «фараонов» хуже преступников. Так что она теперь тоже в расстрельном списке. Фортц как-то не показался мне добрячком, оставляющим болтающиеся концы. Они непременно ринутся за мной и подстроят Ронел смерть, смахивающую на несчастный случай.
Надо это уладить.
Я звоню Ронел, но меня сразу переключают на автоответчик, так что я оставляю лаконичное послание, пытаясь сделать так, чтобы от слов исходило ощущение безотлагательности, но не отчаяния.
«Ронни. Это Дэн. Надо встретиться. Я в überжопе».
Надеюсь, по моему тону ясно, что дело действительно серьезное. До меня вдруг доходит, что Ронни насчет über ничего не известно, и в таком случае сообщение может смахивать на легкий розыгрыш. Остается уповать, что она догадается по интонации. Но более чем вероятно, что ни фига Ронни не догадается. Выслушает слова и вложит в них обычный смысл. У меня есть ужасное обыкновение вычитывать подтексты, которые больше никто не видит или их попросту нет. В моем сознании все будто высказываются метафорами или транслируют свои намерения микроскопическими движениями, а я пытаюсь докопаться, что же они имеют в виду на самом деле. Вот что бывает, когда тебя воспитывает жестокий родитель: всегда пытаешься высмотреть знаки, предсказать настроение, чтобы убраться подальше до того, как разразится гроза.
