Леонид Костомаров - Десять кругов ада
- Знаю... - перебил словоохотливого политработника майор.
Замполит чуть обиделся, но, посмотрев на невозмутимого Кукушку, продолжил:
- Не хочет освобождаться...
Медведев удивленно глянул на старика. Тот кивнул.
- Шестьдесят шесть лет, девять судимостей...
Майор присвистнул.
- Родственников нет. На свободу через неделю. Плачет, - докладывал замполит, - последний срок отсидел звонком - десять лет. Грозится, если насильно будем освобождать, что-нибудь натворит...
- Вспомнил я вас, - сказал задумчиво майор и печально улыбнулся. - Я вас уже освобождал когда-то. На предыдущем сроке вы, между прочим, рвались на поселение.
- Рвался... тогда. Но вы ж бортанули... - мрачно бросил Кукушка.
- Не "мы", а медкомиссия вас завернула, - мягко напомнил майор.
- А теперь мне там уже делать нечего, - я ж рассказал об еще одном деле, что на мне висит. Явка с повинной.
Майор посмотрел на замполита, тот вздохнул.
- Да липа все эти явки... с повинной. Не подтверждаются, уже третья. Наговаривает просто на себя.
Кукушка, шаркнув рукой по седому ежику на голове, заныл:
- Вот, бля...
- Без "бля"! - осадил его замполит.
- ...всю жизнь, - не слыша его, запричитал старикан, - был в несознанке, а тут как начал открывать масти, в трепе вините! Не подтверждается!.. Ну, конечно, менты на других мой магазин повесили и балде-е-еют. Кроме тех ребят, что за меня кичманят срок безвинно... Ниче-о, на вас управа тоже есть... Как это так: иду на сознанку, а не подтверждается?! Нахрен вообще тогда свечусь? А?! Шесть краж у меня еще есть, два магазина ломанул - отвечаю! Где ж советска власть?!
Офицеры смотрели на этот дешевый спектакль с изумлением и жалостью.
- Кукушка... - тихо сказал майор. - Успокойтесь. Очень смешно все это, поверьте. Если бы не ваши седины... Лучше скажите по правде, почему на свободу не хотите? Может, боитесь кого-нибудь? Давайте по душам.
Кукушка мелко заморгал, лицо обрезалось морщинами, вздохнул и с надсадом махнул старческой ладонью:
- Никого я не боюсь. Но, подумайте - ни дома, ни семьи у меня, а ведь шестьдесят шесть шваркнуло. Случись, захвораю... или вглухую ласты заверну? Куда, в ментовку за помощью грести?
- Ну, что вы все на милицию? Людей вокруг вас не будет?
- Будут люди. Только кому выпотрошенный в Зоне зэк нужон? Одни проблемы. Нет, гражданин начальник, не могу я идти туда. Боюсь...
- А здесь? Это же...
- Это - все нормально, - перебил майора Кукушка. - Жратва есть, славу богу, и плацкарта в бараке, и простынухи чисто нам стирают, и банька гуртовая с парком. Такого догляду нигде не будет.
Офицеры переглянулись.
- Не выпихивайте из казенки меня... - взмолился Кукушка, на глазах заблестели слезы, он утирал их скрюченной ладошкой, не стесняясь. - Летом вот сторожем запрягусь в промзоне, шелестуха упадет в ксивник на мой счет... За хавалку вычитают, как у инвалида, мелочь...
- Деньги все ж у вас есть, устроитесь... - предложил несмело замполит.
- Ну и че я с этими гумажками? Ни кола ни двора. В общагу хилять? Там пьянь... Нет, начальнички... Пенсион не положен, да если и добьюсь, стажа-то нет. С гулькин нос она, двенадцать тугриков, что мне на нее? - Настроение Кукушки менялось ежеминутно, он уже стал серчать на вольтанутых офицеров, не желавших понять элементарной арифметики.
- Не знаю... - развел руками замполит. - Куда ж я вас дену? Госхарчи проедать не положено...
- Да какие харчи, я на свои буду гулять! - обрадованно сообщил Кукушка. Ничего ж не прошу. Да, не был я на войне, но сколь за это время лесу покрушил, вот этими лапками, домов сколь понастроил. Неужто мне за это не положена старость кайфовая?
- Попробуем помочь, - задумчиво сказал Медведев, разглядывая старика. - Но не обещаю.
- Если выпустят, смотрите! - разошелся зэк. - Берете ответственность на себя! Убью кого-нибудь - и баста! - грозно закончил он. - Знайте... Замочу!
- Даже если не пристроим вас на воле, все равно придется вас освободить, спокойно заметил майор, пропустив мимо ушей угрозы. - Закон есть закон.
ЗОНА. ОРЛОВ
...На шестидесятилетие кто-то угостил старика, и Кукушка гоголем ходил вразвалку по Зоне, куролесил в бараках, распевая песни своей молодости. Ржали зэки, улыбались офицеры при виде пьяного дуралея.
Тех, кому за шестьдесят, в изолятор уже не сажают, но больно уж вызывающ был Кукушка. Посадили, но выпустили на восемь суток раньше.
Он вышел тихий и покорный и впервые осознал, что никогда в его жизни не будет больше праздников; а юбилей - лишь пьяный кураж, и был он шутом гороховым.
И тогда впервые задумался старик Кукушка о смерти. Она однажды придет, и никому ты не будешь нужен, и станешь помирать, как подыхают одинокие туберкулезники в своих зараженных бараках - в слезах, нечистотах и полном забвении.
Мысль эта не отпускала уже шесть лет, и потому он более всего теперь боялся воли, где он будет совершенно один в мире людей.
НЕБО. ВОРОН
Дедка я этого помню, как же. Сталкивался с ним уж сколько десятков лет, и все это время он с достаточным оптимизмом нес, как ему казалось, единственно верную жизненную повинность - сидеть в Зоне. Почему он считал это геройством непонятно. Годы сложились в десятилетия, сроки - в жизнь - единственную...
Знал я, что вспоминал этот старый человек себя молодым, когда он был любим красивой и рослой напарницей по воровскому промыслу. Ничего не жалел для нее тогда жгучий брюнет Кукушка, имевший воровской стаж и неистребимое желание жизненного куража. Вдвоем воровали, вдвоем кутили, сидеть срок пошел он один. Не обижался, нес свою ношу, помня о крутобедрой крале. Выйдя, уж не нашел ее. Были другие, и были вновь воровские приключения и скорые посадки - время рваное, быстрое, и долго с ворами не разбирались. Но он всегда сидел за дело, чем гордился и воспринимал как должное. Только выходил вновь, и некому было похвастаться на воле, какой он правильный вор. Другие люди вовлекали в другие дела, и вновь - этап, тюрьма, Зона. По-другому жить не мог, да и не интересовался иной жизнью, полагая ее скучной и пригодной лишь для людей, плывущих дерьмом по течению.
Был ли он счастлив, идущий против течения? Безусловно. Много раз - и на воле, и в Зоне. Был ли он несчастлив? Всегда. И спасение было в том, что до поры не осознавала его душа тяжкого бремени, на которое обрекла себя. Но вот пришла расплата. Он не роптал - кураж угас, душа молила о милосердии... Его слепая жизнь была понятна и близка ему. Но только ему: он был Богом оставлен, вычеркнут из списка заслуживающих милости или кары. Он исчез при жизни, и это печально.
ЗОНА. ОРЛОВ
Вырвавшись из неволи туч, полыхнуло свободно солнце, заскользили вдоль трассы горячие живые лучи, разгоняя полуденные тени, белесой синевой вспыхнули угнетенные северные одуванчики на обочинах дороги. Духмяный ветерок объял окутанную тьмой колонну, пахнуло свежестью, и захотелось сойти с трассы и, вдохнув полные легкие воздуха, ломануться без страха через картофельное поле к огромному Древу Великану, Древу Жизни, растущему вне нас, зэков...
Только там можно увидеть настоящее небо, во всю его ширь. Только там по-особому легко восторгнется сердце, а глаза взлетят по размашистой кроне, и польется небесная музыка жизни, и сладостный дурман дубового листа закружит голову, и ключевая вода от Корней Дуба утолит вечную жажду души... И услышатся ее неясные толчки, ее стоны, и проснется величие духа... И уйдут в небытие суета Зоны, опаленная искусственным светом прожекторов, вой сторожащих сирен, лай псов... и падет в прах колючая проволока, и люди вспомнят, что они творение мира иного... в коем так привольно живет этот Дуб, и летающие пчелы, и подземные невидимые жители, и обитатели лесов, и нив, и вод, и повелители неба. Всего того мира, осязаемого и невидимого, пахуче-ядреного и тонко-неуловимого...
НЕБО. ВОРОН
...Он главный в той Картине Жизни, что текла миллионы лет. Но с завидным упорством люди пренебрегали основным, ради чего они созданы. Я был приставлен к их сложной жизни Прокуратором, чтобы не растерять им ее вовсе, не расплескать - единственную, красивую, волшебно могучую... Чтобы вспомнили они о Любви и Добре...
Бог талантом своим сотворил всех равными, но бес попутал многих гордыней и завел на лихую дорогу Тьмы... По ней они и шли...
ЗОНА. ОРЛОВ
Руку ломило - барометр его, Медведева, - к дождю и холоду. Заторопился к заводу, чтобы быстрым шагом отвлечься от боли. Густо насевшие тучи, закрывшие все пространство, не оставившие и клочка голубого неба, - день окутало серое марево: гроза висела в воздухе. Тьма побеждала Свет...
Завод встретил давно знакомой, защекотавшей в носу цементной пылью, уханьем невидимых могучих механизмов, матюками прапорщиков в проходной.
Лязг колес движущихся кранов, помноженный на многократный шум моторов, удары кувалд по железным формам придавали вкупе со свинцовой тяжестью неба ощущение адова предбанника.
