Леонид Костомаров - Десять кругов ада
Блаженство это длилось недолго - открылась кормушка, и грязная рука просунула завтрак - каждому по двести граммов хлеба-чернухи и по кружке кипятка. Вот и все меню...
Поплыл день, как в мареве сна... Двоих сокамерников Клячи вывели на работу, что явилось толчком к его долгим возмущенным воплям ("а почему не меня?!"), кои стихли лишь после появления злого прапорщика и удара дубинки по тощим Клячиным ребрам.
Он заскучал, потирая ушибленное место и тихонько матеря злого прапора.
Теперь он упорно и настойчиво, много дней, будет выискивать, на ком бы выместить свою злобу...
Тут-то его грубо позвали:
- Ветрогон! Тебя к майору Медведеву! Быстро, не чесаться!
Он не чесался, он важно шел к майору, печальный и строгий, как гладиатор на последний бой.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
С утра я побеседовал с тремя осужденными, и картина нарушений в моем злополучном отряде хоть чуть стала проясняться.
Сознался в драке еще вчера дерзкий, но уже потухший в изоляторе Бакланов; Кочетков и Цесаркаев отмолчались, - понятно, зачинщики. Последний, отзывавшийся на кличку Джигит, заинтересовал меня особо. Знал я таких лихих кавказцев, кто удары судьбы принимал стойко и даже с юмором. Этот не страшился самых жестоких наказаний, а значит, если возвысится в Зоне, обрастет преданными дружками, то натворит немало бед, много крови попортит. А возможно, здесь кроется и наркота. Тогда дела принимают более серьезный оборот...
Может, самому мне покурить анашу, чтобы понять, за что зэки могут убить друг друга, что за сила такая в этих обкурках?
Вот и Кляча. Что ж он такой злой-то? Скоро на волю, надо бы злость зэковскую тут оставить. Скоро с нормальными людьми будет общаться... Вон глазом как водит, грозный...
- Здрасьте, - буркнул не глядя и плюхнулся на стул, а сам готов прямо броситься - только тронь. Ничего, это мы тоже проходили...
- А что у тебя за фамилия такая, редкая? - начал я издалека.
- Дятел - по-хохлячьи, - нехотя буркнул зэк.
- Что собираешься делать на свободе? - спрашиваю после тягостного молчания.
- Ну, работать... ну...
- А без "ну"? Надолго на свободу, сам-то как думаешь?
- А хр... шут его знает... - И тут cpaзy его как прорвало. - Ты, начальник, зубы не заговаривай. Я не фраер! Стричь пришли - стригите, и дело с концом. Шерсти же в стране не хватает - нас, как баранов, корнаете. Стригите. И все, остального ничего не знаю. Ни кто парикмахера вашего бил... ни ваших цитатников слушать не хочу. Хватит, наслушался... за пять лет. Лишь бы выудить побольше из человека, а потом - бац! - и в клетку птичку. Чего щеритесь?
Я улыбался, смешно за ним было наблюдать - сгорбленный, злой, взъерошенный. Кричит тоже как клоун...
- Чего ты кричишь? Сам во всем виноват, - отвечаю ему спокойно.
- Да? - взвился он. - А семерик по малолетке за какой-то паскудный ларек это нормально, да?
- И что?
- А то. Тогда все у меня и покатилось...
- A чем ты недоволен? - Тут уже я злиться стал - тоже мне жертва. - Грабил - гpaбил, бил людей - правильно посадили. Заслуженно.
- Заслуженно... - язвительно передразнил Дробница. - В этом-то вся ваша справедливость - семь лет за "чистосердечное признание", - опять комично передразнил судью, вынесшего ему когда-то приговор.
- Ну а во второй раз? - даю ему излить слова: потом легче будет с ним говорить.
- Поумнее уже был, второй раз. Уж без явки с повинной, это оставьте для придурков, которые завтра у вас приторчат. Пять лет, как видите. А все ж на два года меньше, чем с повинной вашей...
Нет, не получится у нас разговора. Я всякий интерес к нему потерял. Пусть живет, как хочет...
- Понятно, значит, не веришь теперь никому? Ни признаниям чистосердечным, ничему...
- Да. Ничему не верю. Молодости не вернешь.
- Мать одна живет? - перевожу на более теплое для него.
- Ну...
- А друзья?
- Чего друзья? Друзья... Был у меня один, вместе и спалились, я его отмазал, ушел он из зала суда... - обреченно махнул рукой Дробница. - А ведь выросли вместе, в одном дворе. Расколись я тогда на суду - все, сам Бог его бы не отмазал...
- Ну? Жалеешь, что ли?
- А... - скривил рот. - Вышел когда я на свободу, так он со мной и здороваться не захотел. Как же - инженер, он за то время институт окончил. А мне даже на завод устроиться не помог...
- Врал, значит, суду. Какая ж это явка с повинной?
- Да какая разница... взял на себя все паровозом. Спас эту шелупонь.
- Ну а теперь хоть он по-людски живет?
- А я - не по-человечьи? - вскидывается. - Копейка такому корешу цена. Хотя друганы есть на воле.
- Воры?
- А хоть бы и так! - с вызовом роняет Кляча.
- Понятно...
ЗОНА. КЛЯЧА
Кивает, понятненько, мол. Понятливый. Знай, что у меня твои байки вот уже где сидят, дайте спокойно освободиться.
А он все накатывает: злобы, говорит, в тебе много, зависти. От зависти все зло и преступления. Мол, у другого получилась жизнь, а у тебя нет, вот ты и бесишься.
Я смотрю на него, как на пустое место.
- Вижу, - говорит, - что не любишь ты эти лекции. Так чем займешься на воле?
- Что, не грузчиком же мне ишачить... Там водка опять... А на завод с моим здоровьем тоже не в жилу, носилки поднять не могу, там своих халявщиков море.
- Ну, так куда?
- Не знаю... Не пытай.
- Хорошо. Я устрою тебя на завод. - Не врет, вижу.
- А вы кто - Дед Мороз, всем подарочки принес? - ехидничаю, уже из вредности... зря, вдруг и впрямь поможет чем.
С другой стороны, видал я его фуфлыжную помощь, есть еще на воле друганы, в обиду не дадут, не сдохну с голоду.
- Жена где? - Совсем в душу лезет, а я, как завороженный, отвечаю, не могу его на место поставить. Устал просто хорохориться, вышел весь.
- Замуж... уканала...
Тут и говорить не о чем стало. Ну, он, правда, на прощание хоть одно доброе дело сделал.
- Выходить на свободу лысым - не дело, - говорит, - понятно, люди сторониться будут - зэк. Прическу оставим - это раз. Второе - выпускать из изолятора не будем, не умрешь. А выпусти тебя сейчас... Знаю, соберетесь, вся отрицаловка, скопом, начнете проводины делать - чифирь трехлитровыми банками мутить и квасить...
Киваю - а как же.
- Последнее - что у тебя с Сычовым? Скажи мне, и это будет последний твой разговор со мной здесь, следующий - на воле. И здесь больше ни с кем ты не свидишься, они для тебя - отрезанные ломти... С изолятора на свободу выйдешь.
Ишь, куда гнет... Ну ладно, если так, все одно выхожу, и никого бы из этих рож не видеть...
- Сычов, как пришел, таблетки обещал достать... - говорю.
- Наркоты?
Зацепился. И я не рад уже, что начал этот разговор. Киваю.
- У него сестра... в Москве в аптеке работает. Ну, месяц прошел. А ничего. Коль не выполнил обещание - значит, штраф, - ну, знаете... А тут этот парикмахер обчекрыжил меня... Думаю - нарочно, сука... У нас с ним старые счеты.
- Ясно, - говорит, - ну а с Сычова штраф снял?
- Снял, конечно.
- Иди... Что обещал, сделаю.
Посмотрим, товарищ Блаженный.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Вроде ко всему я здесь привык, но после этого разговора долго еще не мог прийти в себя. Иному покажется: что сложного - сиди да чеши языком. Ан нет... Горький осадок от разговора остался, и сердце мое больное защемило. Вот, из-за Клячи не хватало второй инфаркт схватить... А с другой стороны, какая разница - из-за Клячи или еще из-за кого. Раз уж вернулся, других здесь не будет... Готовь валидол...
НЕБО. ВОРОН
Зоны строгого режима имеют особую специфику. Если в Зонах усиленного общего режима содержится контингент с первой судимостью и зэки разграничиваются в зависимости от тяжести преступления, то здесь, на строгом режиме, их не разграничивают. Тут дело в том, что человек вновь вернулся в Зону. А почему? Есть ходоки, которые и по три, и по шесть, и по восемь раз сюда возвращаются. Это особый род людей. Для них воля - отпуск в промежутках между работой в колонии.
По закону человеколюбия, которым жил Медведев-Блаженный, и к ним надо бы относиться без предубеждения, а просто терпеливо ждать, когда ж образумится человек.
Для одних такая пора наступает в тридцать пять, для других - в шестьдесят. Неизбежно одно - каждый из этих людей век свой хочет закончить не в Зоне, а на воле. Потому и каждый раз, идя на обдуманное преступление, оценивает вор свое здоровье и лета... Не пришлось бы встретить смертушку у "хозяина". Желающих помереть в Зоне нет. Но вот с одним редкостным таким экземпляром и придется встретиться майору с валидолом под языком.
ЗОНА. ОРЛОВ
Посреди кабинета замполита Рысина сидел старый зэк Кукушка.
У прожженного волка Зоны всегда была масса претензий к администрации. Но суть сегодняшних его обвинений была столь неожиданна, что растерявшийся замполит решил прибегнуть к помощи опытного Медведева, дабы выйти из неожиданного тупика.
- Я такого не встречал, - вздохнул замполит. - Хоть уж не мальчик, всякое было в практике. Вы же знаете, я на Крайнем Севере служил...
- Знаю... - перебил словоохотливого политработника майор.
