Ольга Новикова - Каждый убивал

– Да, была назначена встреча, но дверь никто не открыл. С нами не особо церемонятся, – подпускает Ада слезу. Если с глазу на глаз, то, конечно, явный перебор, а по телефону сойдет. – Заперто было, и я просто ушла. А что было делать?… Нет, ничего не видела.

– Вы знакомы со Светланой Бизяевой и ее мужем?

Голос какой приятный вдруг стал… Как будто бархоткой по душе прошелся… Но вопрос опасный. Признание может далеко завести… Отнекиваться! А вдруг они что-то знают? Да откуда?

– Нет. – Ответ выскакивает раньше, чем Ада успевает просчитать последствия обмана. – Простите, у меня батарейка разряжается, – лукавит она. Быстро вымарывает из телефонной книжки имя Светланы и отключает телефон, чтобы дальнейшими переговорами случайно себя не выдать.

Сказанешь еще лишнее… Болтун – находка для врага. А законы выживания учат: все – враги. Сделала всего одно исключение, для мужа, – и поплатилась.

За два года жизни с Витьком расслабилась. Поверила даже, что моя милиция меня бережет. Ведь муж и с ней был беззлобным, и на работе особо не зверствовал. Ни разу никого из граждан не избил, коллег не подставлял… Мент был вроде как с человеческим лицом. Поэтому и трудно ему там было… Поэтому и пошел учиться – как говорится, без отрыва от производства. Производства преступности… В отличие от других жен, она его ни разу даже не упрекнула за то, что редко видятся, что вместе никуда не ходят, что приятных слов не говорит… А его ласки на первом же его курсе превратились в физиологические контакты по мере необходимости, как написано в одной книжке… Не так воспитана, чтобы признаться в своих желаниях… И что мало… Ташкентское воспитание, черт бы его побрал. Жена, покорись мужу – вот она и пахала за двоих, и в учебе помогала – напряглась и вспомнила все, чему научили в мединституте. Ночами сидели рядом перед экраном компьютера, чтобы Витек вовремя сдал курсовую…

Ада обрывает мысль, поймав себя на сочувствии бывшему мужу. «Опять!» – ругает она себя. Был да сплыл.

И ничто ведь не предвещало: не кричал на нее, руки не распускал… Несклочный был муж. И хладнокровный.

Узнав ее диагноз, помрачнел, но ни слова не сказал – никаких разборок. Неделю уходил в самую рань, когда она еще спала, возвращался после полуночи. Если Ада его дожидалась – стол накрыт, кастрюля с картошкой в газете и под подушкой, чтобы тепло сохранилось, – бросал: «Я ужинал», – и стелил себе на диване. «Видимо, соображал, как лучше все обставить, просчитывал последствия и сам отлеплялся от меня», – льстила себе Ада. Рывком-то, наверное, и ему было бы больно. Себя поберег…

А потом… Пока она была у клиентки, поменял замок в служебной квартире, которую получил еще до женитьбы – так что имущество не совместно нажитое, у жены на него прав нет, – и записочку пришпилил на дверь, мол, твои вещи у соседки. Ни одной склянки не забыл, засунул даже пустой флакон из-под редкого геля для волос, сохраненный, чтобы не забыть название. Нетрудно ему было собрать ее шмотки: все заработанные деньги она тратила на совместное пропитание-проживание, пару раз в Египет слетали по горящим путевкам, – так что прибарахление откладывалось на потом. Всего-то и получился тот же самый чемодан, с которым она к нему приехала.

Только не вспоминать, что с ней тогда стало!

У матери прокантовалась пару дней под ее оскорбительное «я же говорила», а потом сразу Ника нашла квартиру…

Эх, Ника, Ника…

Кино, записанное на мобильник, конечно, помогло бы сыщикам… Но улика эта обоюдоострая. Нике уже все равно, а стражи порядка… Ну их! Вляпаешься еще… Узнают и прицепятся: почему сбежала с места преступления, почему не сообщила в милицию…

Пешком взбираясь на седьмой этаж – мышечные усилия гасят страх, – Ада негодует: наверняка это именно Анжела меня подставила. Она, сучка, больше некому. И к концу подъема в голове уже вместо детальной картины дружбы-не-разлей-вода и ее приятных плодов бродят взбадривающие планы изощренной и небеспричинной мести.

13. Анжела

Пьяная баба свиньям прибава – самая первая Анжелина мысль… Продирается она сквозь пульс боли в еще не проснувшемся сознании. Полдень, наступивший после пропажи Ники. Ошизительно, что жизнь продолжается…

Вообще-то Анжела запрещает себе любое самоедство. Бессмысленное, обманное занятие. Ругать себя – это вроде индульгенции, которая прощает невоздержание. А толку от нее? Покаялся и забыл – снова можно грешить. Правильнее помнить мучение, чтобы в другой раз неповадно было. Сохранить именно душевную боль, конечно, а не физическую, с ней бы покончить как можно скорее.

Вчера не задернула занавеску? Комната залита каким-то торжествующим светом. Даже родное пространство вроде как осуждает ее… День уже буйствует, а ты – сбоку припеку… Надо встать, сообразить, куда сунула сундучок с лекарствами…

Нет, даже от вида таблетки мутит. Зеленым чаем, что ли, полечиться?…

Каждое усилие, как умственное, так и мускульное, дается через силу. Опять принуждение… И помочь некому! Нужно что-то делать с одиночеством. Чтобы кто-то погладил по голове, положил на лоб ледяную салфетку, отпоил волшебным настоем…

Тапир? Роль утешителя – явно не его амплуа. Он, как большинство мужиков, теряется, когда рядом страдалец.

Ника раньше успокаивала… До появления этого чертова Олега стоило только по телефону пожаловаться – она сразу: «Я приеду!» Без этих интеллигентских соплей: «Хочешь, дам телефон психиатра? Чем я могу тебе помочь?» Да откуда я знаю чем! Бывает, сил нет даже на то, чтобы сообразить, что тебе надо, что хочется…

А Ника – другое, совсем другое. Мгновенно прилетает, как птичка, и в клювике – всегда какой-нибудь приятный сюрприз: коробка свежей черники, салатовая сумка из новой коллекции, точно в тон недавно купленных босоножек, брюки-дудочки, которые сразу хочется примерить. Встаешь с постели вроде через силу, но когда штанишки садятся как влитые – все боли испаряются.

Нет больше Ники…

Катюха еще остается, она тоже из тех редких, про кого можно сказать: дружба – понятие круглосуточное. Но Катюха в Испании со своим семейством. Оттуда не налетаешься.

А может, все-таки переехать к Тапиру?

Ха! Размечталась! Его реальная реакция: «Голова болит? Сама виновата! Зачем вчера накирялась?! Говорил же!» Пара раз такого безучастного сарказма – и больше ни в Париже, ни в его европейских окрестностях не отрывалась по полной. В Куршевеле, например, из-за Тапира даже простудилась: промерзла, пока смотрела соревнования на кубок имени его тогдашнего главного партнера, а от сорокаградусных напитков отказалась, следуя своему же зароку. Самая лучшая, самая правильная директива не годится на все случаи.

Но одной жить иногда так паршиво… Друг на друга глядючи, улыбнешься; на себя глядючи, только всплачешься.

И все-таки Тапир не хуже других… Благодаря ему и «поршик» у нее, как у Мэрайи Кэри… Без дальнего прицела не делают такие подарки. Но уехать к нему за кордон – значит, обнулить все наработанное здесь. Крест на карьере она ставить пока не готова. Вот если бы ребенок… Но небрежное мужское: «Хочешь – заводи…» – не тот стимул. Слишком серьезное это дело – дети, тут на русское авось нельзя понадеяться. Тем более что в Москву Тапиру нельзя: его вполне могут упечь в каталажку, да и с воли ходить на допросы – тоже мало приятного. Хоть он еще до отъезда, запогодку слинял из бизнеса, вскоре попавшего в опалу, но был там не последним человеком, и знания его никуда не делись… Даже ей не выдал опасные подробности. Поберег…

Ладно, сколько уж раз все это думано-передумано. В теперешней ситуации столько своих закавык. Про Нику даже думать больно. Жива она? Вдруг ее заперли в подвале, вдруг прямо сейчас над ней издеваются? Она же так боится боли… Даже элементарную пломбу ей под наркозом ставят. Не обезболивающий укол в десну, а полная отключка, иначе – обморок или сердечный приступ…

Нет, в это вникать сейчас непродуктивно, голова совсем ничего не соображает…

Собственно, и пила вчера, чтобы хоть как-то избавиться от болезненных и абсолютно бесполезных мыслей. Ум иногда хорошо прочищается спиртом. Но не всегда.

Анжела дожидается, пока заварится чай, делает большой глоток обжигающего напитка, и он по старой дружбе чуть-чуть просветляет голову. Вчерашний вечер вспоминается во всех подробностях.

Олегов тесть перехватил ее при входе в «Турандот». Знал, что она приедет? Ждал? Зачем? – судорожно соображала Анжела, разглядывая массивного дядьку в классном свежем костюме – либо новый надет, либо знает владелец правила настоящего джентльмена: пиджаку и брюкам надо давать отдых – после носки вещи должны повисеть дня три, чтобы вернуть свою форму. Нисколько не тушуясь под ее взглядом – стрелы пристального внимания такому что слону дробина, – он несуетливо обновил прошлое шапочное знакомство – «зови меня просто Виктор», посочувствовал насчет Ники, ободрил: мол, уверен, что кузина жива, что ее скоро найдут, и, приобняв за плечи, повел за свой стол.