Марина Крамер - Мэри, или Танцы на лезвии
...Я лежала дома пятеро суток лицом в подушку, не ела, не спала, только вставала покурить. От голода пошатывало, но я не обращала внимания. Телефон периодически звонил, но я не реагировала и на это, и в конце концов у него окончательно разрядилась батарея. Слава богу, наступила тишина. Интересно, а можно умереть вот так? Даже сигареты закончились, но вставать и идти за ними в ларек сил не было.
Именно в таком состоянии меня обнаружил Костя. Его охранники выбили дверь, так как на звонки я не отвечала, и Костя, вбежав первым, сразу упал на колени около кровати:
– Мария! Что с тобой, девочка? Что произошло? – Он бережно взял мои руки, начал целовать их. – Я тебя потерял, даже в клуб ездил, там твой мальчик сказал, что ты пять дней уже не приходишь и трубку не снимаешь. Что с тобой, девочка?
В его голосе было столько заботы и беспокойства, столько нежности по отношению... И я вдруг сказала фразу, за которую впоследствии ругала себя последними словами:
– Забери меня к себе... я так и умру тут – одна...
Он понял все, молча взял меня на руки, велел своим починить дверь и закрыть все окна, а сам понес меня вниз, в машину.
– Вот так... вот так и правильно, девочка... ты все решила, умница... – шептал он, осторожно прижимая меня к себе и целуя в висок. – А я любить тебя буду, как заслуживаешь...
Через три месяца мы поженились. Большая армянская свадьба. Караван-сарай, восточный базар – что еще? Я не позвала никого – не хотела, чтобы Марго видела этот фарс, мне было стыдно перед ней. Отца тоже не позвала – да он и не пошел бы. Узнав, что я переехала к Косте, он пожелал мне всего-всего, попутно сообщив, что всегда знал, что я – непорядочная женщина (ну, это если культурно говорить). Я была одна – совершенно одна среди сонма родственников и друзей Кости. Возле меня постоянно находилась Гаяне – жена Артура, ходила следом, как привязанная.
Я плакала. Слезы полились из глаз еще на выходе из ЗАГСа, я никак не могла успокоиться и не понимала, что происходит. Вроде как я сама согласилась, сама пришла к нему, сама ответила «да» на предложение выйти замуж и сама приняла кольцо с изумрудом. Но тогда почему мне так плохо и тошно, а в голове постоянно звучит голос отца: «Шлюха ты, Мария»?..
Когда кто-то из гостей вытолкнул меня в круг танцующих и я оказалась лицом к лицу с Костей, он вдруг все понял. Порывисто прижав меня к груди, он вытер слезы платком, поцеловал и вывел из зала, сел вместе со мной на скамейку и нетерпеливо махнул выскочившей следом охране:
– Да уйдите вы, никто тут никого не тронет! Дайте с женой поговорить!
Я все еще плакала, размазывая по лицу слезы. Костя закурил, снял пиджак и набросил на мою обнаженную вырезом платья спину:
– Знаешь, Мария, вот не думал, что ты будешь оплакивать свою свободу таким образом и при людях. Я что – силой тебя взял? – горько спросил он, стряхивая пепел под ноги.
– Нет, конечно, но...
– Тогда почему ты устраиваешь это? Ты ведь позоришь меня перед людьми, там моя семья, мои друзья, мои партнеры!
«Партнеры»! Ха! Такие же каталы, как он, съехавшиеся со всех регионов России и Армении! Да если бы только кто-то догадался позвонить в милицию, так местный РОВД перевыполнил бы план по отлову карточных шулеров лет на пять вперед... «Партнеры»!
– Прости... мне что-то нехорошо... – пробормотала я, перехватывая сползший пиджак рукой.
Костя выбросил окурок и обнял меня:
– Я столько времени ждал этого дня. Не лишай меня удовольствия, прошу тебя. Вот увидишь, тебе будет хорошо со мной... хорошо, как ни с кем... – Он говорил все тише, а руки его все настойчивее двигались по моей спине, обжигая кожу. – Мария... – Он вскочил, поднял меня на руки и понес куда-то.
Первая брачная ночь состоялась на заднем сиденье джипа Артура...
Через неделю Костя повез меня в Париж. Летели через Москву, и я, естественно, не могла не повидаться с Марго, тем более что Костю встретили какие-то приятели и поволокли в казино. Я сказала, что не желаю сидеть одна в номере, а потому поеду к подруге. Костя не возражал.
Марго изменилась... Нет, она не стала хуже, но было очевидно, что жизнь домохозяйки ей не на пользу, что, прежде ухоженная и стильная, Марго превращается в наседку. Это открытие меня не порадовало. Марго по-прежнему суетилась вокруг меня, излучала счастье и какую-то почти детскую радость, старалась прикоснуться, обнять, накормить повкуснее, но в ее зеленых глазах я угадывала тщательно скрываемую тревогу и тоску. Я была так рада оказаться в ее квартире, в своем любимом уголке в кухне... Но напряженный взгляд, которым Марго следила за мной, нервировал, заставлял чувствовать свою вину за что-то. А уж когда Марго, решительно вытащив из-за стола за руку, обняла меня, я не выдержала и расплакалась. Она осталась единственным человеком, кому я могла поплакаться и пожаловаться на жизнь. Кое-как подобрав слова, я путано объяснила ей причину, по которой не пригласила на свадьбу. Марго промолчала, но по глазам я видела – простила, не обижается, готова, как всегда, помочь чем угодно.
Меня вдруг совсем сморило, и я переместилась на диван. Марго укрыла меня одеялом, села рядом, кое-как втиснувшись на краешек. Ее рука скользила по моим плечам, по волосам, успокаивая и убаюкивая.
– Детка моя... ты даже не знаешь, как будешь счастлива... – шептала Марго, и в ее голосе мне чудились слезы. – Ты ведь достойна только лучшего – ты такая удивительная... ты ничего никогда не видела, а должна видеть все...Ты должна слышать, как кричат по утрам горлицы в Испании, Мэри... это просто сказка... Ты обязана быть счастливой, я так этого хочу...
Ее шепот меня успокоил, и я уснула, но в какой-то момент вдруг увидела глаза. Темные глаза, глядящие прямо на меня. И голос... незнакомый голос, всего пара фраз: «Ты будешь счастливая, Мэ-ри». Чей это голос, я могла только догадываться, но глаза и фраза принадлежали Алексу. Я слишком хорошо уже знала его манеру растягивать по слогам мое имя, которое он же мне и дал.
– Не надо... за что? – простонала я, просыпаясь.
Марго в кухне пекла блины. У меня защемило внутри от охватившего чувства благодарности к этой молодой женщине, ставшей для меня за это время ближе всех. Мне очень хотелось, чтобы Марго была счастлива, чтобы наконец утряслись все ее проблемы с работой, со здоровьем, чтобы ее муж заметил, что рядом с ним такая женщина – умная, привлекательная, нежная и способная на огромную любовь. Порой меня брала злость на этого ее Алекса, с которым я успела довольно близко сойтись в аське. Тот еще тип, если честно. Наши разговоры напоминали поле боя – от довольно фривольных намеков мы быстро скатывались к угрозам и обратно. Меня это забавляло, его, кажется, тоже. Я узнала много о их жизни с Марго, и это знание порой бесило меня – ну как он мог, ведь она такая открытая, наивная и живущая душой наизнанку? Так как же можно было предать все это? Не понимаю...
Этот вечер оказался каким-то скомканным, ужасным. Марго вдруг начала рассказывать страшные вещи о своей прошлой жизни, об Алексе, которого я в тот момент готова была убить собственными руками. Я дала себе слово – больше никогда не общаться с ним, просто игнорировать. Разумеется, сказать оказалось легче...
Мы вернулись из Франции – и на следующий же день я получила сообщение от него: «Где ты была так долго, Мэ-ри?» Я не послала его, не проигнорировала... Не знаю почему.
Ничто меня так не будоражит, как танго. Но не в том виде, как оно есть, а в постановочном, в виде шоу. Записали с Иваном под настроение диск Gotan Projeсt – теперь можем не останавливаться, пока кто-то из двоих не рухнет на паркет. Ну, не буду уточнять, что обычно это бываю я. Ка-ак же я потом себя чувствую – просто потрясающе... Валяюсь на полу, дышу как загнанная лошадь – но кайфую. Восхитительное ощущение собственной легкости и нечеловеческой усталости. Правда, Иван приобрел паскудную привычку заваливаться рядом, что меня бесит и отвлекает от получения удовольствия. Но и это можно пережить.
Хуже другое. Мне все чаще стал попадаться на глаза Максим. Разумеется, он был в курсе моего замужества – свадьба гремела на весь город, еще бы – Костя Кавалерьянц женился! Я стала часто встречать Максима, проезжая мимо больницы на работу – Костя купил мне машину, чтобы я не зависела от его графика, но, когда мог, всегда забирал меня сам. Нестеров же как будто караулил меня – стоял на остановке в любую погоду и провожал глазами. Вид при этом у него был весьма далекий от счастливого...
Нет ничего приятнее, чем наблюдать за тем, как страдает человек, который некогда был для тебя всем, а потом сам взял и все угрохал. Ну и получи теперь – я свое отболела. Ну, почти... Дело даже не в том, что я хотела отомстить, – нет. Дело в другом. Я теперь и от него свободна – потому что в итоге он сломался. Он признал, что не может быть не со мной. Всем своим побитым видом признал – не может. Мне это льстило. Но даже это чувство не заставит меня простить – слишком больно, слишком глубоко. Нельзя так ломать того, кто тебя любит. Да, я это сказала... надо же... И теперь все другое – я другая, он другой...
