Андрей Константинов - Гоблины. Жребий брошен
Получив утвердительный ответ, Ольга отключила трубку и обреченно двинулась к народу, продолжавшему хлопотать вокруг безвинно пострадавшей женщины…
* * * * *Для экстренного разбора полетов новый начальник «карманного» отдела Антон Николаевич Маклаков арендовал малый актовый зал на пятьдесят посадочных мест. По древней как мир традиции большая часть рядового состава обосновалась на галёрке. В первом ряду вынужденно сидели трое: заместитель по личному составу Игорь, зам. по оперативной работе Петр Ильич (по прозвищу, естественно, «Чайковский») и секретчица отдела Ирина. Последняя была единственной из всех, собравшихся в этом зале, кто чувствовал себя сейчас вполне уверенно. Дело в том, что на службу Ирина всегда приходила в одно и тоже время, а потому в этот день невольно оказалась единственной «отличившейся». Закинув ногу на ногу, Ирина вела протокол и ее, притягивающие взор, сверкающие загорелые коленки мешали сосредоточиться в одиночестве восседающему на подиуме Маклакову.
— …Согласно действующих должностных инструкций, — казенно вещал Антон Николаевич, — рабочий день у сотрудников отдела, за исключением дежурной части, должен начинаться в 9-30.
— О как! — негромко прокомментировал из зала голос № 1.
— …Однако сегодня, в вышеозначенное время в отделе находилась одна лишь Ирина Борисовна.
— К ордену, однозначно! — предложил голос № 1 и его немедленно поддержал голос № 2:
— Ага, с закруткой на груди.
— Не на груди, а на грудях, — поправил № 1.
— Соответственно, лишь в 10–20 в отделе появился оперуполномоченный Чистов, — продолжил Маклаков, стоически игнорируя реплики с мест.
— Не велите казнить, братцы! Просто за гарнитурой заезжал! — немедленно попытался оправдаться Чистов.
— На орден всё одно не тянет, — рассудил голос № 1. — Максимум — на красные революционные шаровары.
— …наконец, без четверти одиннадцать соизволил появиться Игорь Анатольевич, — сидящий в первом ряду замполич изобразил на лице страдание, — которому я приказал объявить общий сбор личного состава. Так как доводы, которые он попытался привести, показались мне абсолютно несостоятельными. Тем страннее их было слышать от своего заместителя по работе с личным составом.
— Антон Николаевич, позвольте я…
— Игорь Анатольевич, я уже принял к сведению вашу позицию. А теперь хочу услышать объяснения от заместителя по оперативной работе. Петр Ильич, прошу. Только не с места, пожалуйста.
«Чайковский», кряхтя, поднялся, встав в пол-оборота к новому начальнику и к собравшимся.
— Видите ли, Антон Николаевич, специфика работы нашего подразделения заключается в том, что…
— Я, представьте себе, немного в курсе того: в чем заключается специфика работы НАШЕГО подразделения! — болезненно отреагировала на сей зачин «новая метла».
— Ключевое слово — «немного»! — отметил голос № 2.
— Поэтому давайте обойдемся без этих ваших словесных вывертов. Коротко — и по существу! Время идет. Между прочим, рабочее время.
— Ну, если коротко и по существу тогда так, — «Чайковский» прокашлялся. — «Карманному оперу» в кабинете делать нечего! И если бы я сам в 10–20 застал оперуполномоченного Чистова в кабинете, а еще и, упаси Господь, за компУтером, я бы задался единственным вопросом: какого хрена?! Мы — коты помойные. А в кабинетах пущай Старовойтову раскрывают. У меня всё. Доклад окончен, — и Петр Ильич уселся на место под аплодисменты галёрки.
— Прекратите балаган! — скривился Маклаков и укоризненно посмотрел на своего зама. — Уж от кого, от кого, но от вас, Петр Ильич, я столь дешевого фрондёрства не ожидал. — «Чайковский» как бы виновато пожал плечами. — Итак! Мною подготовлен проект приказа по отделу. Первое: с завтрашнего дня рабочий день в подразделении будет начинаться в 9-30 с обязательной поверки личного состава и проведения инструктажа перед выходом на линии. Неявка на поверку будет означать прогул. Второе…
— Вопросик можно? — поинтересовался голос № 2.
— Можно. Только встаньте и представьтесь как положено.
— Само собой, — ответил голос № 2 и, вытянувшись, материализовался в образе оперуполномоченного Димы Якивчука. — Оперуполномоченный Якивчук. Антон Николаевич, скажите: а вот лично вы сколько минут за троллейбусом удержитесь?
— Я не понял вопроса. Поясните.
— Спасибо. Я понял ответ! — подчеркнуто вежливо произнес Якивчук.
— …Второе! — раздраженно продолжил начальник.
В этот момент дверь тихонечко приоткрылась и в зал проскользнула Ольга. Рукава ее пиджака были закатаны до локтей, что, вкупе с перебинтованной правой рукой, придавало ей лихой, пацанский вид.
— Извините, Антон Николаевич. Можно?
— Проходите. Вы как раз вовремя, — саркастически улыбнулся Маклаков и Ольга быстренько уселась на свободное место. — Объявляется устный выговор оперуполномоченным Андрееву, Якивчуку, Семененко, Чистову, старшим оперуполномоченным Захарову, Грицалюку, Джанаеву, Сахно — за несоблюдение должностных инструкций, выразившемся в несвоевременном приходе на службу. Оперуполномоченным Штанько, Гербееву, Силину и Прилепиной…
Антон Николаевич подчеркнуто-выразительно посмотрел на Ольгу, но та в ответ изобразила полнейшее равнодушие.
— …и Прилепиной — выговор с занесением в личное дело…
— Трындец! Накрылась премия в квартал! — горько констатировал голос № 1, принадлежащий, как теперь стало понятно, пострадавшему от репрессий оперуполномоченному Гербееву.
— Ирина Борисовна! — обратился Маклаков к коленкам секретчицы. — Прошу вас проследить, чтобы завтра, после инструктажа каждый сотрудник расписался в книге приказов. Я потом лично проверю.
— Хорошо, Антон Николаевич.
— Смотри, Ирка, пойдешь по статье за пособничество оккупационном режиму, — предупредил отделавшийся малой кровью Якивчук.
— Дядя Степа, кажись тебе амнистия вышла, — искренне удивился Гербеев.
— На этом — пока всё. Идите, работайте, — подвел черту Маклаков и народ, шумно вставая, двинулся к выходу. — Я попрошу Петра Ильича, Игоря Сергеевича и оперуполномоченного Савкина пройти в мой кабинет.
— Амнистия отменяется! Дядя Степа, какой гроб заказывать будем? С глазетом или с кистями?
— Мне все равно, — мрачно отмахнулся Степан. — Главное, чтоб не цинковый.
— Иоланта Николаевна, задержитесь на минутку, — окликнул Ольгу с высоты подиума начальник. Та недоуменно притормозила и под сочувственные взгляды коллег, направилась к Маклакову
Что у вас с рукой? Вчера ведь этого не было? — вкрадчиво поинтересовался новый начальник, дождавшись, когда последний из сотрудников покинет актовый зал.
— Вы очень наблюдательны, Антон Николаевич. Это я сегодня утром порезалась. Неудачно консервы открывала.
— Да? Странно. А вот мне доложили несколько иную интерпретацию.
— Ну, докладчиков у нас здесь хватает.
— Иоланта Николаевна, вам известно, что согласно должностной инструкции сотрудникам подразделения строго запрещается производить задержания в одиночку? — сменил вкрадчивость на металл в голосе начальник.
— Правда? Не может быть! — оперуполномоченный Прилепина сделала удивленные глаза. — А номерочек не подскажете?
— Какой номерочек? — не понял Маклаков.
— Соответствующей инструкции.
— Вы что, глумитесь?!
— Ни в коем разе. А вам известно, Антон Николаевич, что карманный опер не признает инструкций?
— Это еще что за бред? Почему?
— Да хотя бы потому, что сами Инструкции никогда не признают его за своего.
— Вы мне эту софистику, она же словоблудие, бросьте! — поморщился Маклаков. — Мало того что вы грубейшим образом нарушили правила безопасности, предусмотренные соответствующими служебными документами. Мало того что вы упустили опасных преступников и по собственной безалаберности пострадали сами. Так еще и по вашей милости пострадал случайный человек. Ну, что вы молчите? Нечем
крыть?
— Это пусть бык кроет, — дерзко парировала Ольга. — А я просто внимательно слушаю. Ваше…словоблудие.
— Через час подробный рапорт мне на стол! — взвился шеф. — Со всеми обстоятельствами утреннего инцидента. И чтоб не врать мне! У прибывших на место происшествия сотрудников ДПС имеются свидетели!
— Хорошо. Будет вам рапорт. Только не через час, а вечером.
— А это еще почему?!
— Мне сейчас работать нужно, — устало вздохнула Ольга и, развернувшись, двинулась на выход. Давая понять, что разговор окончен. У Маклакова глаза на лоб полезли. Когда к нему вернулся дар речи, всё, что он сумел выдавить из себя — это хриплое и негодующее:
— Сто-ять! А ну немедленно вернитесь! Между прочим, я вас еще не отпускал!
