Последнее испытание - Скотт Туроу
Они будут не в силах это понять. Давайте же не будем совершать новые ошибки, громоздя их на те, которые уже совершены. Мы уже поддались на обман, задуманный Иннис Макви, нас уже ввели в заблуждение юристы с Уолл-стрит. На этот процесс не были приглашены действительно нужные свидетели. Мы решили положиться на запутанные законы и инструкции, касающиеся инсайдерской торговли, в которых порой не могут до конца разобраться даже те, кто их писал. Мы пытались выставить преступником человека, которого боготворят во всем мире. Так давайте прекратим этот парад ошибок и заблуждений. В этой жизни есть вещи, в которых у нас нет никаких сомнений. Например, что мы любим своих детей. Что, когда с неба падают капли воды, это дождь. Что ночью на небе видны звезды, а днем – нет. Что многим людям нравится пицца. Что Иннис Макви лгунья.
А что Кирил Пафко преступник, совершивший то, в чем его обвиняют? Вы это точно знаете? Наверняка? Вы в этом уверены?
Адвокат смотрит на членов последнего в его жизни жюри присяжных и долго качает головой, после чего садится на место.
VI. Исход
33. Вердикт
Первое, что он слышит, придя в сознание, – это голос Марты. Очнувшись от забытья, он по уже сложившейся привычке проверяет свое состояние. Жив? Очевидно, да. Болевые ощущения? Ничего запредельного. Где он – дома? Стерн сомневается в этом, но, открыв глаза, обнаруживает, что ничего толком не видит – очертания всего, что попадает в поле его зрения, кажутся размытыми. В следующую секунду он осознает, что находится в больнице. Он догадывается об этом по тем ощущениям, которые вызывает у него чужое, больничное, по всей видимости, одеяло – и еще по отвратительному попискиванию мониторов. Стерн снова закрывает глаза, чтобы припомнить, что случилось. Он закончил свое заключительное слово и опустился в кресло. В голове у него в этот момент билась только одна мысль: я это сделал. Он не подразумевал под этим, что выиграл процесс – такой исход по-прежнему казался ему маловероятным, – и даже не имел в виду, что ему удалось привести убедительные аргументы в пользу позиции защиты. Правда, Марта прошептала ему на ухо восхищенный комплимент. При этом челюсти у нее были плотно сомкнуты, словно у чревовещателя, чтобы присяжные не могли ничего прочесть по ее губам. Стерн же испытал огромное чувство облегчения от того, что сумел довести процесс до конца.
Как раз в тот момент, когда Стерн, заканчивая свое выступление, молча покачивал головой, его сердце снова сделало попытку выскочить из груди. Когда Мозес встал, чтобы озвучить контраргументы обвинения, на Стерна навалилась страшная слабость. Одновременно с ней он, опускаясь на стул, ощутил сильнейшую головную боль, словно его череп сжали невидимые клещи. У него застучало в висках. Он попытался вздохнуть поглубже, но это не помогло. Ему стало остро не хватать воздуха. Он успел шепнуть Марте: «Протесты будешь заявлять ты». Последнее, что зафиксировало его сознание, был пронзительный женский крик, и Стерн еще успел подумать, что его, наверное, издала Пинки.
И вот теперь он лежит в больничной палате и слушает разговор между Мартой и Алом Клементе – они, судя по всему, находятся где-то совсем рядом с ним.
– Марти, – говорит Ал Клементе, который привык использовать в общении с Мартой именно это уменьшительно-ласкательное прозвище еще с тех пор, как она была подростком, – работа врача состоит не в том, чтобы, когда их пациент развалится на куски, собирать его заново.
– Ал, неужели ты думаешь, что у меня имелись хоть какие-то шансы его отговорить?
Где-то по краю сознания Стерна, словно легкий холодный ветерок, дунувший под сводом пещеры, пробегает мысль, что когда-то Клара поделилась с ним секретом их дочери – он состоял в том, что именно Ал стал первым сексуальным партнером Марты. Но все же они были скорее друзьями, чем любовниками – еще в старших классах. Много лет назад, когда Стерн решил воспользоваться чьим-то советом (вероятно, Кирила) найти себе терапевта, который по возрасту моложе его самого, Сэнди первым делом подумал об Але. И вот теперь уже и сам Ал вскоре отойдет от дел и станет еще одним врачом, оставившим свою благородную профессию, представителям которой мешают получать удовольствие от своей работы бесконечная война со страховыми компаниями и представителями больничных администраций.
Ал, похоже, недоволен Мартой.
– Разве это означает, что нужно было лишать меня возможности высказать ему мое мнение? Когда я из газет понял, что он взялся за процесс, способный продлиться месяц, я чуть ли не бегом отправился в суд, чтобы похитить его и сказать все, что считал нужным. Беда неизбежно должна была случиться. Ты же знаешь, у него физиологически далеко не все в порядке – даже с учетом его восьмидесятипятилетнего возраста. Даже в случае ремиссии нельзя забывать, что у него онкологическое заболевание с метастазными проявлениями, и одному богу известно, как напряжение, связанное с подобным судебным процессом, может на нем сказаться.
– Я знаю, – мрачно кивает Марта.
– У него было прекрасное качество жизни – вот почему у него до сих пор такой острый ум.
– Большую часть времени, – бросает Марта.
– Хорошо, пусть так – большую часть времени. Но он мог бы прекрасно прожить полноценной жизнью еще лет десять – если бы ты не сказала «ладно», когда он решил принять участие в этом процессе – для него это то же самое, что совершить восхождение на Эверест. Это было сродни решению о самоубийстве. Он все еще чувствует себя подавленным из-за смерти Хелен?
– Наверное. Похоже, для него это стало привычным состоянием. Впрочем, кажется, недавно он слегка заинтересовался кое-кем, так что, возможно, он постепенно с этим справится.
– Ты должна его в этом поощрять.
Стерн решает, что пришло время негромко кашлянуть – словно бы прочищая горло. Ал умолкает на полуслове и рефлекторно берет адвоката за запястье, чтобы проверить пульс. Оба – и Ал и Марта – немного сконфужены.
– Вы нас слышали? – интересуется Ал.
Стерн кивает, и врач склоняет свое круглое лицо к лицу старого адвоката. Он сам не очень-то соблюдает советы по поводу здорового образа
