Джеймс Берк - Блюз мертвых птиц

Я посмотрел на Клета, на пистолет в его руке и понял, что наша ситуация изменилась кардинальным и самым несправедливым образом, словно наши судьбы, сговорившись, решили лишить нас того, что по праву принадлежит нам, и отобрать у нас плоды победы. Запасная обойма, которую я дал Клету, была неполной, затвор «Беретты» был открыт на задержке при пустом патроннике. Я уже никому не мог помочь. Кровь пульсировала у меня в висках и стекала по щеке, деревья начали кружиться вокруг меня, я отвернулся к дереву, и меня вырвало в листву.

Я вдруг осознал, что черный призрак, презираемый и преследуемый нами, снова был среди нас. Он вышел из хижины рабов, словно деспотический прусский аристократ перед стаей дворняг, сжимая «Вальтер Р38» с коричневой рифленой рукоятью в правой руке. Не могу сказать, чтобы на его лице я увидел удовольствие или радость — скорее удивление. Он посмотрел на нас так, как смотрят на странных созданий за стеклом в зоопарке. Он бросил взгляд на тело человека, который мог быть как его внуком, так и сыном, затем вновь перевел взгляд на нас.

— Зря вы это сделали, — проговорил он.

Я слышал, как деревья трещат на ветру и как завывает стартер самолета-амфибии. Мотор завелся буквально на мгновение, но снова заглох. Мы смотрели на него без всякого выражения, все еще не понимая, как мы преподнесли себя столь беззащитными на милость человеку, который не только не обладал ни граммом милосердия, но даже гордился своей жестокостью.

— Я смотрю, Пьер все-таки зацепил вас, мистер Робишо, — сказал он.

— Считается только та пуля, что кладет тебя на два метра под землю, — ответил я, — похоже, что у вашего внучка или сынка, или кто он там, ночка-то не задалась. Он мертв, а это, похоже, надолго.

— Это вы сделали, мистер Персел? — спросил Дюпре.

— Я, и мне очень стыдно, — ответил Клет, — это все равно что задирать паралитика.

— И что мы имеем? Дайте-ка подумать, сказал Дюпре, — это правда, что наш маленький еврейский киллер здесь — ваша кровная дочь? Много лет назад я бы нашел для нее местечко. Мы щадили многих, кто был наполовину арийцем. Вы в курсе, что в каждом лагере был бордель? Думаю, подобное место просто создано для вас, мисс Хоровитц.

Дюпре пристально смотрел на Гретхен, лунный свет освещал его профиль, бросая на лицо тени от его морщин под глазами.

— Полетели бы вы со мной, если бы я сохранил вам жизнь?

— Это зависит от того, что у тебя на уме. Смотрел фильм «Мумия»? — спросила Гретхен. — Там еще Борис Карлофф играл. Думаю, если будет ремейк, ты бы его затмил. К тому же без грима сыграешь. Слушай, а почему у тебя штаны на заднице топорщатся, ты что, в подгузниках для взрослых щеголяешь? Неудобно, наверное, свое дерьмо таскать повсюду с собой.

— Где Варина Лебуф? — спросил я, пытаясь отвлечь Дюпре. Это было не так уж легко, Гретхен завладела всем его вниманием. — Варина в самолете? — продолжил я. — Она ненавидит вас всеми фибрами души, мистер Дюпре. Вряд ли вам удастся ее контролировать.

— Именно поэтому она сейчас лежит, пристегнутая наручниками, в подсобке, — ответил старик и посмотрел в сторону дома. — Я вижу, вы подожгли дом. Премного благодарен.

Сквозь туман до меня вновь донеслись звуки стартера самолета, но на этот раз мотор завелся, и я увидел, как тончает туман от потока воздуха от его винта и как среди белесой дымки появляются его очертания на фоне воды и лопухов на дальнем берегу.

Дюпре переместился к углу хижины, чтобы видеть нас, дом, двор и самолет. Он посмотрел на нас так, словно располагал нас в фотографической рамке, или, быть может, так, как он когда-то наблюдал сквозь смотровое отверстие в душевую, полную нагих людей, которым пообещали жизнь в обмен на смерть их сокамерников.

У меня не было никаких сомнений в том, что он собирался убить нас всех и Гретхен должна была стать первой в этом списке. Алексис Дюпре взял пистолет обеими руками, костяшки его пальцев побелели на рукояти, а язык хищно облизал губы, скользя меж маленьких, кривых зубов в его рту. Он поднял пистолет на уровень глаз и направил его на горло Гретхен.

— Как жаль пускать в расход такой образчик, — сказал он, — но чему быть, тому не миновать.

В это мгновение Клет Персел совершил, вероятно, самый храбрый поступок из всех, на что способен человек. Всей своей массой он с неожиданной для человека его размеров скоростью и прытью ринулся вперед, выбрасывая комки глины и листья из-под подошв, врезавшись в Дюпре всем своим телом, сжимая его мертвой хваткой в объятиях.

Я услышал звук одиночного выстрела и увидел вспышку между их телами. Клет пошатнулся, поднял старика в воздух, и они оба рухнули в листву. Я услышал второй выстрел и увидел, как Клет поднимается на ноги, вырывает «Вальтер» из рук Дюпре, держа его за дуло и поворачивая от себя, хрипя и задыхаясь.

— Клет! — крикнул я. — Клет!

Я поднялся на ноги, с удивлением замечая, как перекосился мир вокруг меня, в ушах звенело, словно от свистка паровоза в туннеле.

Гретхен взяла «Вальтер» из рук Клета, поставила его на предохранитель и передала Алафер. Она перекинула руку Клета себе через плечо:

— Присядь, — сказала она мягко.

— Нет, — ответил он, — дай мне пистолет.

— Зачем? — спросила Алафер.

— Я убью эту скотину.

— Нет, — ответила Гретхен.

— Тогда ты сделай это.

— Что?

— Прикончи его, — прохрипел Клет, — сделай это сейчас, не думай об этом. Он давно уже должен был умереть. Не дай ему шанса вернуться. — Персел стоял, облокотившись о хижину, как бегун, пытающийся восстановить дыхание.

— Я не могу, — ответила Гретхен.

— Послушай меня. Подобные люди снова и снова воссоздают свое зло. И всем наплевать. Он отправил тысячи людей в газовые камеры. Он отправлял детей в медицинские лаборатории Йозефа Менгеле. Ты не убьешь человека. Ты раздавишь насекомое.

— Мне все равно, что он сделал. Я больше не буду убивать, Клет. Только если не останется никакого выбора. Я навсегда покончила с этим, — ответила она.

Дюпре сел, отряхивая листья и черную грязь с ладоней.

— Позвольте мне позаимствовать локон ваших волос в качестве сувенира, — попросил он Гретхен. — Ведь вы же не против? Спросите папочку, может, он будет возражать? Вы двое — прирожденные актеры, настоящую мелодраму разыграли. Маленькая жидовка-полукровка говорит папочке, что станет хорошей девочкой.

Клет вытащил из кармана брюк небольшую пластиковую бутылку и поднялся на одно колено. Его лицо скривилось от напряжения, сухие листья и ветки затрещали под его весом. Я заметил, что левая сторона его рубашки прямо над ремнем сочилась кровью. Он восстановил равновесие и большим пальцем открыл бутылку, прикрывая ее своим бедром.

— Скольких ты убил в том лагере? — спросил Персел.

— Люди, умершие в лагерях, погибли от рук Рейха. Дело солдата — выполнять приказы. Хороший солдат служит своему командиру. Не везет тем солдатам, что не имеют командира.

— Ага, понял, — сказал Клет, — ты и сам жертва.

— Не совсем. Но я и не злодей. Ваше правительство убило более сотни тысяч гражданских в Ираке. Как вы можете испытывать хоть какое-либо моральное превосходство?

— Не стану спорить, в этом ты прав. Я не испытываю превосходства ни перед кем и ни перед чем. Именно поэтому я — тот, кто воздаст тебе по заслугам, чтобы ты больше никогда и никому не мог причинить боль.

И тут я понял, что Клет держал в своей руке.

— Клет, остановись. Он не стоит этого, — крикнул я.

— Ну, надо же хоть как-то развлекаться, — откликнулся он.

Клет толкнул Алексиса Дюпре в грудь и придавил к земле рукой. Лицо старика перекосило от шока, он не мог поверить в то, что это происходит с ним.

Auf Wiedersehen,[40] — проговорил Клет и засунул горлышко пластиковой бутылки ему между губ, протолкнув глубоко за зубы, пока средство для химической очистки водосточных труб не потекло свободно и без препятствий в горло Дюпре.

Эффект был мгновенным. Ужасный запах, напоминающий гарь из мусоросжигателя, поднялся изо рта Дюпре. Он издал булькающий звук, словно вода вырывалась из шланга под водой. Старик резко выпрямил ноги, бешено молотя ими по ковру из листьев, лицо перекосилось и, казалось, за секунду постарело еще на век. Затем из его горла раздался сухой щелчок, словно кто-то выключил свет, и он затих.

Клет поднялся на ноги, стараясь удержать равновесие, и выронил бутылку из рук. Он посмотрел на дом:

— Огонь распространяется. Наверное, надо что-то предпринять, — сказал он.

Я не понял, что он имел в виду. Я поднял бутылку, зашел поглубже в чащу деревьев, ногой сделал углубление в мокрой глине, бросил туда бутылку и закопал. На моем сердце было тяжело от того бремени, которое Клету предстояло носить с собой всю оставшуюся жизнь. Самолет-амфибия скользнул мимо по поверхности воды, поднялся над туманом и сделал разворот над тростниковым полем, где щетина, оставшаяся после жатвы, горела длинными красными волнами, и дым, словно грязные серые тряпки, висел над полями. Я пошел вверх по насыпи по направлению к дому и увидел, что Клет не торопится возвращаться к особняку, а вместо этого направился к глинистой лужайке у кустов дикой черники, растущих у самого края болота, вытащил из норы в земле что-то тяжелое, завернутое в брезент, и повернул назад к дому, оставляя за собой длинный след из комьев грязи. Из задних карманов его брюк торчали сигнальные факелы. Он взялся за ручки двух пятигаллоновых канистр бензина, попытался поднять их, но одна канистра упала на землю, и он не стал пытаться снова поднять ее.