Ксавье Монтепен - Кровавое дело
— Останьтесь на месте, — сказал он громко Пароли, — я пойду предупредить…
Затем он помог выйти из купе девушке, дрожавшей от волнения и страха, и провел ее в потемках к дому. Эмма-Роза спросила слабым, едва слышным голоском:
— Нас ждут?
— И да, и нет, — ответил Луиджи. — Не знают наверное, в котором часу мы приедем, но все приготовлено для нас. Сюда-то наши друзья привезут вашу матушку после ее освобождения.
Оружейник отворил дверь дачи, ставни которой были наглухо закрыты, и ввел Эмму-Розу в залу; там в камине горел еще каменный уголь, зажженный им утром. Огонь слабо освещал комнату.
Луиджи зажег свечи в канделябре на камине, й девушка смогла рассмотреть, что находится в комнате, очень кокетливо меблированной.
— Сядьте и погрейтесь, mademoiselle, — сказал оружейник, — я схожу посмотреть, дали ли корм лошади, и сейчас же вернусь.
Луиджи подошел к Анджело, который сошел с козел и ходил, стараясь согреться.
— Ставьте поскорее лошадь в конюшню, — приказал он.
Живо вынув съестные припасы, негодяи вошли в залу. Луиджи зажег свечку, накрыл на стол, откупорил две бутылки вина и сказал Пароли:
— Теперь время дать мне обещанное наркотическое средство.
Анджело вынул из кармана крошечный Пузырек.
— Она поест… выпьет… — продолжал Луиджи. — Я буду ее угощать и не ошибусь в бутылке… Налейте в одну из них, что требуется для усыпления девочки… Когда она заснет, нам нечего будет бояться сопротивления или рыданий…
Анджело откупорил пузырек, взял одну бутылку бордо, отлил в стакан две ложки вина и вместо них влил в горлышко треть жидкости из пузырька.
— Она заснет с первого же глотка, — сказал он, ставя бутылку на стол.
Пароли вошел в темную комнату, одна дверь из которой выходила в столовую, а другая — в ту залу, где сидела Эмма-Роза.
— Вы пройдете там, — сказал оружейник, указывая на вторую дверь, а сам отправился к девушке, ожидавшей его с тревожным нетерпением.
— В котором часу привезут мою мать? — спросила она.
— Не могу ответить положительно, — возразил Луиджи. — Не хотите ли чего-нибудь покушать? Лечь отдохнуть? Ваша комната готова…
— Нет, нет, я не в силах закрыть глаза…
— Я думал, что вам необходимо поесть, и накрыл в столовой невзыскательный обед, в котором, с вашего позволения, приму участие…
— Благодарю вас за заботы, но я не буду есть.
— Почему?
— Я не чувствую никакого аппетита, не могу проглотить ни крошки.
Луиджи нахмурился, его глаза приняли мрачное выражение.
Поклонившись, он вышел из залы. Пароли слышал весь разговор через дверь и прошел к оружейнику в столовую.
— Ну, что ты думаешь? — спросил Пароли.
— Она не доверяет, — ответил Луиджи.
— Я сперва того же опасался, но теперь не думаю. Нет ничего удивительного в том, что волнение и страх отняли у нее всякий аппетит.
— Но она не хочет пить, как тут быть?
— Не знаю.
Пароли подошел к буфету, взял из одного ящика нож, попробовал его острие пальцем, затем, не произнося ни. слова, положил на стол перед Луиджи. Оружейник смотрел то на нож, то на итальянца.
— Нет! — воскликнул он. — Не надо крови! Все, кроме этого!
— Так найди средство! Если она не захотела выпить добровольно, мы дадим ей насильно. Вдвоем справимся!
— Ладно! — пробормотал Луиджи, вставая, бледный, но спокойный. — Что надо делать?
Анджело вынул из кармана пузырек.
— Просто-напросто подержать ее, пока я волью ей в рот.
— Через сколько времени подействует?
— Почти моментально, так как доза очень большая.
Луиджи вышел из столовой и направился к двери залы. Пароли шел за ним, бледный, как мертвец, с горящими глазами, но твердой походкой. Оба переступили порог той комнаты, где находилась Эмма-Роза. Девушка, погруженная в глубокое раздумье, вздрогнула, заслышав шаги, и с живостью встала.
— Моя мать приехала? — спросила она.
Оружейник отступил в сторону, не отвечая ни слова, давая дорогу Анджело, который сделал два шага вперед, так что свет от свечей упал прямо на его лицо. Эмма-Роза, взглянув на него, испустила крик ужаса и отбежала к стене.
— А! Вы меня узнали! — вскричал Пароли, направляясь к ней.
— Вы! — пролепетала несчастная. — Вы, убийца Жака Бернье! Вы, покушавшийся уже на мою жизнь! Ах, я погибла!…
Объятая ужасом, она хотела броситься к двери, но ее схватил Луиджи и дотащил до дивана. Эмма-Роза, не в силах закричать, позвать на помощь, упала навзничь. Пароли накинулся на нее, одной рукой грубо разжал ей зубы, рискуя сломать челюсть, другой влил жидкость из пузырька в рот и сейчас же его зажал. Несмотря на отчаянные усилия Эммы-Розы, она уснула в ту же минуту. Тело девушки ослабело, голова безжизненно скатилась на ручку дивана.
— Обморок, — прошептал Пароли и бросил пустой пузырек в камин, где он и разбился вдребезги.
— Дело наполовину закончено, — сказал оружейник, — останьтесь здесь и ждите меня.
— Куда ты пойдешь?
— Запрячь лошадь.
И Луиджи вышел из дома, оставив Пароли у безжизненного тела Эммы-Розы. Через десять минут он вернулся.
Оба злоумышленника подняли бесчувственную девушку и понесли ее к карете. Луиджи положил Эмму-Розу на подушки, запер дверцу, открыл настежь ворота, взял лошадь под уздцы и вывел ее на берег Марны, грязные воды которой издавали однообразный тоскливый плеск. Пароли захлопнул ворота, но не запер их. Вдруг Луиджи приостановился и стал прислушиваться.
— Что такое? — спросил доктор.
— Я слышу шум шагов… вот бегут… сюда…
— Так поторопись, — сказал Пароли, дрожа, — кончай поскорее, нас застанут…
Луиджи вынул нож из кармана, открыл его и, подойдя к лошади, вонзил ей лезвие в спину. Брызнула кровь, лошадь жалобно заржала и бросилась вперед. Одним прыжком она достигла воды, и передние ее ноги потеряли под собой почву. Послышался глухой треск, и затем лошадь и карета погрузились в глубокую реку, поглотившую их. Шум шагов все приближался.
— Дело в шляпе, — сказал пьемонтец, — теперь пора скрыться. — И он бросился бежать вдоль берега к Кре-тельскому мосту. Пароли, совсем растерявшийся, последовал за ним.
Как раз в эту минуту показались мужчина и женщина, запыхавшиеся, измученные. Несмотря на холод, крупные капли пота выступили на их лицах. Это были Оскар Риго и его сестра. Оскар остановился.
— Я слышал ржание лошади, — сказал он, — потом треск и тяжелое падение чего-то в воду… Я видел, как исчезли тени; они как будто бежали.
Софи добежала до входа в свой сад.
— Ворота настежь! — воскликнула она и бросилась во двор к сараю. Брат за нею не пошел, а, повинуясь какому-то необъяснимому любопытству, спустился по берегу, совершенно побелевшему от инея. Внезапно Оскар испустил крик: у его ног лежало бесчувственное тело женщины, нижняя часть которого была погружена в воду. Он закричал что было мочи:
— Софи! Софи!
Но Софи не могла его услышать. Увидев сарай открытым и освещенным фонарем и убедившись в исчезновении купе, Софи поняла, что ее обокрали, побежала к вилле, поднялась по ступенькам крыльца и переступила порог. В это время Оскар, не получая ответа, наклонился над телом лежавшей женщины.
Это была Эмма-Роза, чудом спасшаяся от смерти во второй раз. В ту минуту, как раненая лошадь стремглав понеслась в воды глубокой реки, увлекая за собой и карету, от сильного движения дверца раскрылась, и дочь Анжель Бернье выбросило на землю. От лошади и купе не осталось никакого следа, одна Эмма-Роза без чувств лежала на пустынном берегу Марны. Оскар пощупал ее руку и почувствовал, что она холодна, как мрамор.
Он ощупал левую сторону груди: сердце хотя очень слабо, но билось.
Взяв на руки тело Эммы-Розы, он не без труда вскарабкался по крутому скользкому берегу и дошел до дороги в ту минуту, как Софи показалась у решетки.
— Оскар! Оскар! Откуда ты идешь?
— С берега реки.
Софи пошла ему навстречу.
— Но у тебя на руках какая-то женщина? — вскричала она в недоумении.
— Да.
— Все настежь на даче, — продолжала Софи, — зажжены свечи, затоплен камин. Воры основательно расположились, но, кажется, украли только купе…
Оскар быстро пошел к дому. Софи, заперев ворота, прошла вперед и раскрыла перед ним дверь в залу, где огонь в камине еще не потух.
Оскар положил девушку на диван и, увидев при свете личико Эммы-Розы, отступил с видом сильнейшего удивления.
— Вот так встреча! — воскликнул он. — Я просто не верю собственным глазам! Это дочь Анжель Бернье.
— Может ли быть? — прошептала Софи вне себя от изумления.
— Я знаю, что это неправдоподобно, однако же сущая истина.
— Она умерла?
— Нет, в обмороке… сердце еще бьется…
— Но что все это значит?
— Клянусь, я ровно ничего не понимаю. Одно только кажется мне ясно, как Божий день…
