Михаил Рогожин - Супермодель в лучах смерти
Он заметил, как, пробежав по коридору, Маркелов свернул налево. Через несколько секунд Егор почти настиг его на нижней палубе, но Илья Сергеевич увернулся, и артист, боясь потерять его из вида, нажал на гашетку.
Пули пошли веером, Маркелов упал на мокрый заклепанный пол. Тяжело дыша, Шкуратов подбежал к нему. Держа автомат наготове, закричал:
— Вставай, падла! Иди к шлюпке!
Маркелов молча повиновался.
Они, под обрушившимся с неба проливным дождем, в полном одиночестве добрались до кормы. Там, грозя сорваться со стропил, болталась одна из шлюпок.
Шкуратов указал на лебедку аварийного ручного спуска:
— Быстро опускай!
— Егор! — взмолился Маркелов. — Это же верная смерть!
— А Татьяна, которую ты пристрелил? Лучше пошел в шлюпку. У меня рука не дрогнет!
Илья Сергеевич дрожащими руками схватился за лебедку. Шкуратов подошел с другой стороны и, понятия не имея, как спускать шлюпку на воду, нажал на красную кнопку. Стропила перегнулись за борт, и шлюпка начала медленно опускаться.
— Прыгай! — заорал артист и, видя нерешительность Маркелова, дал короткую очередь в его сторону.
Илья Сергеевич одним махом перелетел в шлюпку. И через секунду скрылся в черной тени борта. Шкуратов не стал дожидаться, пока он отцепит железные троса, и побежал в каюту, где лежала истекавшая кровью Татьяна.
Возле нее он застал опустившегося на колени графа. Рядом суетилась гречанка-медсестра и мрачно из кресла взирал на происходящее Леонтович.
— Жива? — задыхаясь от бега, спросил Шкуратов.
Павел кивнул головой.
— Правую грудь прострелил, — уточнил шоумен. — Крови много.
В дверях появился Апостолос в сопровождении судового доктора.
— Кто стрелял? — рыкнул адмирал.
— Маркелов, — не оборачиваясь, сообщил Павел.
Апостолос развернулся и скрылся за дверью. Доктор, наоборот, поспешил к раненой.
Татьяну приподняли, перенесли на привезенную каталку, и два матроса спешно доставили ее в госпитальный отсек. Доктор приказал никого не впускать и занялся обработкой раны.
Павел, Леонтович и Шкуратов, несмотря на хлещущие струи дождя, пошли на корму к стропилам, с которых Егор приказал спустить шлюпку.
Они долго смотрели вниз, но ничего, кроме болтающихся железных тросов, не обнаружили. Скорее всего, шлюпка, коснувшись воды, сама оторвалась от них и осталась далеко за кормой.
— Это верная смерть… — констатировал Леонтович.
— Так ему, подонку, и надо, — плюнул за борт Шкуратов.
— Жалко, что напоследок не всадил ему пулю в лоб, — пожалел граф.
Они стояли молча, не замечая проливного дождя. Говорить, собственно, было не о чем. Каждый чувствовал себя ответственным за случившееся, но никто из них не испытывал особой радости от сознания, что Маркелов навсегда канул в бездну.
Также молча они разошлись по своим каютам. Шторм окончательно потерял напор и оставил в покое измученный корабль.
Глава двадцать шестая
Апостолос остаток ночи провел в кают-компании. Он несколько раз заставлял старшего охранника повторять рассказ о медсестре, сумевшей их разоружить и запереть в госпитальной каюте. Выбраться оттуда им помог шторм, накренивший судно, благодаря чему железный шкаф и подпиравший его стол сдвинулись и освободили дверь каюты.
При их разговоре присутствовал улыбающийся Лефтерис. Он посоветовал вызвать Ницу. Медсестру подняли с постели и сонную притащили в кают-компанию.
— Не она, — лаконично определил старший охранник.
Ница долго не хотела признаваться, где и с кем провела время, чем окончательно вывела из себя Апостолоса. Он вскочил из-за стола и, яростно топчась на месте, предупредил:
— Или говоришь правду, или отправишься в полицию как пособница преступлений, творящихся на корабле!
Нице пришлось сознаться, в результате чего в кают-компанию немедленно был доставлен возмущенный бесцеремонностью охранников Леонтович.
Апостолос резко сменил гнев на милость и почти ласково принялся расспрашивать шоумена о его отношениях с медсестрой.
— Я не собираюсь отчитываться перед вами и рассказывать о своих дружеских контактах. Единственное, могу подтвердить, если уж так необходимо ее алиби, что прошедший вечер Ница действительно провела в моей каюте.
— Прекрасно, — согласился Апостолос. — А кто еще был с вами?
— Никого…
— И никто не заходил? — вмешался Лефтерис.
— Не помню, — резко отсек шоумен.
Апостолос вопросительно посмотрел на Ницу. Девушка не выдержала его пристального взгляда.
— Кто-то заходил, но я в это время находилась в туалетной комнате…
— Когда это произошло? — смягчился Апостолос.
— Два раза — в начале вечера и в конце… — Ница потупила глаза, чтобы не видеть лица шоумена.
— А у вас из вещей ничего не пропало? — снова встрял Лефтерис.
На этот раз Леонтович, с пятое на десятое понимавший по-гречески, подошел к нему и спросил по-английски:
— Что вы имеете в виду? Выясняете, не вор ли я?
— Хуже, — ответил бывший пират. — Вы соучастник…
Апостолос, желая прекратить их диалог, встал между ними и задал вопрос шоумену:
— Каким образом господин Маркелов оказался в каюте господина Шкуратова?
— Понятия не имею, — пожал плечами Леонтович.
— В таком случае, остается предположить, что на корабле находится еще одна подставная медсестра, сумевшая по чьему-то поручению освободить господина Маркелова, — принялся рассуждать Апостолос.
— Понятия не имею, — изобразил полное безразличие шоумен.
— Мы найдем ее… По приметам, эта девушка должна быть похожа на Ницу, во всяком случае фигурой.
Лефтерис подкатился к Апостолосу и не таясь сказал по-гречески:
— Адмирал, мне все ясно. Этот русский специально заманил Ницу, раздел, а ее вещи передал своим сообщникам. Пока они валялись в постели, Нице было не до пилотки и белого халата, а когда Маркелова освободили, вещи подбросили назад!
— Это еще доказать надо… — задумчиво произнес Апостолос и снова обратился к шоумену: — Господин Леонтович, скажите честно, кто вас попросил: граф Нессельроде или артист Егор — передать им вещи Ницы?
Леонтович взорвался.
— Ради таких идиотских вопросов ваши дебилы будят меня среди ночи?
Апостолос не ответил, подошел к Нице, обнял ее за плечи и совсем по-отечески обратился к ней:
— Извини меня, старого, но истина важнее гордости. Отправляйся спать. У меня к тебе претензий нет. Кстати, как там подстреленная артистка?
— Спит. Господин доктор сам дежурит возле нее. Потеряла много крови, сквозное ранение правой груди. Сейчас ее состояние не вызывает опасений.
Апостолос молча подтолкнул ее к выходу. Ница, не прощаясь, поспешила удалиться. Адмирал прошелся по каюте и остановился возле шоумена.
— Напрасно вы, господин Леонтович, ввязались в эту историю. Она пахнет криминалом. Кому-то захотелось свести личные счеты с господином Маркеловым, и вы неразумно согласились помочь. Скажите кому — и мы забудем об этом разговоре.
— Я надеюсь, мы и так о нем забудем, — уверенно ответил Леонтович. — Ваши домыслы мне не интересны. Вечер и, возможно, часть ночи я провел в постели с Ницей. Но судить меня за это имеет право только моя собственная жена.
Апостолос спокойно возразил ему:
— Если будет доказано, что господина Маркелова убили и тело бросили в спущенную на воду шлюпку, обещаю вам служебное расследование с выявлением всех сообщников, причастных к этому убийству.
— Меня судьба Маркелова не интересует, — ответил шоумен и беспрепятственно покинул кают-компанию.
— Он знает все, — заключил Апостолос.
— Мы тоже, — еще больше растянул губы в улыбке Лефтерис.
Апостолос скептически посмотрел на него.
— Эх, адмирал! Тебя подводит доброе отношение к окружающим людям. Оглянись, враги уже почти все капканы расставили. Один твой до сих пор пуст.
— Не тяни.
— Так ведь все просто сходится. Позови-ка господина Кабанюка. Он человек простой, наверняка вспомнит что-нибудь интересное.
Охранник встал, чтобы идти за Кабанюком, но Апостолос жестом остановил его и набрал номер телефона главы администрации. В трубке послышался кашель и мат.
— Какого… в такую рань! — гремел голос Кабанюка.
Апостолос представился и извинился по-английски. Кабанюк не понял. Тогда адмиралу пришлось напрячь память и объяснить:
— Кабанюк, Апостолос — кают-компания, дринк водка, коньяк, бир…
— Это другое дело, — бодро ответил Кабанюк и добавил, как ему показалось, по-английски:
— Айн момент! Я сейчас! Дринк — о’кей! — и бросил трубку.
Апостолос повернулся к Лефтерису.
— На каком языке мы с ним будем разговаривать?
