Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)
– Да ты что, благодетель?! – хмельно засмеялся Усов, рыгнул, налил в стакан пива и жадно припал, дергая небритым кадыком. – Вот это подарок!.. Отслужу, Женя!..
– Ты только вот что, Володя: если этот мент опять объявится, начнет вопросами щекотать, скажи, что в прошлый раз ты перепутал, паспорт, мол, дома, давал его не мне, а кому – не помнишь, был выпивши. Усек? Мне нельзя фигурировать, рекламу портить нельзя. Человек я в городе известный. Усек?
– Еще бы… Можно водочки?
– Конечно, ты же гость! – Королец наполнил фужер.
– А ты, небось, в Сочи с Зиной?
– Нет, один. Зину начальство не отпускает. Поэтому махну не в Сочи, а в Калмыкию, там у меня дружок в глубинке, вместе когда-то срочную служили. Он в совхозе зоотехником, с барашками возится. Шашлычки поем, на охоту в степь съездим разик-другой. Ты никогда в Калмыкии не был? Люблю их степи!.. Ты пиво-то возьми с собой, утром поправишься. Пошли? Я спешу…
Проводив Усова до двери, Королец быстро вернулся и бросился к телефону, но нужный абонент не отвечал. Никто не отозвался и по другому номеру. Затем спустился в подвал, где у него была маленькая мастерская, вытер влажной тряпкой оргстекло, покрывавшее стол-верстак, щечки тисков ручных и стационарных, осмотрел внимательно все ящички, коробочки, инструмент. Закончив уборку, присел покурить. "Всем буду гнать одну липу, даже матери и Зине: улетаю в Калмыкию к другу, в отпуск. Почему так срочно? Зина поймет, а мать вообще не вникает… Хорошо, что еще неделю назад, словно чуял, договорился завмастерской об отпуске, – размышлял Королец. – Сейчас – в кассы за билетом. И не самолетом, а поездом. Надежней запутать. Чем дольше в дороге, тем лучше. Хорошо бы балет на утренний… Дам кассирше сотню. И не СВ, а простым купейным, до Москвы, из Москвы, рабоче-крестьянским плацкартным, где погуще народу, до Иркутска. Оттуда каким-нибудь пятьсот веселым еще двое-трое суток до пристани, а там – на катерок, а спокойней – на баржу со щебенкой, потом узкоколейкой на платформе и, наконец, пешком в тайгу, где Костя с артелью… Надо рюкзак, натолкать его консервами, гречкой, макаронами, перловкой… Котелок не забыть бы… Дело к осени, скоро дожди, дороги развезет. А там, глядишь, снежком сперва посыплет, заметет, а позже и завалит… Пусть ищут, пусть попробуют туда достать… В заимке перезимую… К весне видно будет… Главное сейчас затеряться… Пусть в Калмыкии ищут… При нынешнем бардаке сто лет не найдут… В старателях с Костей повкалываю в глухомани на речках, понюхаю, как пахнет золотишко в натуре"…
Докурив, окинул взглядом мастерскую и вышел, тряпку, которой вытирал стол и тисочки, выбросил в мусорный бак… "Вроде все чисто", – успокоил себя…
Едва Джума вошел к Скорику, и уселся напротив, тот сразу протянул ему лист бумаги – ходатайство адвоката:
– На, прочитай, порадуйся.
– Смотри, как он вычислил! – прочитав, Агрба вернул бумагу.
– Вычислил! – воскликнул Скорик. – Просто искал, как хороший опер. И нашел. Но доказать незаконность действий Устименко мы не можем. Он не пальцем деланный, знал, на что шел. Видал, как он изложил на бумаге, попробуй, откажи… Разваливает он мне дело!
– Не паникуй. Еще неизвестно, существует ли этот Агеев в природе, работает ли на радиотехническом имени Щорса, есть ли там вообще военпред, да еще Агеев? Может и есть, но не Агеев, тут по воде вилами писано.
– Что ты меня успокаиваешь! Все это я и без тебя посчитал… Ну а ты чем порадуешь?
– Был я на авиаремонтном у Ставицкого, на овощной базе был… – и Джума рассказал об алкаше Усове, о его соседе-ювелире "Пробе", который, чтоб не засветиться, воспользовался паспортом Усова. – Хорошая кликуха "Проба"! А?! Кольца из бериллия дело его золотых рук, тут все в масть. И лакировали для верняка поликаувилем. А вот кто и как его брал из лаборатории Кубраковой – вопросец…
Скорик опустил голову, сжал ладонями виски: какой-то камнепад – Усов, ювелир Королец, военпред.
– Накопали вы с Устименко, – горько усмехнулся Скорик. – Ты что, сговорился с ним против меня?
– А ты разве не знал? Ну хватит! Давай решать, чем займемся.
– Я поеду в НПО имени Щорса. Ты займись ювелиром. Учти, завтра суббота…
У двери Агрба оглянулся. Скорик понуро складывал какие-то бумажки в открытый кейс. "Если он найдет Агеева и тот подтвердит показания Назаркевича – все, привет, чистое алиби, дело пойдет на доследование, все сначала", – ему жаль стало Скорика, да и себя: своих ног, сил, пота, здоровья, которые он угробил, чтоб посадить Назаркевича; жаль своих детей – мало им проку от него. Недавно старший, Славик, спросил за ужином: "Ты что так быстро ешь, папа?" – "Спешу, сынок. Убегать надо", – ответил Джума. – "Опять?" – сын посмотрел на него, потом перевел взгляд на мать…
Успокоительные слова Джумы на Скорика не подействовали, настроение не улучшили, нутром чуял: Устименко, старая зараза, отыскал майора Агеева, и когда появился с ходатайством, уж знал, что тот – военпред на НПО имени Щорса, а придя с ходатайством, просто лапшу вешал, иначе ему нельзя. И потому, сидя в кабинете начальника отдела кадров НПО, Скорик уже не посыпал голову пеплом отгоревших эмоций, а почти спокойно выслушал:
– Майор Агеев Витольд Ильич? Да, у нас, он военпред.
– Мне нужно срочно с ним повидаться, – жестко сказал Скорик.
– Он вообще-то не нашего подчинения, но попробую…
И пока кадровик куда-то названивал по внутренней связи, разыскивая Агеева, объясняя тому, в чем дело, Скорик подумал: "Прав был Щерба, когда сказал: "пробоин Устименко наделал нам много. Удивляюсь, что до сих пор он не принес ходатайство об изменении меры пресечения"… Назаркевича, наверное, придется выпустить, взять подписку о невыезде… И все равно неясно с ним: поликаувиль, кольца, поляк… Но с этим-то все вот-вот как-то закончится… А убийство Кубраковой? Все сначала?.." – Агеев ждет вас в комнате директора клуба. Там пусто сейчас, никто не будет мешать, – кадровик прервал размышления Скорика. – Идемте, провожу вас…
Здесь действительно было пусто, тихо. Познакомив их, кадровик ушел. Они сели друг против друга за квадратный столик, на котором стояли шахматные часы. Агеев оказался в гражданском – невысокий, худощавый, с неприметным, каким-то замученным лицом.
– Витольд Ильич, – начал Скорик, – мне нужно допросить вас как свидетеля.
– Это по какому же вопросу? – удивился майор.
– У вас были какие-нибудь неприятности с машиной?
– Ого! Вспомнили! Это же когда было!
– Когда?
– Еще в середине дня, шестнадцатого.
– Почему вы так точно помните дату?
– В жизни советского автомобилиста такие даты запоминаются, засмеялся Агеев. – Не только дни, но и часы.
– В котором же часу это произошло? И где?
– В девять утра. На шоссе. Я подъезжал к городу, был уже возле железнодорожного виадука. Знаете, где это? Ну вот оттуда навстречу и вылетел красный "жигуленок".
– Вы откуда ехали?
– Из Кубовичей. Был на РЛС [радиолокационная станция] по делам службы.
– Значит вылетел "жигуленок"…
– Какой-то подлец разлил масло, "жигуленок" в лужицу влетел, его дернуло, водитель по тормозам, ну его и понесло на меня. Хорошо, что я сбросил газ. Да и он тоже успел. Но все же "поцеловались". Мне он побил левое крыло и подфарник, себе разбил крыло, фару и радиатор, тосол сразу потек.
– А что вы сказали ему?
– Что говорят мужики в таких случаях? Обматерил. Он сперва молчал, потом спросил, сколько хочу на ремонт. Я прикинул: в шесть сотен уложусь. На этом сошлись. Деньги у него с собой были. Он ехал в Богдановск в командировку и собирался купить резину, кто-то пообещал.
– После этого вы уехали, а он остался?
– Нет, жаль мне его. Он же – ни тпру, ни ну, на приколе. Я его отбуксовал домой.
– Фамилию он свою не назвал?
– Назвал. Сейчас гляну, – Агеев полез в карман, достал мятый блокнот, полистал. – Назаркевич Сергей Матвеевич. Даже и телефон записал.
– Зачем?
– На всякий случай. Еще я пообещал ему достать декодер и позвонить. Да вот все никак… Даже неудобно, мужик он вроде ничего показался мне. Или опять кого шибанул?
– Нет, Витольд Ильич, а вы смогли бы указать то место, где произошло столкновение?
– А как же! Перед виадуком на обочине справа щит здоровенный и надпись "Вступайте в доноры!". Чья-то дурацкая затея.
– А мы не могли бы с вами смотаться туда?
– Сейчас?
– Желательно.
– Что ж, коли надо…
"Москвич" Агеева стоял среди сотен других машин на заводской стоянке. Левое крыло его было покрыто коричневой грунтовкой. Подфарник, правда, был уже цел. Присев перед ним на корточки, Скорик увидел, что стекло его поновей, нежели на правом, на котором и головки шурупов потускнели, покрылись ржавыми точечками, а на левом еще светилось новизной.
