Эмиль Габорио - Рабы Парижа

— За что?

— Он должен был уберечь вас от беды. Через Пало вы будете получать от меня весточки. Мне пора. Имейте мужество терпеливо ждать.

— Я готов ждать столько, сколько будет нужно. Вы вернули мне надежду.

Андре хотел еще спросить, почему месье Лекок называет его маркизом, но провинциальный доктор кивнул ему на прощанье и не спеша направился к выходу.

Знаменитый сыщик отдавал должное проницательности своих противников. Он понимал, что при малейших признаках опасности шайка Маскаро рассеется, словно дым. А в его руках останутся доказательства их вины, с таким трудом собранные и ставшие совершенно бесполезными.

Агенты господина Лекока, измученные бесконечной слежкой и бесчисленными предосторожностями, просили патрона перейти к решительным действиям.

— Разве шумом заманивают рыбу в сети? — возражал им знаменитый сыщик.

Искусство и терпение Лекока были так велики, что даже такой умный и хитрый негодяй, как Батист Маскаро, не замечал, что он давно уже попался на крючок.

Главарь шантажистов был настолько уверен в своей безопасности, что написал в полицию анонимный донос на Шупена, обвиняя его в убийстве господина Андре. Не забыл он указать и адрес мальчишки: чердак отеля "Перу".

— Тото, конечно, выдаст беднягу Тантена, — рассуждал Маскаро, разводя большой огонь в своем камине. — Но папаша сейчас умрет. Хотел бы я посмотреть, как полиции удастся его воскресить…

Он принес омерзительные лохмотья, в которых играл роль Тантена, бросил их в огонь и самодовольно наблюдал, как они постепенно превращаются в дым и пепел.

— Ищите, господа полицейские, сообщника Тото-Шупена! — приговаривал он, помешивая угли. — Старик Тантен уже неподвластен земному правосудию. Скоро за ним последует и Батист Маскаро. Правда, это будет потруднее…

Хозяин агентства не мог исчезнуть так же просто, как нищий писарь. Он был известным и уважаемым комиссионером, арендовал помещение, платил налоги… Его исчезновение не могло не встревожить полицию.

Поэтому Маскаро уже некоторое время рассказывал каждому встречному о том, что состояние его здоровья требует срочного переезда в более благоприятный климат. И тут же предлагал приобрести у него агентство.

В конце концов покупатель нашелся.

С помощью Бомаршефа он за одну ночь заложил кирпичом потайную дверь, соединявшую агентство с домом Мартен-Ригала. К восьми часам утра эта тяжелая работа была окончена, все ее следы уничтожены, и Бомаршеф отбыл в Америку, оплакивая разлуку с любимым начальником.

Бывший хозяин агентства передал дела своему преемнику и тоже уехал.

Батист Маскаро добрался поездом до Руана, где переоделся и уничтожил весь багаж. На следующий день из Руана в Париж вернулся господин Мартен-Ригал.

Он расцеловал дочь и — небывалый случай! — велел пригласить себя к обеду. Флавия убежала на кухню, чтобы отдать необходимые распоряжения.

Тем временем банкир удалился в кабинет и, против обыкновения, оставил дверь незапертой. Он опустился в свое любимое сафьяновое кресло и воскликнул:

— Моя дочь будет всю жизнь благословлять меня за то, что я сделал для нее!

Мартен-Ригал был доволен: из трех его лиц осталось лишь одно, которое абсолютно ни в чем не замешано.

Когда доктор Ортебиз вошел в кабинет банкира, тот весело закричал:

— Ну, что, скептик? Будешь еще сомневаться в нашем успехе? Маскаро и Тантен благополучно покинули этот мир. Считай, что их никогда не было!

— Бомаршеф уехал? — спросил доктор.

— Еще вчера.

— А Кондель?

— Уже в Англии. Так что все шито-крыто. Можешь выбросить свой медальон с ядом. Миллионы у нас в кармане!

— Да услышит тебя Бог! — ответил доктор.

Мартен-Ригал вскочил.

— Что? Он уже услышал: сражение выиграно на всех направлениях!

— Тсс! Не хвастайся: это приносит несчастье…

Банкир захохотал.

— Теперь нам нечего бояться!

— Совсем нечего?

— Совершенно! Кого мы должны были опасаться больше всего?

— Лекока, — сказал Ортебиз.

— Да, если бы он взялся за это дело. Но, как тебе хорошо известно, оно его нисколько не интересует. А после него?

— Андре.

— Верно. Так вот: он нам уже не страшен.

— Насколько мне известно, он жив.

— Ну и что? Он проваляется в постели не меньше месяца. А потом пусть попробует заподозрить в чем-нибудь почтенного банкира и всеми уважаемого гомеопата! Впрочем, он, по-видимому, смирился со своей участью. По последним сведениям агентства Маскаро, господин Андре не написал в больнице ни одного письма и к нему никто не приходил.

— У него есть друзья?

Банкир пожал плечами.

— Люди дружат с теми, кому везет. Какие могут быть друзья у калеки? О нем уже все забыли. Де Брюле приценивается к Тифильским акциям. Виконтесса де Буа-д'Ардон? Весна и новые моды вскружили ей голову.

— А подрядчик Ганделю?

— Ему хватает хлопот со своим сыном.

— Но этот сын дружит с Андре.

— Мальчишка послушался добрых советов папаши Тантена, помирился с Розой и укатил с ней во Флоренцию.

— Что слышно о семействе де Мюсиданов?

— Генрих хорошо принят. Ухаживает за мадемуазель Сабиной. Она еще не бросается ему на шею. но уже принимает от него цветы. Что ты еще хочешь за такой короткий срок?

— Чтобы граф не откладывал свадьбу. Эта отсрочка меня тревожит.

— Успокойся. Нас не обманывают. Я проверил.

— Ну, если ты проверил, то с этой стороны все в порядке.

— А со всех остальных — еще лучше, — посмеивался банкир. — Тифильские акции идут нарасхват. На твою долю, великий гомеопат, достанется миллион!

Услышав магическое слово "миллион". Ортебиз энергично потер руки.

— Тогда предо мной откроются поистине блестящие перспективы! — воскликнул он.

— Катен сообщает… — начал Мартен-Ригал.

— Что сообщает Катен? — сразу же насторожился доктор.

— Герцог де Шандос спешит по следу своего сына, задыхаясь от усталости и нетерпения. Этот след — мой шедевр!

— Ты уверен в том, что можно не опасаться Перпиньяна? Он хитер…

Банкир презрительно отмахнулся.

— Перпиньян — такой же олух, как де Шандос! Хуже того — он просто сумасшедший! Воображает, что сам открыл след, проложенный и обставленный мной от Вандомского приюта до самой квартиры Поля… Они уже добрались до бывшего артиста Вигуре, который ныне торгует вином в Париже. Он даст им адрес старого Фрица. На днях они будут здесь. К тому времени Поль женится на Флавии. Моя дочь станет маркизой де Шандос, а затем герцогиней и унаследует миллионы господина Норберта.

Он умолк, потому что послышался легкий стук в дверь.

Вошла мадемуазель Флавия. Она села к отцу на колени, обняла его и несколько раз поцеловала.

Ортебиз с улыбкой наблюдал за своим другом.

"Можно ли узнать в любящем отце мошенника Маскаро или убийцу Тантена? — думал он. — Какого великого актера потерял театр, когда Мартен-Ригал решил стать миллионером!"

— Я у тебя в плену, прекрасная победительница, — сказал банкир. — Какой выкуп ты от меня потребуешь?

Флавия покачала головой.

— Разве я имею привычку, месье, продавать вам свои ласки? — шутливо спросила она.

— Чего же ты хочешь?

— Пригласить тебя к обеду. Все готово и Поль уже за столом. А целовала я тебя просто потому, что очень люблю своего папу. Ты у меня такой добрый! Если бы я могла выбирать себе отца, то из всех мужчин в мире выбрала бы тебя!

— Признайся, по крайней мере, что в последние шесть недель ты любишь меня сильнее, чем прежде, — сказал Мартен-Ригал.

— Нет, — ответила она с жестокой наивностью избалованного ребенка. — Только две недели.

— Однако с тех пор, как Поль стал твоим женихом, прошло уже полтора месяца…

Девушка громко и чистосердечно рассмеялась.

— Я тебя за это очень люблю, — сказала она, — но еще сильнее — за другое.

— За что же?

— Это — большой секрет.

— Все равно, скажи. Я прошу тебя.

— Ты на меня не рассердишься?

— Нет.

— Ну, хорошо. Две недели тому назад я, наконец, поняла, насколько горячо ты любишь свою Флавию. Бедный папа! Я долго и горько плакала, когда узнала, как трудно тебе было привести Поля к моим ногам. Как подумаю, что у тебя хватало духу ради меня надевать такие грязные лохмотья и зеленые очки, которые тебе совсем не идут, да еще приклеивать эту гадкую бороду, так и плачу…

Флавия всхлипнула.

Мартен-Ригал побледнел, как смерть, и так стремительно вскочил, что его дочь едва не упала.

— Что это значит? — прошептал он.

— Ты меня прекрасно понимаешь, мой милый папа. Другие тебя не узнавали, но глаза дочери обмануть невозможно.

— Флавия, ты ошибаешься. Какое-то случайное сходство обмануло тебя!