Аркадий Карасик - Рулетка судьбы
Именно, устрашится! Пуля во время сравнительно немногочисленных встреч с куратором убедился: капитан верует! То и дело ссылается на волю Господа, постоянно осеняет себя крестом. Правда вера в Бога не мешает грязным насильникам вершить безбожные свои дела, безжалостным убийцам душить жертвы телефонным кабелем. И все же…
О предстоящем отстреле Ушатого Александр не думал. Обычная операция, ничего особенного. Просто отправить на тот свет бешенную собаку. Мало ли он уже отправил таких нелюдей…
Василиса ожидала Пулю на набережной Москвы-реки. В бледно-салатовом брючном костюме, в туфельках на модной сейчас толстенной платформе. Сейчас она не выглядела Василисой Прекрасной — народный сарафан шел ей значительно больше. И все же проходящие мимо мужчины окидывали красавицу восхищенными взглядами.
— А где Гена? — тихо спросил Александр, по дружески взяв женщину под руку. — Почему не пришел?
— Генка? Да он же пасет клиента, ни на секунду не спускает с него
глаз.
Василиса не говорит — напевает речитативом. Точно так же говорила покойная мать Поленьки, Татьяна Викторовна. Да и внешне они походят друг на друга — такие же плотные, пышногрудые, могучие, призванные рожать и пестовать многочисленных детишек.
— Кстати, хочу спросить… Только чур не обижаться, ладно?
— Не обижусь, — краешком пухлых губ усмехнулась женщина. — Небось, спросите, почему у нас с Генкой нет детей? Профессия такая — неохота сирот плодить… Больше нет вопросиков? — Собков кивнул. — Тогда выслушайте меня… Мы с Генкой малость прикинули и порешили: я отвлеку телохранителя
— мы с ним уже познакомились, — еще одна сдержанная улыбка, на этот раз — презрительная. — Вы потолкуете с клиентом… А может это лучше сделать Генке?
— Нет, только я! — жестко проговорил Пуля и в этой короткой фразе с трудом уместилась мстительная жестокость.
— Тогда Генка подстрахует меня… Телохранителя замочить или пусть живет?
Собков заколебался. Оставлять в живых свидетеля — лишний шанс попасть на зубы сыскарям. Если верить Поленьке, на расправу их вез именно телохранитель-палач. Девчушка так ярко описала внешность узколобого дегенерата с руками-лопатами и закаменелым лицом, что Александр мысленно видел его, как живого.
Но — лишняя кровь? Сейчас ему снова казалось, что он по горло залит кровью убитых им людей. Еще одна капля и он захлебнется, утонет.
Господи, да что же творится с киллером, наемным убийцей, российским терминатором? Ведь он в соответствии со своей профессией просто обязан быть этакой машиной, не размышляющей, никого не жалеющей. А сейчас — вздыхает, терзает себя жалостливыми вздохами…
Мучился ли сомнениями Ушатый, убивая одесситку, приговаривая к смерти ее малолетнюю дочь? Переживал ли исполнитель его воли телохранитель-палач? А мститель еще колеблется, не знает, как поступить!
— Мочить! — почти выкрикнул он и настороженно огляделся — не услышал
ли кто? Кажется, нет, гуляющие заняты своими проблемами. — Не побоишься?
Может быть, Генка?
— Как получится, — не стала ни возражать, ни соглашаться женщина. — Разберемся на месте…
Ушатый вывел знаменитого своего пса в половине десятого. Вслед за ним, переваливаясь с боку на бок, шевствовал второй «пес» — двуногий. Опоздание на руку боевикам: народа на улице поменьше, потемнело, перестал донимать мелкий осенний дождик. Иногда срывался порыв ветра, бросал на прохожих сорванные с листьев дождевые капли.
Шагах в двадцати от авторитета и его телохранителя виднелась фигура Викова.
Чумбук отстал от медленно бредущего по асфальту хозяина. Все время оглядывался, недоуменно пожимал плечами. Дескать, неужто обманула центровая телка? Ну, погоди, лярва, повстречаю — надвое разорву!
Виков ускорил шаг. Высматривал таблички с указанием улицы и номера дома, сверялся с раскрытой записной, что-то бормотал. Короче, изображал человека, который ищет записанный в книжке адрес и никак не может найти.
Собков обогнал авторитета, остановился под развесистым деревом.
Дождевые капли смачивали его лицо, проникали за воротник ветровки, но он их не замечал. Сейчас все ощущения киллера сосредоточены на рукояти «диктатора», сидят на пистолетной мушке.
Из темного провала между домами вышла Василиса. Обещающе улыбаясь, направилась к Чумбуку. При виде красавицы у любвеобильного парня мгновенно испарилась злость, по лицу расползлась блаженная улыбочка.
— А я думал… того… обманула…
— Что вы, что вы, — укоризненно пропела сооблазнительница. — Обмануть такого симпатичного, могучего мужчину? Ни за что… Пойдемте?
— Куда? — непонимающе заморгал телохранитель. Конечно, он все
прекрасно понял: его приглашают в гости, где он, наконец-то, познает
красавицу. — Сейчас?
— Ну, если не хотите, принуждать не стану, — «обиделась» Василиса. -
Мы ведь уговорились попить чай с мятой и ореховым тортом, — напомнила она, обстреливая детину сладкими улыбками.
— Рано сейчас… Вот… это самое… провожу хозяина домой — с нашим удовольствием…
«Могучий мужчина» окончательно размяк. Эх, если бы в нескольких шагах
от него не маячила спина босса, с каким бы наслаждением, не дожидаясь чая
с мятой и орехового торта, уволок бы он сооблазнительную телку в темное
место, разложил бы ее прямо на мокрой траве.
— Это и есть ваш хозяин, — изобразив восторг, остановилась женщина. Чумбук тоже был вынужден остановиться. — Красавец! Саыый настоящий красавец… А пес-то, пес! Признаться, впервые вижу такого!
Ушатый уходил все дальше и дальше, расстояние между ним и телохранителем уже превысило два десятка шагов.
Чумбук забеспокоился.
— Это самое… подожди меня здесь. Стань под навес комка — вымокнешь.
Я… того-этого… сейчас…
С другой стороны закрытой торговой палатки прижался к стене Генка. Если бы не строгое приказание супруги: не лезть, не мешаться — сама справится, он бесшумно снял бы верзилу. Приходилось таиться и ожидать своей очереди. Которая, вряд ли наступит.
Собков понял: пора. Нет, сразу стрелять он не будет — сначала побазарит с убийцей, полюбуется ужасом в его глазах. Потом уже — пуля в лживый рот.
Он хотел было выступить из-за дерева-великана, но неожиданно помог пес. Наверно, очень понравился ему могучий ствол, вот и решил задрать возле него заднюю ногу, поставить собачью «марку». Несмотря на противодействие хозяина, которому не хотелось идти по мокрой траве, собака потащила его за собой.
Так и получилось, что Ушатый и Пуля сошлись лицом к лицу. В стороне от тротуара.
— Кто ты? — отпрянул Панас, пытаясь достать из кармана застрявший пистолет. — Что надо?
Левой рукой — правая держит «диктатор» — Собков ловко обеззоружил унитазного авторитета.
— Побазарить пришла охота, — коротко проинформировал он, поднимая стволом за подбородок голову Ушатого. — Смотри прямо мне в глаза, падла, и читай молитву.
— Чумбук! — заверещал Панас единственно знакомую ему «молитву».
Услышав панический призыв, телохранитель мигом позабыл о чае с мятой и об ореховом торте — сорвался с места, на ходу доставая пистолет.
— Сейчас… это самое… бегу босс!
Пришлось Василисе стрелять. Пистолетик — дамский, таким мышей или голубей отстреливать. Чумбук вначале даже не понял, что его пронзила пуля, недоуменно поглядел на пробитое плечо.
— Ах ты, лярва подзаборная! — взревел он раненным медведем. — Сейчас пополам разорву!
Разорвать пополам предательницу телохранитель Ушатого не успел — вторая пуля свалила его на мокрый тротуар, где он, мыча, зашевелился раздавленным червяком. Подоспевший Гена добил его.
Под деревом — короткий разговор.
— Не зови телохранителя, сявка, он уже отчитывается перед Богом и его архангелами… За что замочил землячку? За что приказал своему палачу убить ребенка?
— Это не я — Чумбук…
Порыв ветра стряхнул с ветки накопившуюся дождевую влагу и она обрушилась на голову Ушатого. Если не окончательно успокоила, то внушила надежду на спасения. Тем более, что киллер не орал, не грозил — говорил сквозь зубы.
— Повторяю: твой Чумбук уже получил свое. Гляди на меня, падла! Вот так, — удовлетворенно проговорил Пуля, когда авторитет послушно вздернул голову. — Надеешься на пощаду? Зря. Ты безжалостно пытал свои жертвы — резал, жег, душил. Ни за что. Вернее — за дерьмовые баксы.
Ушатый побледнел. Губы искривились.
— Пусть меня судят…
— Рассчитываешь откупиться? Или отмотать срок и снова стрелять, жечь, душить? Не получится.
— Это — беззаконие!
— А ты, падла вонючая, все делал по закону? Все, базар кончен!
Последнее, что Панас увидел — задранная губа киллера, безжалостный оскал. Хлопок выстрела почти не слышен, будто сработала ребячья хлопушка. Пуля пронзила горло. Не глядя на зехлебнувшегося кровью Ушатого, Александр повернулся и медленно зашагал к ожидающим его боевикам.
