Картина Черного человека - Наталья Николаевна Александрова
— Да нет, это не инсульт. Видимо, у нее был сильный стресс, в результате которого случился мозговой спазм, она потеряла сознание, упала и ударилась головой… Не знаете, что ее могло так испугать?
— Не знаю, — снова соврала я. — Когда я ее увидела, она уже лежала на полу…
— Ну, в общем, прогноз неплохой, она выздоравливает… — И он устремился по своим делам.
Я подумала, что такой благоприятный прогноз здорово расстроит мою мать. Она-то уж настроилась на то, что Петровна из больницы живой не выйдет. Ну, бабулька-то у нас, конечно, в последнее время беспокойная из-за деменции. Все хватает, прячет, по квартире бегает, может дверь ночью открыть или газ включить. Так-то она неагрессивная, но мать жутко злится. Впрочем, она всегда злится, особой причины не надо.
Палата, которую мне назвали, была большая, на восемь или девять коек, и Петровну я нашла в ней не без труда среди других таких же старух. Она лежала в дальнем углу, непривычно маленькая и тщедушная в больничной кровати. Глаза ее были закрыты, и я уж думала, что она без сознания, но тут, услышав мои шаги, она открыла глаза.
К моему удивлению, взгляд у нее был довольно ясный, не замутненный деменцией. И проговорила она вполне нормальным человеческим голосом:
— Алешенька, ты! Вот спасибо, что пришла, не забыла старуху!
— Ну, как ты тут? — спросила я излишне бодрым голосом, каким обычно разговаривают с тяжелобольными.
— Да как. Известно, как — больница она и есть больница, хорошего тут мало.
— Кормят-то ничего?
— Да ничего… одно плохо — конфет не дают!
Я усмехнулась: дома Петровна то и дело пила чай с дешевыми конфетами, без которых не могла прожить и дня.
— Ты мне конфет-то не принесла?
— Про конфеты как-то не подумала… вот яблок я принесла. Яблоки полезнее.
— Да что мне теперь про пользу думать? Вот конфетку бы мне… если ты еще ко мне придешь, ты принеси мне конфет. Ты знаешь, какие я люблю — «мечты», такие голубенькие, кисленькие…
— Хорошо, Петровна, принесу!
Я снова взглянула на нее.
Взгляд ясный, не заговаривается, меня узнала, а главное — не повторяет глупые детские стишки…
Похоже, то ли стресс, то ли удар по голове, то ли здешнее лечение положительно подействовали на нее, немного отодвинув деменцию. Может, на время, но все же…
Я решила воспользоваться этим временным просветлением, наклонилась к ней и спросила:
— Петровна, а ты помнишь, что с тобой случилось перед тем, как ты сюда попала?
Тут ее взгляд снова затянуло белесым туманом слабоумия.
Я подумала, что зря задала этот вопрос, что он прервал короткое просветление.
А Петровна снова заговорила, но на этот раз каким-то детским писклявым голосом:
— Дядьки… страшные какие дядьки… как зверюги, страшные… косматые, как волки… ох, боюсь… ох, страшно мне… отпустите меня, дяденьки… не хочу с вами никуда идти… тетя Зухра, они мне конфетку обещали…
Тут она захныкала, потом шмыгнула носом и продекламировала хорошо знакомым мне бессмысленно-бодрым голосом:
– Робин-Бобин кое-как
Подкрепился натощак…
Съел корову и быка,
И кривого мясника…
— Да заткните вы ее наконец! — воскликнула хриплым трубным голосом крупная тетка, занимавшая соседнюю койку. — Заколебала уже стихами своими!
А Петровна сама замолчала, испуганно покосившись на соседку, но та не успокоилась.
— В маразме бабка совсем, ее в психарню переводить надо, а не тут держать с нормальными людьми!
— Это ты-то нормальная? — спросила я насмешливо, но Петровна незаметно дернула меня за руку — не надо, мол, не тронь, только хуже сделаешь.
Тетка сделала вид, что не слышала, а может, и правда была туговата на ухо, только она встала, насупившись, надела фланелевый халат необъятных размеров, всунула ноги в шлепанцы и вышла из палаты, обдав меня запахом застарелого пота, немытого тела и несвежего белья.
— А сама ночью храпит так, что стены трясутся, — слабым голосом сказала женщина с койки, что была у окна.
Голова ее была забинтована, так что не видно волос, и лицо по цвету мало отличалось от бинтов.
— Ночью спать невозможно, мы уж по очереди дежурим, чтобы ее будить, — продолжала она. — Так когда ее разбудишь, такого о себе наслушаешься! Жутко скандальная баба и к старушке вашей все время цепляется.
— Да я ничего, переживу как-нибудь, — отмахнулась Петровна и только добавила вполголоса: — Так не забудь, если еще придешь, непременно принеси мне конфеток. Голубеньких, ты знаешь… «мечты» называются…
— Принесу, Петровна, обязательно принесу! — Я погладила ее по жиденьким седым волосам.
— Вот и ладно, — сказала она снова нормальным голосом, глядя на меня ясными глазами, — спасибо тебе, Алешка. На тебя ведь только и надеюсь теперь, спасибо, что старость мою скрасила… последние годы.
— Петровна, да ты, никак, помирать собралась? — всерьез испугалась я.
— А вот теперь как раз нет! — рассмеялась она и запела вдруг тоненьким голосом: — А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!
— Ой, не могу! — женщина с забинтованной головой пыталась смеяться, но тут же схватилась за виски. — Ну и бабуся у вас!
Я пожелала им скорейшего выздоровления и вышла в коридор с намерением отыскать того рыжего врача и выяснить у него, когда Петровну можно будет забрать домой.
В обозримом пространстве я его не увидела, дежурной сестры на посту тоже не было, ну ясно, сегодня ведь воскресенье, все малость расслабились. Но зато в конце коридора я увидела знакомый фланелевый халат в жутких цветочках, его хозяйка воровато оглянулась и открыла дверь, ведущую на лестницу.
Я пролетела весь коридор на цыпочках, тихонько приоткрыла дверь и, свесившись вниз, увидела, что на площадке ниже этажом хозяйка халата приняла что-то от мужичка, одетого в несвежий ватник, и сунула ему купюру. Он заныл что-то, ясное дело, просил прибавить денег, тетка оттолкнула его и пошла наверх, я еле успела закрыть дверь и спрятаться за странным агрегатом, стоящим рядом.
Тетка меня не заметила, она торопилась в туалет. Ясное дело, в палате она этого делать не станет.
Я устремилась за ней. В коридоре по-прежнему никого не было.
Я настигла ее, когда она не вошла еще в кабинку, набросилась коршуном и вытащила из кармана халата маленькую бутылочку водки. Петровна называет такие «мерзавчиками».
— Так-так… — я нисколько не удивилась, потому что симптомы тетеньки были мне очень хорошо знакомы.
Немотивированная злоба на всех окружающих, неумение сдерживать ругань и хамство — все это имелось в наличии у моей матери. Стало быть, тетя прилично зашибает, а здесь, в больнице, все же какая-то охрана имеется, и врачи
