Керен Певзнер - Налог на недвижимость
– Ну ладно, давай спать, – я нарочито зевнула. Его молчание затягивалось.
– Нет, Лерочка, я хочу досказать, – Денис повернулся и стал поглаживать мое бедро, укрытое простыней. – Мне действительно было с ней хорошо. Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали. А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в тупик.
– Какие именно? – я была заинтригована.
– Как тебе сказать? Однажды я включил новости. Показывали репортаж из религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла: «Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо». «Постой, – сказал я ей, разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в черных лапсердаках?» И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были евреями там, где нас можно было отличить. А здесь такую же роль выполняют ортодоксы по отношению к светскому населению. С ума сойти!
– Прямо так и сказала?
– Не совсем. Я просто выразил тебе ее мысль. Конечно, туристу трудно понять нашу жизнь, но что меня все время удивляло: как в ней совмещалось неприятие того, что она видела кругом, с желанием здесь остаться.
– Как остаться? Насовсем?
– Однажды мы сидели с ней в кафе, и она сказала, что ее мечта – жить в большом доме. И чтобы вокруг было столько земли, чтобы не видеть соседей. Я посмеялся и напомнил ей, что она в Израиле, страна маленькая, это ей не Канада с Россией. Она усмехнулась и ответила, что напрасно я так думаю, для богатого человека нет преград.
А потом все изменилось. В начале, когда мы с ней познакомились, это была уверенная в себе девушка, довольная собой и своей карьерой, а примерно три недели назад ее настроение резко ухудшилось. Я как-то зашел за ней, чтобы идти на очередной прием, она лежала неодетая и рыдала в голос. Я стал ее расспрашивать, но она только мотала головой и не отвечала. А вечером, на приеме, сумела напиться тем шампанским, которое подавали.
– И не рассказала тебе, что с ней происходит?
– Нет, я пытался расспросить ее, но она замыкалась в себе, либо была неестественно весела и говорила, что не стоит волноваться.
– Денис, твоя мама рассказала мне о какой-то записке, которую ты оставил.
– Да, да, к этому я и подвожу. Неделю назад Татьяна позвонила мне на работу примерно часа в четыре. Она была в ужасном состоянии и умоляла, чтобы я приехал. С ее слов я понял, что ей надо съездить на пару дней на север страны и что она не может отправиться без меня. Отпросившись у Менахема, я поехал домой, взял пару белья на смену, написал эту записку и бросился к Татьяне. Она сидела в номере и была пьяна. Под столом валялись три пустые бутылки из-под «Голды». Видимо, она прикладывалась к ним давно – невозможно выпить такое количество зараз и после этого что-то соображать. Конечно, ни о какой поездке не могло быть и речи. Я сунул Татьяну под холодный душ, заставил вырвать над унитазом. Ее била мелкая дрожь. Вскипятив чайник, я заставил ее выпить крепкий чай. Наконец она пришла в себя и смогла связно говорить. И о чем? Начала объясняться мне в любви! Клялась, что не может без меня жить, что полюбила и хочет быть моей женой. Потом сказала, что ждет от меня ребенка. Валерия, я был в шоке. Передо мной была совершенно другая женщина.
– «Ужель та самая Татьяна»… – снова процитировала я.
– Что? – переспросил Денис.
– Ничего, рассказывай.
– Когда мы познакомились, это была деловая дама, надменная и красивая, со знанием языков и с явной сексуальностью, которую не могут скрыть никакие строгие костюмы. Когда мы впервые легли в постель, она без всякого смущения сказала мне, как она предохраняется, и все же посоветовала воспользоваться презервативом. Как она могла забеременеть? Да, я был увлечен, но не настолько, чтобы думать о дальнейшей жизни с нею. И потом, она должна была вскоре уехать!
– Дурачок, – усмехнулась я, – ну где ты видел равные отношения? Равновесие – это самое зыбкое состояние, которое только возможно. Влюбилась девушка, захотела выйти замуж и остаться здесь. Чему ты удивляешься?
– Лерочка, ну кто женится на празднике, на приключении? Ты же еврейская девушка.
– И что было дальше? – вздохнула я.
– Вдруг дверь ее номера распахнулась, и без стука вошел Малявин. Посмотрел своими рыбьими глазами и спросил: «Что тут у вас происходит?» Я разозлился и сказал, что его это совершенно не касается. И что приличные люди стучат, прежде чем войти. Он пожал плечами и вышел. А Татьяна снова начала реветь и повторять сквозь слезы: «Я больше так не могу!» Всю ночь она не отрывалась от меня. Она с таким надрывом отдавалась мне, будто чувствовала, что это в последний раз… Утром я спустился в кафе позавтракать. Татьяна спала. Когда вернулся в номер, – голос Дениса дрогнул, – она была мертва. Тут я смалодушничал. Бросился к выходу и сбежал из гостиницы. Я знал, что меня будут искать. В бумажнике оставалось восемьдесят шекелей. Их удалось растянуть на четыре дня. Я не хотел пользоваться кредитной карточкой, чтобы по ней не вычислили, где я. Четыре ночи спал на скамейках. Потом, поняв, что так больше не смогу, я автостопом добрался до Ашкелона и пришел к тебе, – он прижался ко мне всем телом и тихо прошептал, – к тебе, Лерочка, даже не к маме.
Мы молчали.
– И что теперь ты собираешься делать? – спросила я и высвободилась из его объятий.
– Уеду.
– Куда уедешь? – не поняла я.
– В Москву. Там меня не найдут, – он говорил с такой уверенностью, что было видно – давно все обдумал.
– Каким образом ты собираешься это сделать?
– Ты мне поможешь? – вместо ответа спросил Денис.
Я медлила.
– Лерочка, пожалуйста, мне не к кому больше обратиться.
Господи! Что же я делаю? – ужаснулась я самой себе. Согласившись на его авантюру, я тут же поставлю себя вне закона. А не помочь нельзя. Денис интеллигентный парень, которому совсем не место в общей камере. За что он должен страдать?
– Знаю, – виновато продолжил он, – я поступил подло по отношению к тебе. И ты вправе сейчас просто выставить меня на улицу или позвонить в полицию. Но прошу тебя, Валерия, помоги мне сегодня, а потом можешь выкинуть меня из своей жизни.
– А кто тебе сказал, что мне этого хочется? – улыбнулась я.
– Чего? – Денис непонимающе глянул на меня.
– Выкинуть тебя из своей жизни?
Он захохотал, рывком притянул меня к себе, и дальнейшее я опускаю по причине своей природной стыдливости.
* * *Утром нас разбудила Дашка. Она шумно собиралась в школу и, распахнув дверь, ворвалась в мою комнату.
– Ой! – вскрикнула она и ретировалась.
Накинув халат, я вышла в салон.
– Мам, Денис вернулся? – спросила она, делая большие глаза.
– Да, да, все в порядке. Давай я сделаю тебе завтрак.
– Как здорово! – обрадовалась она не то возвращению Дениса, не то завтраку.
– Ты ничего не забыла? – строго напомнила я.
– Ну мамуля, – начала канючить дочь, – можно я не пойду сегодня в школу? Я покажу Денису программу. Скачала с Интернета.
– Давай, не задерживайся. Нашла причину отлынивать.
– Вредная ты мама, – подытожила раздосадованная Дашка и, волоча рюкзак, вышла из дома.
Включив чайник, я бросила в чашку полторы ложки кофе «Маэстро». Дениса нужно было будить. Войдя в спальню, я потрясла его за плечо и произнесла нашу дежурную шутку:
– Сэр, вам кофе в постель?
– Нет, лучше в чашку, – машинально пробормотал Денис и мгновенно оторвался от подушки.
Я протянула ему дымящийся кофе.
– Ничего не понимаю, – он уставился на меня удивленным взглядом, – это сон, и мне снится…
– Утро в сосновом бору, – закончила я вместо него. – Пей осторожно, а то обожжешься.
– Красота! – Денис потянулся и взял кофе. – Не сравнить со вчерашним пробуждением на какой-то скамейке.
Эти слова вернули нас обоих к действительности.
Помолчав, я сказала:
– И что ты теперь собираешься делать?
– Я уже все придумал, – буднично сказал Денис, прихлебывая кофе. – Уеду из страны на время, пока не найдут убийц Татьяны. Все равно я ничем следствию помочь не могу, я ничего не знаю, врагов ее не видел, с друзьями не знаком. Будет лучше, если я проведу это время не в следственном изоляторе, а в Москве у друзей.
– А как ты собираешься это сделать? Ведь наверняка в аэропорт передали о тебе сведения.
– У меня другая фамилия.
– Как другая? – не поняла я.
– Ты знаешь меня как Геллера. Но это фамилия мамы. А по отцу я Кузнецов. Мой отец был полковником КГБ, русским, я и сюда приехал как Кузнецов, а на Геллера фамилию поменял здесь, когда получал удостоверение личности. Поэтому и мой русский загранпаспорт выписан на Кузнецова. Виза в нем не просрочена, я же недавно летал в Екатеринбург, – он протянул мне пустую чашку, – и единственное, о чем прошу тебя – принеси мне паспорт. Он дома, в комоде, в левом нижнем ящике.
