Сергей Смирнов - Всегда начеку
— Дурак! — зло процедил сквозь зубы Галицкий и вновь выстрелил. Теперь он отчетливо увидел, как стрелявший в него человек с короткой бородкой смешно подпрыгнул на месте и что-то звериное и в то же время знакомое Владимиру отразилось на его лице.
— Так это же тот самый бандюга, который сегодня ночью разрядил в меня свой кольт! — скорее от радости, нежели от удивления, воскликнул Владимир. — Вот где мы с тобой встретились, паразит!
Однако надо было стрелять. И он стрелял, стараясь не промахнуться. Казалось, весь мир грабителей, воров, проституток, мир богачей и их ставленников восстал в этом далеком приморском городе против него и теперь хочет отнять у него и у многих таких же, как он, все, что завоевано революцией...
Кто-то коснулся его плеча. Владимир повернулся и сразу же узнал в подползшем к нему человеке начальника штаба дивизионов народной охраны Ивана Захаровича Сидорова. Он не раз встречал его на улицах города, на собраниях. О нем много и хорошо рассказывал Штам. Подпольщик-коммунист Сидоров во время колчаковщины буквально из-под самого носа у белых ухитрялся добывать целые вагоны с оружием и боеприпасами, снабжая всем необходимым партизанские отряды Приморья. После установления в городах и селах Дальнего Востока народной власти партия поручила Сидорову формирование отрядов городской милиции и ее резерва. В условиях оккупации Владивостока японской военщиной это была нелегкая, но необходимая задача. И, может, потому, что это было очень сложно и надо было пройти еще через многие испытания, в том числе и через это, он и остался здесь.
Человек с большим боевым опытом, кадровый русский офицер, Сидоров хорошо понимал, что сопротивление горстки храбрецов, забаррикадировавшихся в самом центре белогвардейского мятежа, — дело в общем-то бессмысленное. Однако если рассматривать этот факт с политической точки зрения, то он был очень важен. Ибо каждая минута этого героического боя рушила то здание клеветы и шантажа, которое упорно возводили на берегах Тихого океана японские империалисты.
О том, что какой-то милиционер в самый разгар боя ухитрился через балкон второго этажа пробраться в крепость и тем самым увеличить их «армию» ровно до одиннадцати человек, Сидоров узнал из короткого рассказа командира дивизиона Казакова. Узнал всего за минуту до его гибели. Пуля врага угодила молодому командиру прямо в сердце. Находившийся поблизости Галицкий бросился к Казакову, но Иван Захарович успел вовремя оттолкнуть парня в сторону. Не сделай он этого, еще одним бойцом стало бы меньше.
— Ты поосторожнее, хлопчик! — предостерег его начальник штаба. — Не очень-то высовывайся. У нас каждый человек на счету, в этой обстановке ты один, может, стоишь целого взвода...
Сравнение польстило Владимиру, он хотел ответить Сидорову как-то позвучнее, покрасивее, но тот уже отполз в сторону.
Атаки белых следовали одна за другой. И после каждой из них бойцы кого-нибудь недосчитывались. Пуля прошила навылет грудь дивизионца Саши Апрелкова, легко ранило двух милиционеров. Таяли патроны, все меньше оставалось гранат.
Сделав попытку пробраться в здание штаба через двор и потерпев поражение от группы Каунова, охранявшего этот ответственный участок позиции, каппелевцы на время прекратили атаки.
Воспользовавшись затишьем, Владимир отполз с балкона в комнату и тут впервые за эти часы увидел Штама. Друзья молча обнялись.
— Знаешь, тезка, — задумчиво сказал Штам, — лежу я, пуляю по каппелям, а сам ругаю себя, что не позволил тебе пойти давеча с нами. Думал, конец, прихлопнули тебя прямо в постели, паразиты. Так муторно на сердце было, понимаешь! Думаю, хотел добро Володьке сделать, а его угробили по моей вине...
Штам попросил у Сидорова разрешения перевести Владимира к нему в угловую комнату. Сидоров разрешил. Натиска каппелевцев теперь надо было ожидать не с флангов, а в лоб.
4
Оба милиционера заняли позицию на полу у распахнутой настежь балконной двери, забаррикадировавшись вытряхнутыми из шкафов толстыми папками старых бухгалтерских дел.
— Как за броней, — заставил себя пошутить Галицкий.
Неподалеку кто-то крикнул:
— Смотрите — броневик!
Из-за угла, угрожающе ворча, выполз японский броневик. Он неторопливо катился прямо к осажденному дому. Метрах в пятнадцати вдруг резко затормозил, будто уперся во что-то невидимое. Серая нашлепка башни развернулась, и тупое рыльце пулемета медленно поползло вверх.
Владимир ощутил неприятную дрожь. Не моргая, смотрел он на черный зрачок пулемета, неуязвимого за броней. Ему казалось, что пулеметчик в башне броневика целится именно в него. Закусив губу, он сделал над собой усилие, чтобы не вскочить и не броситься бежать. Только после того, как совсем рядом раздалась спокойная команда Сидорова: «Приготовить гранаты!», он почувствовал некоторое облегчение. Не один он здесь, в конце-то концов, и еще посмотрим, кто кого!
И вдруг прекратилось медленное перемещение рыльца японского пулемета. Можно было подумать, что сейчас бронеавтомобиль откроет огонь. Однако прошло уже секунд двадцать, а огня не было.
— Это он у нас на нервах играет, тезка, — догадался Штам. — Да мы не из слабонервных.
— Может, и на нервах, — ответил услышавший его Сидоров, — только огня он с этой позиции не откроет. Бесполезно. Не тот угол прицеливания, не дотягивает. Скорее всего — внимание отвлекает.
Водитель броневика будто услышал это замечание. Автомобиль дал задний ход, выехал на другую сторону улицы, и вновь зашарил по осажденному зданию хищный зрачок пулемета.
Постояв на мостовой, бронеавтомобиль вскоре ушел за угол.
Через полчаса вновь донесся рокот мотора и перед домом появился тот же бронеавтомобиль. В смотровую щель машины был воткнут небольшой белый флажок.
— Неужели сдаются?! — не то с удивлением, не то с иронией воскликнул Каунов.
Сидоров ощутил внезапную тревогу. Не исключено, что предложение вступить в переговоры является коварной уловкой. Пока они будут заняты с японцами, каппелевцы навалятся и сомнут. Поэтому Иван Захарович приказал всем, кто находился во дворе и других комнатах, не оставлять позиций и глядеть в оба.
Потом подозвал к себе Каунова, принявшего командование после смерти Казакова, и подробно проинструктировал его, как держаться с парламентерами. Самому Сидорову вступать в переговоры с японцами было нельзя: уж больно хорошо его знали в японском штабе.
— Раненых не оставлять. Оружие не сдавать — это главное. Будут настаивать на сдаче, заяви: не сдаемся, но можем оставить здание и уйти к своим. Иначе бой, бой до последнего... Понял?
— Понял, Иван Захарович, каждый так решил.
— Я знаю. А теперь слушай: как только японцы согласятся прекратить огонь и дадут гарантии, выставь у флага, что на крыше, часового. Пусть стоит на виду у всего города. Это, брат, раз в сто усилит наши позиции. Но имей в виду, дело это рискованное, могут снять. Поэтому посылай добровольца.
— Кто пойдет? — негромко спросил Каунов, обращаясь к Галицкому и Штаму. Все это время он поглядывал в их сторону и видел, как внимательно они прислушиваются к его разговору с Сидоровым.
— Я пойду! Разрешите мне! — быстро ответил Галицкий и начал отползать к двери.
— И мне! — выкрикнул Штам.
— Кто первый ответ дал, тот и пойдет, — сухо резюмировал Каунов и добавил, будто оправдываясь. — Каждый из нас готов это сделать.
Галицкий хотел уже бежать на лестничную площадку, зная, что там есть маленькая деревянная времянка, по которой можно забраться в слуховое окно, а оттуда — на крышу. Однако Сидоров придержал его за рукав и ворчливо сказал:
— Застегни шинель, парень! Ремень и подсумок чтобы поверх, понял? Да фуражку поправь, она у тебя как блин. На пост ведь становишься, не куда-нибудь. Да на какой пост! Кокарду с фуражки сорви и выкинь. Она теперь ни к чему, вместо нее прикрепи вот это.
Опустив руку в карман, он бережно извлек из него красноармейскую звездочку. Смахнув рукавом шинели с ее поверхности невидимую пылинку, Сидоров передал звездочку милиционеру.
В этот момент — то ли показалось Владимиру, то ли было оно так и на самом деле — звездочка вдруг ярко вспыхнула. И от этого ему стало так радостно, что он готов был тут же расцеловать этого суховатого на вид человека за такой дорогой подарок.
Во всяком случае, он в эти короткие секунды впервые за весь день заметил, что на дворе все еще светит солнце, что Володя Штам, растянувшийся за косяком на полу и обложивший себя бухгалтерскими отчетами, выглядит очень забавно и что стоящий напротив начальник ольгинской милиции Каунов — хороший парень, хотя и груб. Вспомнилось, как такую же пятиконечную звездочку он прикрепил к своей гимназической фуражке летом 1918 года на Урале.
