Фридрих Незнанский - Близкий свет
Она еще не знала, что и в какой форме скажет Петеру, но уж точно попытается его отговорить и не рисковать ни собой, ни своей репутацией.
Глава третья
СТАРЫЕ КОЛЛЕГИ
Ирина добилась своего, и как Шурка ни сопротивлялся, каких аргументов ни приводил, доказывая жене, что они находятся не дома, а в чужой стране, где в «ихний» монастырь, как выражаются остряки, со своим «суставом» не лазают. Ирина хохотала над «неприличным» мужем, но от своего решения не отступала. Она и тетке сумела доказать, что в той стрессовой ситуации, в которой оказалась приятельница теткиной соседки Ада Морисовна, помощь опытного психолога-криминалиста может оказаться просто неоценимой.
Ну, насчет опыта, тут Турецкий мог только ласково улыбнуться, чтобы не травмировать самолюбия психолога-криминалиста. А сам подумал, что для Ирки этот шаг может означать лишь то, что она одурела уже от своего внутреннего состояния — или уже статуса? — беглой супруги и что ей просто необходимы стабильность и ясность во всех отношениях. Впрочем, огромная моральная вина его в этой, постоянно муссируемой супругами проблеме была бесспорна. Даже пытаясь доказать жене свою горячую любовь и преданность, он порой, не отдавая себе отчета, демонстрировал Ирке такое умение и одержимость, не свойственные, мягко говоря, человеку, пережившему и тяжкие ранения, и контузию и вообще долгое пребывание в коме, что поневоле у нее мог возникнуть закономерный вопрос. Ну, например: «Шурик, я поражена твоим высочайшим — без тени иронии! — мастерством, но ответь, откуда оно у тебя и благодаря каким постоянным тренировкам достигнуто?» А дальше, естественно, она кинется во всякие домыслы и вымыслы, типа, «ты — низкий и мерзкий изменщик!» или «я тебе этого никогда не прощу!». Никогда, надо понимать, до следующего раза…
Но, как бы там ни было, понимал Александр Борисович, ему иногда просто необходимо идти «на поводу» у Ирки, чтобы демонстрацией своего полного смирения и беспрекословного послушания снова и снова добиваться у супруги очередного прощения. Которое, если говорить по правде, ему не очень-то и было нужно: почти двадцатилетний брак давно показал, что приступы обид у Ирки никогда не кончатся. Но ей были сладки, на самом деле, вовсе не их ссоры, утверждавшие ее как личность и уличавшие его во всех, без исключения, смертных грехах. Ей нужны были их жаркие примирения, словно возвращавшие обоих в старую арбатскую коммуналку, где Иркины любознательные тетки, как опытные резидентки иностранной разведки, прислушивались к вызывающим «многия сомнения» звукам, доносившимся из комнаты распущенного соседа. Он ведь до самой своей женитьбы на Ирке так и слыл у них «распущенным молодым человеком», на которого, тем не менее, ей стоило бы обратить внимание. Может, его освобождающаяся комната их устраивала, а вовсе не счастье племянницы? В чем тут логика, непонятно.
«Чаще просите у своих жен прощения, — говаривал мэтр следственных дел молодым своим практикантам, — не важно, за что, ибо им жизненно необходим только сам факт вашего публичного смирения перед ними, и да пребудет с вами вечный семейный мир!»
Он и сам, конечно, желал бы следовать собственным мудрым поучениям, однако далеко не всегда у него это получалось. Он знал, почему: характер собачий, если честно. С явными кобелиными позывами, бороться с которыми иной раз просто невозможно.
Но в данном случае, подумал он, надо Ирке помочь. Это будет способствовать утверждению ее авторитета перед самой собой. Давно не было возможности продемонстрировать высокие способности, ясное дело. И раз ей так хочется, пусть будет! Только, как профессионал, он прекрасно понимал, что появление неких «русских» в приличной латышской семье, в каком бы положении та ни находилась, может вызвать определенные сложности, и не столько морального, сколько политического свойства. Оно может быть вполне расценено, при определенных обстоятельствах, как наглое вмешательство соседнего государства во внутренние дела суверенной Латвийской Республики. А это уже пахнет международным конфликтом. Нет, он никого не пугал, однако сам от такого «вмешательства» категорически открещивался. Женщинам надо? Валяйте! И вообще, разберитесь сперва, кому требуется срочная моральная помощь: тетке, соседке теткиной или приятельнице соседки? В общем, запутанная ситуация, и у него нет ни малейшего желания распутывать столь сложную «интригу». Лично он — на пляж! Когда еще выпадет такая божественная возможность?
Ирка сыронизировала тут же, что называется, в одно легкое касание:
— Когда ты опять поведешь себя так, что мне придется искать утешения у моей единственной и горячо любимой родственницы.
Это ж надо! И Эльза Густавовна немедленно отреагировала, восхищенным и влюбленным взглядом уставившись на племянницу. Да что они, сговорились? А может, подумал он, согласиться с ними? Чем он рискует? Ну посидит, посочувствует, в конце концов, как вежливый иностранец, послушает, а вдруг и совет какой-нибудь возникнет? Жалко, что ли?
На деле ж оказалось все не так просто.
Они хорошо прогулялись по Майори до Викторияс-йела, в двух шагах от Дзинтари. Тетка, подозревал Турецкий, вела их, как Сусанин, какими-то боковыми улочками, а не центральным проспектом, рассекавшим напрямую все маленькие городки-поселочки прелестной Юрмалы. Выяснилось, что Эльза Густавовна нарочно выбирала тенистые улочки, чтобы родные ей люди — вот и Турецкий, наконец, угодил в родню! — не испытывали неудобства, раз уж сами вызвались помочь! «Сами вызвались, — хорошо сказано!» Не важно, прогулялись-то действительно прекрасно. Ибо, ставя перед собой всякий раз единственную и благородную цель — достичь полнейшего примирения с Иркой, — Турецкий как-то забывал про то, что Юрмала — это действительно набор прелестных городков, а не один только бесконечный пляж вдоль мелкого моря, знаменитый своими горячими дюнами и наглыми чайками.
Шагая рядом с супругой, Александр Борисович старался не думать о том, что по этим самым улочкам он, если подумать, не так уж и давно, бродил с прекрасной женщиной, которой, — увы! — уже не стало на свете. Сам же ее и хоронил, найдя и обезвредив ее убийцу. Горькие воспоминания. Ирка знала об этой истории, правда, о многом не догадывалась, и, слава богу, все ведь давно уже в прошлом…
От кого-то слышал фразу: не ходи по местам прежней любви. Ничего хорошего не поимеешь, кроме душевного расстройства. И то, если оно способно принести хотя бы щемящую жалость к утерянному времени. В минусах, говорят, тоже имеются, если подумать, свои плюсы.
Ирина видела, что мужу несколько не по себе, и думала, что это связано с их непрошеным визитом. И она шепнула Шурке, что он зря напрягается, от него действительно ничего не требуется, никаких моральных жертв или издержек, просто она счастлива, что хорошо прогулялась с ним, а когда это было в последний раз, и не упомнить! Наверное, правильно, незачем было упрямиться: ведь из таких незаметных мелочей порой и складывается семейное согласие, которое в результате приводит к… А к чему оно приводит, они оба прекрасно понимали, обмениваясь многозначительными ухмылками. «Ирка все-таки молодчина, — думал он. — Умеет восстановить необходимый потенциал…»
Ада Морисовна оказалась вполне еще жизнеспособной пожилой женщиной, для которой смерть дочери явилась тяжелейшим, но, к счастью, не смертельным ударом. Она поздоровалась и в дальнейшем разговаривала нормальным, достаточно спокойным тоном. Правда, теткина соседка шепнула подруге Эльзе, а та, в свою очередь, Ирке, что показное спокойствие стоит Адочке огромных нервов и усилий, — сегодня уже дважды вызывали врача. Поэтому желательно, чтобы ее не мучили долгими расспросами. Понятное дело, иначе какого черта тогда тащились сюда через весь городок?
А дальше произошло событие, которое никак не мог предвидеть Турецкий. Раздалась трель дверного звонка, хозяйка вышла, чтобы открыть дверь, и в комнату, к изумлению Александра Борисовича, вплыл, переваливаясь, как огромная утка на мягких ногах, никто иной, как Лазарь Дорфманис! Тот самый, о коем Александр еще недавно поминал, советуя обратиться к нему за советом. И, судя по реакции хозяйки, он здесь уже не впервые.
Увидев Турецкого, адвокат сперва растерялся, но тут же несказанно обрадовался, хотя его радость могла показаться не совсем уместной в данной обстановке. Он не понимал, разумеется, что привело Турецкого в этот дом, однако сам факт его присутствия был для Дорфманиса, несомненно, явлением положительным. Он улыбался.
Александр представил Лазаря своей супруге, подчеркнув последнее слово, чтобы Лазарь не ляпнул бы чего-нибудь по простоте душевной. Но Дорфманис, в знакомом уже Александру Борисовичу, роскошном деловом костюме от Армани, в своих привычных золотых очочках и при галстуке-бабочке, был реальным воплощением вежливости и достатка, — умного и благородного. Он «приложился» к Иркиной ручке, красноречивым взглядом показав мужу, что в полном восторге от немыслимого — ничуть не лукавя! — совершенства его жены. Ирина засияла. Турецкий мимикой показал, что абсолютно разделяет оценку Лазаря Иосифовича.
