Мэри Стюарт - Лунные прядильщицы
Сейчас он сидел на земле возле поваленного дерева, откинувшись к нему, и выглядел измученным и таким больным при холодном свете, что я не удержалась и охнула. Скорее бы Лэмбис пришел. Лэмбис, одеяла, горячий суп… Я зачерпнула из котелка полную кружку ледяной воды. «Вот питье. И если хочешь умыться, есть чистый носовой платок… Нет, пораскинув умом, думаю, лучше предоставить это мне. Сиди тихо».
На этот раз он не возражал. Позволил умыть лицо, а затем руки. Этим я пока ограничилась. Чистота, возможно, стоит рядом с благочестием, но когда вода ледяная… Марк походил на бродягу в затруднительном положении. У меня было чувство, что я выгляжу очень подходящей для него супругой. Сегодня у меня не было смелости заглядывать в озерцо наяды.
Завтрак был отвратителен. Хлеб стал твердым, как пемза, и его пришлось размочить в ледяной воде, прежде чем есть. Шоколад был лучше, но вызывал отвращение и не приносил удовлетворения. Апельсины стали мягкими, как замша, и не имели вкуса. Усилия воли, с которыми Марк жевал и глотал невкусную еду, были физически ощутимы. Я наблюдала за ним с тревогой и пробуждающимся уважением. Возможно, он упрям и властен, но какая сила! Сражение с собственной слабостью, стремление не проявлять индивидуальности, пока не соберутся нужные для этого силы, когда каждый нерв вопит о необходимости действия. Для меня это новая концепция храбрости.
Когда противная трапеза закончилась, я неуверенно посмотрела на Марка. «Есть место, куда вчера отвел меня Лэмбис. Это что-то вроде выступа, там есть, где укрыться, и видно на мили. Единственное – это то, что оно немного выше. Нужно завернуть за этот утес и затем вскарабкаться вверх. Вон там, видишь? Если не сможешь этого сделать, я могу сейчас разведать вокруг, и найти что-нибудь еще».
«Смогу».
Как ему это удалось, понять невозможно. Это заняло почти час. К тому времени как он лежал на выступе бледным и обессиленным, я чувствовала себя, словно сама пробежала от Марафона до Афин, чтобы в конце сообщить плохую весть.
Спустя какое-то время я села и посмотрела на него. Его глаза были закрыты, а выглядел он ужасно. Но на выступе было солнце, и он лежал, жадно повернув лицо к его возрастающему теплу.
Я встала на колени. «Сейчас я возвращаюсь за рюкзаком и чтобы замести наши следы в избушке. И когда вернусь, мне все равно, что ты скажешь, собираюсь развести костер».
Его веки шевельнулись. «Не делай глупостей».
«Не делаю. Но первым делом, первой и существенной вещью для тебя является тепло. Тебе необходимо горячее питье, и если придется перевязывать руку, нужна горячая вода. – Я кивнула на пещеру, похожую на расселину, сзади нас. – Если развести небольшой костер в глубине из очень сухих веток, которые не очень дымят, можно что-нибудь разогреть. Лучше это делать теперь, пока никого нет».
Он снова закрыл глаза. «Как хочешь», – сказал он безразлично.
Чтобы уничтожить следы нашего пребывания в хижине, много времени не понадобилось. Любой пастух мог оставить ложе и, хотя оно выглядело подозрительно, я не имела желания убирать его, на случай, если Марку снова оно ночью понадобится. Просто ворошила его до тех пор, пока оно не стало таким, что нельзя сказать, что на нем недавно лежали. Затем веником из веточек я размела пыль по нашим недавним следам. Быстрый взгляд вокруг, и я взобралась обратно на выступ. Котелок свежей воды в руках, сумка и рюкзак через плечо. В них было столько сухой растопки, сколько я смогла уместить.
Марк лежал там, где я его оставила, с закрытыми глазами. Я тихо внесла груз в расселину. Как я надеялась, она вела глубоко в обрыв, и на каком-то расстоянии от входа, под гладким выступом, похожим во всех отношениях на камин, я приготовила все для костра. Быстро и внимательно осмотрелась. Ничего, никого, никакого движения, кроме пустельги, которая охотилась у края ущелья. Я вернулась и зажгла спичку.
Я не очень искусна в разведении костров, но с сухими шишками и ветками вербены, которые я собрала, любой мог бы это сделать. Единственная спичка ухватила, лизнула сучья мертвой растопки яркими нитками, затем разгорелась великолепными лентами пламени. Внезапная жара была великолепной, животворной и сильной. Котелок потрескивал, нагреваясь, опасно наклоняясь, когда ветки обугливались и лопались под ним, а вода шипела по краям у раскаленного металла. Я с тревогой посмотрела вверх. Дым был почти невидим – полоса пара, как бледно-серый нейлон. Он скользил вдоль склона и исчезал прежде, чем достигал верхних слоев воздуха, похожий на дрожащее испарение от жары. Десять минут такого дыма не могут причинить вреда.
Котелок шипел и бурлил. Я разломала остаток шоколада в кружку, залила кипящей водой и помешала очищенной белой веточкой. Костер быстро затухал и мерцал красной золой. Я поставила котелок на кострище и вынесла Марку дымящуюся кружку. «Можешь выпить?»
Он неохотно повернул голову и открыл глаза. «Что это?» Его голос звучал неясно, и я подумала, что зря разрешила этот подъем. «Боже мой, она горячая! Как ты это сделала?»
«Я говорила. Разожгла костер». Увидела тревогу в его глазах и поняла, что он раньше был слишком истощен, чтобы воспринимать мои речи. Я быстро улыбнулась и опустилась перед ним на колени. «Не беспокойся, он потух. Выпей это, все до конца. Я приберегла горячей воды и собираюсь перевязать руку, когда ты попьешь».
Он взял кружку и стал прихлебывать обжигающую жидкость. «Что это?»
«Мой собственный рецепт. Лечебные травы, собранные при тусклой луне в Белых горах».
«Похоже на слабое какао. Да где ты его добыла? – Его голова резко дернулась, и даже немного какао пролилось. – Они… Лэмбис вернулся?»
«Нет, еще нет. Это только расплавленный шоколад».
«Его оставалось не так много, я видел. А тебе досталось?»
«Еще нет. У нас только одна кружка. Буду пить, когда ты выпьешь все до дна. Поторопись».
Он повиновался, затем лег на спину. «Это чудесно. Уже чувствую себя лучше. Ты хороший кулинар, Николетта».
«Никола».
«Виноват».
«Даже очень. А теперь стисни зубы, герой, я собираюсь осмотреть руку».
Я вернулась к костру, который уже превратился в белый пепел. Выпила кружку удивительно вкусной горячей воды. Вернулась к Марку с котелком, из которого подымался пар.
Не знаю, кто из нас проявил больше выдержки. Очень мало понимаю в ранах и их лечении, откуда бы мне знать, и у меня было твердое убеждение, что вид чего-либо окровавленного приведет меня в нервное расстройство. Кроме того, я могла причинить ему сильную боль, и сама мысль об этом была невыносимой. Но это нужно было сделать. Я втянула живот, напрягла руки и с видом, который я считала успокаивающим и сочувствующим, принялась разбинтовывать противный перевязочный материал, в который вчера ночью Лэмбис забинтовал руку Марка.
«Не смотри так испуганно, – сказал больной спокойно. – Она перестала кровоточить уже несколько часов назад».
«Испуганно? Я? Умоляю, где только Лэмбис достал это тряпье?»
«Думаю, это часть его рубашки».
«Боже мой. Да, похоже, что так. А это что такое? Напоминает листья».
«Да. Большая часть обещанных тобой лекарственных трав, собранных при тусклом свете луны. Это что-то, что нашел Лэмбис. Не помню, как он называл эти листья. Но он поклялся, что его бабушка применяла их практически во всех случаях, от абортов до укуса змеи, поэтому не думай…» Он замолчал и резко втянул воздух.
«Прости, но немного прилипло. Держись, будет больно».
Марк не отвечал, лежал отвернувшись, с явным интересом изучая скалу над выступом. Я беспокойно посмотрела на него, закусила губы и начала вытаскивать тряпье из раны.
В конечном счете, я все удалила.
Первый взгляд на открытую рану поразил меня неописуемо. Впервые в жизни я видела длинный неровный след там, где прошла пуля сквозь тело. Конечно, Марку повезло, очень и очень повезло. Не только убийца, который целился в сердце, промахнулся и ничего важного не задел, но и пуля прошла четко, проделав аккуратный проход наискосок снизу вверх сквозь мышцы верхней части руки. Для меня, на первый взгляд, рана выглядела просто ужасно. Края не сходились, и зазубренный шрам выглядел неописуемо болезненным.
Я заморгала, взяла себя в руки и снова посмотрела. К моему удивлению, на этот раз я уже могла видеть рану без замирания сердца. Отложила грязные бинты, так чтобы их не было видно, и сосредоточилась.
Рана чистая. Это главное, не так ли? Засохшие пятна и корки крови придется смыть, чтобы видеть…
Приступила. Раз Марк дернулся бессознательно, и я отшатнулась, но он ничего не сказал. Казалось, его глаза следят за полетом пустельги вверх к гнезду. Я упрямо продолжала работу.
Наконец рана промыта и чиста. Ткани, окружающие ее, нормального цвета, и нигде не видно следов воспаления. Я нежно нажимала пальцами то тут, то там, наблюдая за лицом Марка. Никакой реакции, кроме почти яростного внимания к гнезду пустельги у нас над головами. Я поколебалась, затем, туманно вспомнив приключенческий роман, который я читала, нагнулась и понюхала рану. Она пахла кожей Марка и потом его недавнего подъема. Я выпрямилась и увидела, что он улыбается.
