Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны
— Неофит, жаждущий постичь великое познание!
Заставивший его вздрогнуть голос принадлежал не исчезнувшему сопровождающему. Хотя оказался он, этот голос, совсем не таким, каким можно было бы ожидать. Звук не был громким или грозным, в нем не слышалось безисходное предостережение, которое поместил на вход в свой Ад Данте Алигьери — «Оставь надежду всяк, сюда входящий!»
Обратившийся к Валентину голос, хотя и принадлежал мужчине, был мягким, едва ли не вкрадчивым, ласковым, привлекательным… И раздался он как будто совсем рядом, просто возник из темноты.
Наверное, таким фокусом древнеегипетские жрецы, большие мастера, если верить легендам, морочить голову, могли бы напугать своих прихожан. Валентин мгновенно понял, что где-то тут находится скрытый динамик.
Правда, понял он это только через мгновение. После того как вздрогнул и даже чуть присел от страха.
— Ты готов идти к нам, неофит?
Готов ли Валентин? Смотря к чему. Он хотел этого общения, он жаждал его. Он хотел просить помощи у этих людей в своем вполне земном деле… О, только бы узнать, что нужно, только бы узнать!.. Сколько же приходится испытать, через что приходится переступать ради достижения своей цели! Сейчас нужно главное: узнать об этом подземном мире как можно больше!
Но он их боялся, этих людей! Как он их боялся!..
— Готов, — дрогнувшим голосом отозвался он.
— Не бойся, неофит! — звучавший голос стал еще мягче, еще вкрадчивее. — Ты жаждешь познания. Мы готовы с тобой им поделиться… Иди к нам! Мы ждем тебя!
Словно повинуясь этим словам, свет в конце тоннеля приглашающе вспыхнул чуть ярче и тут же вновь почти погас. И Валентин медленно, словно завороженный, пошел вперед. Он вдруг почувствовал, что и в самом деле постепенно теряет чувство страха, начинает покоряться этому влекущему его в тьму призыву.
— Ты жаждешь откровения, неофит. Так слушай же истину!.. Сатана не так страшен, как о нем говорят, как о нем рассказывают, как его пытаются представить, — нашептывающий, завораживающий голос словно перемещался вместе с ним, все время звучал где-то рядом, будто у самого уха. — Он прекрасен, Сатана. Он не козлоногий хвостатый рогач, нет. Для мужчины он подобен чудной деве, для женщины — соблазнительному мужчине. Если бы это было не так, он не имел бы такой силы среди людей. Он равен Богу, он и сам есть бог, а не ангел, якобы, низвергнутый с небес. И ты сейчас прикоснешься к одной из величайших тайн, которой владеет человечество. Избранные представители человечества!.. Для тебя это будет непривычно, неофит. Но ты должен пройти через это. И только тогда ты сможешь сказать, что постиг Истину!
Валентин шел по направлению к свету, который все нарастал, постепенно приближался. Несколько раз он касался плечами осклизлых кирпичных стен и вновь отступал к центру подземного коридора. Тоннель постепенно, почти незаметно, поднимался. Теперь под ногами уже не хлюпала вода, пол стал ровнее.
И звуки песни с неразборчивыми словами все нарастали.
А потом вдруг открылось!
В темном замкнутом пространстве, где стен видно не было, а они лишь обозначались, словно подразумевались, находилось десятка два человек, облаченных в широкие темные плащи с капюшонами. Плащи были расписаны какими-то непонятными и неразборчивыми не то символами, не то разводами, слегка фосфоресцирующими в полутьме. Скрытые хламидами фигуры ритмично раскачивались в такт неведомо откуда звучащей песне. Кто-то из танцующих пытался подтягивать, включиться в этот ритм.
Они стояли кольцом. А между ними виднелся высокий треножник. Наверху его, в широкой чаше колебался язычок пламени, отблеск которого и разглядел Валентин из коридора. Ниже, под чашей, между опорами треножника, висел небольшой шар размером примерно с гандбольный мяч. Он тускло светился. Внутри шара медленно струился, переливался, колыхался, шевелился, то сгущаясь, то свиваясь кольцами, тяжелый светящийся дым.
Больше в помещении ничего видно не было.
Впрочем, Валентин особенно не смотрел по сторонам. Он словно завороженный глядел на шар. Невероятно размазанный по времени царящий в нем тягучий струящийся хаос словно бы гипнотизировал, не позволял оторвать от себя взгляд. Почему-то вдруг захотелось присоединиться к этим людям, влиться в этот покоряющий ритм, в такт с которым раскачивались люди в балахонах.
А еще, сразу почувствовал Валентин, тут присутствовал какой-то непривычный, незнакомый, чуточку дурманящий запах. В довольно спертой атмосфере зала витал неведомый приторный, слегка удушливый аромат. Почему-то вспомнились индийские фильмы, где нередко показывают, что перед изображениями богов курятся какие-то ароматические травы или смолы — кто ж их разберет…
— Неофит, пройди вправо!
Все тот же голос произнес эти слова нараспев, органично вписываясь, не нарушая гармонии ритма, которому покорялось все в этом подземном зале.
Валентин послушно подался вправо.
— А теперь сядь!
На полу оказался мешок с чем-то мягким, теплым, податливым — на ощупь какая-то трава. Валентин опустился на этот мешок. От него исходил чуть ощутимый дурманящий запах — наверное, и в самом деле какая-нибудь специальная трава… Неофит хотел оглядеть все вокруг внимательно, все запоминая, во все вслушиваясь, стараясь все понять… Однако ощутил, что его неудержимо тянет включиться в этот ритм, который по-прежнему звучал невесть откуда. И невозможно было оторвать взгляд от шара, невозможно было зафиксировать внимание на чем-то одном, на чем-то конкретном. Сознание его словно размазывалось, размывалось, не в силах прочно остановиться на чем-то ином, кроме шара.
А голос между тем продолжал звучать. Только теперь он обращался не к одному лишь Валентину, он звучал для всех. Правда, читая свою проповедь, он точно так же завораживающе вплетался в ритм звучащей мелодии.
— В мире есть две главные силы — Свет и Тьма. Они равновелики, они не могут существовать друг без друга. Мы не можем написать портрет человека одной лишь белой краской, мы не можем передать все невероятное многообразие этого мира одним лишь черным квадратом. Мир — это бесконечное многообразие взаимодействия света и тьмы.
Светом повелевает Бог. Тьмой — наш князь Сатана. Святые поборники Света истинно служат своему Богу. Однако их очень и очень немного. Простые люди только говорят, только утверждают, только уверяют друг друга и особенно себя, что они служат своему Богу. На самом деле они на каждом шагу, вольно или невольно, нарушают заповеди Господни. Потому что через душу каждого человека проходит линия борьбы Света и Тьмы. И каждому человеку дана свободная воля, которая определяет, каким путем следовать, какому из равновеликих божеств поклоняться. Если бы грех не был так сладок, если бы силы Тьмы и в самом деле были отвратительны, никто и никогда не нарушал бы заповеди Господни. Однако все всегда их нарушают. Это Закон Жизни. А Закон Жизни и состоит в том, чтобы человек сам выбирал себе, как должен поступить в той или иной ситуации. И потому каждый человек ежедневно, ежеминутно, совершает свой выбор в пользу одного из божеств, пишет бесконечную летопись своих светлых и темных поступков. Баланс жизни каждого человека рано или поздно будет подведен.
Однако люди — ханжи. Они грешат, но не признаются в этом. И только очень немногие способны на то, чтобы действовать и вести себя так, как подсказывает им человеческая природа. Только очень немногие поступают так, как им хочется поступать. И людская ханжеская мораль их за это осуждает, их преследует.
Мы — избранные из избранных. Мы хотим делать и делаем то, к чему зовет нас наша несовершенная человеческая природа, созданная в результате борьбы темных и светлых сил. Мы не навязываем другим своего мироощущения. Мы не заставляем других идти к нам, мы принимаем только тех, кто сам жаждет Великого Познания. И сегодня среди нас есть неофит. Так пусть он увидит все!
Голос вкрадчиво вещал свои истины, однако пританцовывающие вокруг шара фигуры словно бы не реагировали на него. Словно бы ничего не слышали. Однако и не проявляли нетерпения. Просто раскачивались, медленно перемещаясь вокруг треножника. Складывалось впечатление, что все они не то загипнотизированы, либо находятся под воздействием наркотика. А может — и то и другое сразу.
Наверное, все это говорилось, чтобы все проникало к ним в память помимо сознания — так происходит обучение во сне, так же, быть может, происходит программирование зомби.
Валентин, чем дальше, тем больше чувствовал, что и его все сильнее завораживает ритм. Да и запах дурманил. Ему все труднее становилось противостоять желанию подняться и тоже присоединиться к этим фигурам. Однако он по-прежнему чувствовал, что он тут всего лишь гость. И проповедь, которая прозвучала, скорее всего, в первую очередь для него, подтвердила это. А потому он не двинулся с места. Так он и остался до конца сидеть на мешке у стены, пассивным созерцателем происходящего. Словно бы он смотрел на некое действие из зала. И, как бы ни влекло его туда, на сцену, к действующим лицам, все же оставался некий уголок сознания, который контролировал его поведение, удерживал на месте.
