Джеймс Чейз - Осторожный убийца
– Да, там намного лучше, чем в пещере! Она засмеялась:
– И я предпочитаю ангар. Что скажешь о Марии?
– Мне кажется, она обо всем догадалась! Лаура внимательно посмотрела на меня:
– Почему тебе так показалось?
– Предчувствие. Мой предшественник Беллини тоже жил в комнатах над ангаром?
– Конечно же нет! – Она с подозрением посмотрела на меня. – Что наговорила тебе эта старая гадина? Почему ты спросил об этом? Беллини был просто наемным слугой. Он снимал комнату в деревне.
Подозрение, охватившее меня, отступило.
– Мне показалось, что она хотела сказать, что Беллини жил в квартире над лодочным ангаром. Лаура положила ладонь на мою руку:
– Ты не должен обращать никакого внимания на то, что говорит Мария. Лодочный ангар принадлежит мне. И только я им распоряжаюсь. Беллини не жил в нем, он даже никогда не был внутри.
– А где он теперь?
– Не знаю. Может быть, уехал обратно в Милан. А почему ты им интересуешься?
– Нет, он меня не интересует. Это Мария сделала меня любопытным.
Ее рука скользнула вниз, потом накрыла ладонь.
– Мария – известная сплетница! Не слушай ее, Дэвид. Пойдем, я представлю тебя Бруно. Будь с ним осторожен. Не думай, что, если он смотрит мимо, он ничего не видит. Не смотри на меня так, как сейчас, и будь настороже.
– Как мне не хочется встречаться с ним, Лаура!
– Я прекрасно понимаю тебя, но чем быстрее ты с ним познакомишься, тем лучше. – Тонкими пальцами она легко коснулась моего лица. – Пожалуйста, запомни, Дэвид, – он ничего не значит в моей жизни, и думаю, что я тоже ничего для него не значу.
Она пошла вдоль веранды, и я неохотно последовал за ней. Свернула за угол, и мы почти сразу же натолкнулись на длинное кресло на колесиках, стоявшее в полутени и развернутое в сторону озера. Я увидел контуры худого тела под пледом, большая ваза с цветами на столике скрывала лицо Бруно.
Лаура жестом велела мне оставаться на месте и подошла к креслу.
– Бруно, новый человек пришел. Его зовут Дэвид Чизхольм. Он американец, живет в Милане. Изучает итальянскую архитектуру. Его рекомендовало агентство Донетти. – Она повернулась и подозвала меня.
Я на негнущихся ногах подошел к инвалидному креслу и остановился так; чтобы на меня падал свет. К горлу подкатила легкая тошнота, а руки конвульсивно сжались. Я боялся встретиться глазами с Бруно.
Бруно Фанчини на вид было лет сорок пять. У него были пышные пепельные волосы. Его красивое, аристократическое бледное лицо с правильными чертами казалось высеченным из мрамора. Его глаза были живы, более живы, чем у многих здоровых: большие, выразительные черные глаза, которые говорили, что этот человек выдающихся способностей, обладающий проницательным и доброжелательным характером, не лишенный чувства юмора, но который мог быть безжалостным, когда необходимо.
Было жутко стоять и смотреть в эти живые умные глаза, зная, что он ничего не может сказать и что он беспомощен, как мертвец. Я кожей чувствовал, как он разглядывает меня с дружеским интересом, и этот интерес меня смутил. Чтобы скрыть охватившее меня волнение, я неловко поклонился и отступил в тень.
– He отвезти ли синьора Бруно в дом, синьоpa? – спросил я.
Лаура сообразила, что опасно позволять Бруно и дальше изучать меня. Она прошла между креслом и мной.
– Тебе будет лучше в доме, Бруно. Ты уже давно находишься на воздухе!
Когда она отвернулась от него, я поймал взгляд, которым Бруно окинул жену. Этот взгляд поверг меня в шок. В глубине глаз таился гнев, презрение и…, даже ненависть. Взгляд был мимолетным, я даже сказал себе, что мне все показалось, но в глубине души понимал – я не ошибся.
Я подошел к изголовью кресла.
Лаура повернулась ко мне:
– Отвезите синьора Бруно в дом. Только осторожно, не трясите кресло.
Я вкатил кресло в огромную спальню и включил неяркий свет.
В центре комнаты стояла громадная кровать. Богатые персидские ковры покрывали мозаичный пол. Стены были увешаны гобеленами. Дорогое убранство комнаты говорило не только о богатстве хозяина, но и хорошем вкусе.
Я развернул кресло и поставил его вдоль кровати.
Лаура стояла рядом, наблюдая за мной. Она не сделала ни единого жеста, не сказала ни единого слова, чтобы помочь мне, не посоветовала, как лучше обращаться с Бруно.
Они оба наблюдали за моими действиями, и я занервничал. Наконец справившись с собой, отвернул одеяло, потом снял тонкий плед, укрывавший длинное, истощенное тело, облаченное в серую шелковую пижаму. Из брюк пижамы торчали длинные, узкие, как у скелета, ступни. Я просунул одну руку под лопатку Бруно, другую под колени и поднял его. Я ожидал ощутить тяжесть, но тело оказалось таким легким, что я едва не потерял равновесие. Я неловко положил его на постель, прикрыл одеялом и отступил. Разволновавшись, я даже запыхался и покрылся испариной.
– Благодарю вас, Дэвид, – сказала Лаура спокойно. – Вы можете идти. Ваши услуги потребуются завтра в восемь часов утра. Пожалуйста, будьте пунктуальны.
Я поклонился Бруно, потом Лауре и вышел на веранду.
Я слышал, как Лаура сказала:
– Он немного неуклюж, но, думаю, быстро освоится и научится поднимать тебя. Включить радиолу? Ты хотел бы послушать Шопена или тебе почитать?
Я удивился, каким образом он дает ей понять о своем выборе, и размышлял о том, как ужасно быть заключенным в мертвое тело, зависеть от человеческой доброты, знать, что ты всем в тягость, что всем надоело возиться с тобой и все ждут, когда ты умрешь.
Я подходил к лодочному ангару, когда до меня донеслись первые прозрачные звуки шопеновского Этюда ми-бемоль. Я задержался на мгновение и продолжил спускаться по лестнице к ангару.
На следующее утро я поднялся на виллу и заглянул в комнату Бруно. Высокая костлявая женщина со строгими карими глазами, длинным, тонким, красноватым носом, тонкогубым, волевым ртом поправляла прическу. Ей было за сорок. Это была сестра Флеминг. Озлобленная своим стародевичеством, обладая неприметной внешностью, неприветливыми манерами, тем не менее я сразу это понял, что это женщина полная самообладания, которая, как никто более, подходила для ухода за тяжелобольным, и она не знает, что такое волнение и неуверенность.
Увидев ее в комнате, я постучал в уже приоткрытую дверь и, пока ждал разрешения войти, подвергся самому внимательному и пристрастному осмотру.
– Новый работник? – спросила она на плохом итальянском, и я сразу узнал пронзительный голос, который слышал по телефону.
– Да, синьора, – ответил я по-английски.
– Зовите меня “сестра”. Я буду готова через пять минут. Пожалуйста, подождите на веранде. Как ваше имя?
Я представился.
– Очень хорошо, синьор Чизхольм, – сказала она. – Я не ошибусь, если скажу, что вам не приходилось прежде заниматься подобной работой?
– Нет, не приходилось, – ответил я, понимая, что она решительно не одобряет выбор Лауры. Она раздраженно заметила:
– Я попрошу миссис Фанчини все же нанимать обученных людей. Доктор Перелли мог бы порекомендовать соответствующего человека, но она все делает по-своему. Очень надеюсь, что ваши манеры лучше, чем у этого ужасного Беллини. И сразу предупреждаю вас, если вы будете трясти синьора Фанчини, то я доложу доктору Перелли.
– Постараюсь не трясти его, – раздраженно бросил я. – И не понимаю, почему вы резко набросились на меня? Если синьора Фанчини мною довольна, то должны быть довольны и вы!
Я вышел из комнаты на веранду, поняв, что еще немного, и я нагрублю ей. Мегера! Раздраженный, я стоял на веранде и смотрел вниз, на террасы сада, и вдруг увидел, что по лестнице, помахивая пляжной сумкой, идет Лаура в белом купальнике.
Я не мог оторвать от нее глаз, Любуясь красотой линий ее тела и страстно призывая ее оглянуться. Но она, не оглянувшись, спустилась по ступенькам, ведущим к лодочному ангару и исчезла из виду.
Спустя несколько минут я увидел ее уже плавающей в озере.
– Я готова, – раздался сзади меня голос сестры Флеминг. Она подошла так тихо, что я не услышал и не знаю, сколько времени стояла за моей спиной. Нетрудно было догадаться, что она видела, как я наблюдал за Лаурой.
Я взглянул на нее. Ее прямой, холодный, настороженный взгляд встретился с моим, и я первый отвел глаза.
– Пройдемте со мной, – сказала она и направилась по веранде к комнате Бруно. Бруно лежал в том же положении, в каком я оставил его накануне вечером. Мы встретились взглядами, и я слегка поклонился. Его глаза были потрясающе выразительны. Они приветствовали меня так, будто он что-то произнес вслух. Я почувствовал себя неловко, мне показалось, что он хочет подружиться со мной. Его глаза светились дружелюбием и интересом; когда же он перевел взгляд на сестру Флеминг, я заметил, как изменилось их выражение: взгляд стал равнодушным.
Под руководством сестры Флеминг я осторожно поднял Бруно с постели и перенес его в кресло, стараясь не встряхнуть. Она одобрительно кивнула.
