Марина Серова - Покой и не снится

— Надеюсь, еще увидимся, Женя, — сказала она вполголоса. — Приятно было с вами познакомиться.

— Взаимно, — заверила я и вновь вернула свое внимание к кофе.

Александр Михайлович внимательно проследил за тем, как его благоверная поднялась по лестнице, и лишь после того, как она скрылась из виду, вернулся в мое общество.

— Что за работа ее ждет? — бестактно поинтересовалась я.

— Она художница.

— Кто?

— Художница.

Я молча перевела взгляд на картину, о которой недавно мы беседовали с Анной.

— А это случайно не ее творение? — спросила у Решетникова, хотя заранее знала ответ.

Александр Михайлович проследил за моим взглядом и подтвердил:

— Ее. Впрочем, как и большинство других.

Он сделал широкий жест рукой.

А, ну теперь понятно, почему некоторые полотна показались мне странными и незнакомыми.

— У вас довольно экстравагантная жена, Александр Михайлович, — заметила я.

— Многие считают ее странной, — кивнул он.

— А вы?

— Я — нет. Понимаете, она — человек искусства. Такие личности всегда находятся в творческом полете. Им не до наших мирских забот.

— Может, в чем-то вы и правы, — почти согласилась я. До того он был убедителен в этот момент.

— Конечно, прав, — Решетников даже повеселел. Наверное, раньше никто не соглашался с его мнением.

— Ну хорошо, — я отставила в сторону пустую чашку. — Оставим в покое вашу жену и вернемся к нашим баранам.

— К чему, простите? — переспросил он.

— Ну, к возникшей проблеме. У меня есть указания и для вас лично.

— Какие?

— Во-первых, не подходите близко к окнам ни здесь, ни в клинике. Во-вторых, то, что я уже говорила ранее. Никакой самодеятельности. Сперва все хорошенько проверяю я, затем уж выходите вы.

— Это я уже усвоил, — улыбнулся он.

— Увидим. В-третьих, — продолжила я, — мы будем ездить в клинику вместе и, если того потребуют обстоятельства, возвращаться домой тогда, когда я сочту нужным.

— Так я могу лишиться работы, — тактично напомнил Решетников.

— А иначе вы можете лишиться головы, — парировала я. Может, несколько жестоко, но ничего, для его же пользы.

— Хорошо, — потупился он.

— Вопросы будете решать по телефону, — я попыталась слегка утешить его. — В-четвертых, вы должны пообещать слушаться меня во всем, что касается вашей безопасности.

— Это я готов.

— Прекрасно. И, в-пятых, мне скорее всего изредка придется оставлять вас для пользы дела. Разумеется, если буду полностью уверена в вашей недосягаемости для бандитов на тот момент.

— А для какого дела? — отважился он на вопрос.

— Ну вы же хотите, чтобы я выяснила, откуда ветер дует? Или нет?

— Хочу, — сразу ответил он.

— Вот видите. Только, предупреждаю, это потребует дополнительной оплаты.

— Конечно. Я заплачу, сколько захотите.

— Сколько захочу не надо, — улыбнулась я. — Это слишком много. Давайте только по тарифу.

Не знаю, понял ли он в этот раз мою шутку или как обычно. Мне это выяснить не удалось. Во входную дверь пронзительно позвонили.

Александр Михайлович тут же собрался вскочить и кинуться к двери, но я остановила его.

— Вы, кажется, забыли, о чем мы с вами договаривались, доктор.

— Да-да, конечно. Но это, наверное, Костя. Он должен был приехать ко мне в клинику сегодня. А ему сказали, что я поехал домой.

— А вот это мы сейчас и проверим.

Я поднялась с кресла и подошла к двери.

— Кто там? — спросила осторожно, нащупав рукой в кармане револьвер.

— Наполеон Бонапарт. Император Франции. А вы кто?

Странно, но я даже не удивилась. Окружение Александра Михайловича, как я уже говорила выше, оставляло желать лучшего.

Я обернулась к нему.

— Это он. — Решетников встал.

— Костя?

— Ага.

Я открыла дверь. С порога на меня смотрел очаровательный молодой человек. Единственное, что его портило, так это то, что он был под хмельком. Это чувствовалось сразу.

Все правильно. Только пьяных и не хватало нам для полной картины.

— Ого! — изумился Костя при виде меня. — Кого я вижу. Очаровательное создание в берлоге старого медведя. Прямо-таки сюрприз. Позвольте представиться: Жемчужный Константин Эдуардович. Но для вас просто Костя.

— Очень приятно, — я отошла в сторону, пропуская его. — Женя.

— Евгения, — произнес он со смаком. — В жизни не встречал имени более красивого. Вы, надеюсь, не замужем?

— А это имеет какое-нибудь значение? — Я сделала строгое лицо, но, как оказалось, Константин Эдуардович был не из тех людей, на которых это могло произвести впечатление.

— Для меня да, — просто ответил он. — Я сам холостяк. Но, спешу заметить, временный. Как только на горизонте появится идеал моей мечты, я брошу все к его ногам, в том числе и свою непорочную свободу. Верите?

— Нет, — честно ответила я.

— Напрасно, — Жемчужный рассмеялся. — Могу продемонстрировать это прямо сейчас.

— А разве вы уже встретили? — поинтересовалась я.

— Кого?

— Свой идеал.

— Сдается мне, что это вы, — он склонил голову в театральном поклоне.

— Боюсь, вы ошиблись, — я попыталась слегка охладить его пыл.

— Не думаю. Жемчужный редко ошибается. Это не в его стиле.

За все время нашей беседы Константин ни разу не взглянул на Решетникова. Хотя пришел он именно к нему.

— Вы любите театр? — неожиданно спросил он, продолжая разглядывать меня.

— А это-то здесь при чем?

Редко кому удавалось загнать меня в тупик. Я, как правило, за словом в карман не лезла. Но Константин Жемчужный чем-то напоминал мне неиссякаемый фонтан. Говорить с ним серьезно не представлялось возможным.

— Я актер, — он снова поклонился. — Актер свободного жанра. Я и комик, и трагик, и герой-любовник, но только не статист. Вы когда-нибудь слышали о разноплановых актерах?

— Приходилось.

— Так вот это я. Театр обожаю с детства. Практически с пеленок решил стать актером. И стал. Можете себе представить?

— Могу, — честно ответила я.

Глядя на него, можно было представить все, что угодно.

— В таком случае, приглашаю вас завтра вечером на премьеру, — Жемчужный, как фокусник, взмахнул рукой, и между его пальцев появился пригласительный билет. — Этот для вас.

Я взяла в руки белый бумажный квадратик. На нем было отпечатано синим шрифтом:

«Премьера! Эрдман. „Самоубийца“. Начало спектакля в 18.00».

Я перевернула билет. На оборотной стороне размашисто подписано: «С уважением, Константин Жемчужный».

— Спасибо, — ответила я.

— Обязательно приходите, — нагнулся и, взяв мою руку, запечатлел на ней поцелуй.

Только после этого он повернулся к Решетникову.

— Ну что же ты стоишь, Саша? Или не рад видеть друга? Почему, кстати, не на работе? Я, понимаешь ли, несусь к нему в клинику, как договаривались вчера, спешу заключить в объятия, а мне говорят, он только что уехал домой. Это же непорядок! Согласись.

— Да вот племянница сегодня приехала, — виновато ответил Александр Михайлович, направляясь навстречу гостю.

— Племянница? — обрадовался Жемчужный. — И ты молчал? Почему я раньше ни разу не слышал о том, что у тебя есть такая красивая племянница?

Решетников в ответ лишь пожал плечами.

— Хорошие друзья так не поступают, Саша, — Костя погрозил ему пальцем. — Ну да ладно, что бог ни делает, все к лучшему. Узнай я о Женечке гораздо раньше, не было бы сюрприза. Правильно?

— Да. Правильно, — сказал Решетников и тут же спросил: — А ты чего так срочно хотел меня видеть?

— То есть как чего? — громко возмутился Жемчужный. — Соскучился. Неужели непонятно? Ты на премьеру ко мне собираешься или нет?

Не успел Решетников опомниться, как у него в руке оказалось точно такое же приглашение.

— Извини, Кость, — замялся он. — Я, наверное, не смогу. Да ты знаешь ведь, не жалую я особо театр.

— Вот и зря. — Константин ничуть не расстроился и не смутился. — А почему не сможешь?

— Аня не пойдет, а один я…

— Почему один? — перебил его шумный визитер. — Вот с Женечкой и приходи. Да, Женечка?

Я ничего не ответила.

— Ну не знаю, — Александр Михайлович по-прежнему вертел в руке контрамарку. — Посмотрим.

— Ну смотри, смотри. Только я тебе слово даю. Спектакль — блеск! Другого такого в жизни не увидишь. Это же Эрдман! Уловил?

— Уловил, — кивнул Решетников.

— Молодец! — Костя весь просиял. — А теперь, если вы не возражаете, Женечка, я украду вашего дядю буквально на пару слов.

— Пожалуйста, — ответила я.

Это не значит, что я безгранично доверяла Константину Эдуардовичу, но, полагаю, у него не было немедленного намерения убить доктора.

Они вышли из гостиной, а я вернулась к креслу и села в него. Мужчины отсутствовали совсем недолго. Они вернулись уже через минуту, и лицо Жемчужного при этом сияло еще больше, нежели до прихода.