Лейф Перссон - Другие времена, другая жизнь
Он обнаружил в ее характере новые черты. Она, например, злилась, когда он называл ее подругой, а не невестой. Если, говорила она, ты считаешь, что наше обручение было не всерьез, можешь убираться сейчас же, потому что мне надо устраивать свою жизнь. Он тут же переехал домой, потом они помирились, он опять поселился у нее, потом опять съехал… А время шло и шло. В настоящий момент он жил в своей квартире, определенности никакой не было, но он, как уже было сказано, предпочитал об этом не думать. Иногда ситуация напоминала о себе самым неприятным образом, вот как сейчас, в четверть седьмого утра, когда он открыл дверцу холодильника.
Ярнебринг проснулся в шесть. Он никогда не спал больше шести-семи часов, даже после выпивки. Ему этого было достаточно, чтобы проснуться бодрым, отдохнувшим — и свирепо голодным. Еще с вечера его тревожили неприятные предчувствия, и они подтвердились, когда он заглянул в холодильник.
Ничего хорошего он не увидел. Вчерашняя скукоженная булка в пакете — какой идиот догадался сунуть ее в холодильник, но кто-то все же сунул!.. Изогнутый кусочек сыра, глоток, не больше, апельсинового сока в бутылке и сморщенный помидор, явно знававший лучшие времена. Единственное утешение — почти полная коробка яиц. Когда он все это увидел, тут же возникло желание немедленно позвонить своей подруге-невесте, она все равно жила по дороге на работу, но он взял себя в руки.
Что же, как настоящему полицейскому мне должно быть интересно преодолевать трудности, попытался он себя убедить. Мы не такие, как все. «Мы» — это большой мужской коллектив, к которому принадлежала и его подруга. Мы, черт нас подери, как дети, раздраженно подумал он, наливая в кастрюлю побольше воды, чтобы хватило и на кофе, и на яйца.
Через полчаса он уже сидел в метро, переваривая завтрак, состоявший из растворимого кофе без молока, полстакана сока, сомнительного помидора, вчерашней булки с несколькими стружками сыра и пяти яиц всмятку. Настроение было скверным, и он подозревал, что причиной тому не только завтрак.
Войдя в кабинет, Ярнебринг застал там Хольт, которая была на месте, судя по всему, уже давно, потому что успела написать объективки по убитому, соседям и стоявшим на улице машинам.
— Ничего существенного. — Она покачала головой.
— Черт возьми! Ты что, ночевала здесь, что ли? — Ярнебринг кивнул на толстую пачку распечаток на ее столе.
— Пришла час назад. — Она слегка улыбнулась и опять покачала головой. — Нике у отца эту неделю, так что у меня дома особых дел нет.
Ну, с этим я бы мог тебе помочь, подумал Ярнебринг, однако без знакомой уверенности, которую он испытывал до того, как обручился со своей девушкой. Идиот, мысленно обругал он себя, а вслух спросил:
— Нике?
— Мой сын. Разве я не говорила? Ему шесть, на будущий год пойдет в школу.
— Хороший возраст, — неопределенно протянул Ярнебринг. — А братья и сестры у него есть?
О чем я говорю? — подумал он.
— Только Нике. Других пока не предвидится. Так я тебе и поверил, подумал Ярнебринг, который вел подобные разговоры уже несколько лет.
— Ну-ну, — улыбнулся он. Что еще он мог сказать? — Есть новости?
— Йес, — ответила Хольт и достала откуда-то желтую записку. — Звонил коллега Фюлькинг из уголовки и спрашивал, не мог бы ты зайти к нему перед оперативкой.
— Вот оно что, — сказал Ярнебринг, прочитав записку.
Наверняка этот болван Бекстрём, подумал он.
— Фюлькинг, — повторила Хольт. — Это его называют Фюлльскалле?[10]
— Вот именно, — кивнул Ярнебринг, — хотя непонятно почему. Он пьет не больше других, к тому же почти не пьянеет, даром что скоро на пенсию.
— Ладно, увидимся на оперативке. — Хольт пододвинула к себе еще одну пачку бумаг.
— Садись, Ярнебринг. — Фюлькинг кивнул на стул для посетителей.
— Хорошо выглядишь, старина, — дружелюбно сказал Ярнебринг.
Вот таким и должен быть настоящий полицейский, подумал он.
— Выбора нет, — хохотнул Фюлькинг. — Водка опять подорожала, так что надо продолжать тянуть лямку.
Он был таким же огромным и грубо скроенным, как Ярнебринг, но на двадцать лет старше и на тридцать килограммов тяжелее, со свекольной физиономией. Галстук на складчатой бычьей шее смотрелся удавкой.
Ну вылитая чугунная печка! — с восхищением подумал Ярнебринг, глядя на это чудо природы.
— Зачем вызывал? — спросил он.
Оказалось, просто так. Поговорили о том о сем, как водится между коллегами, потом Фюлькинг в качестве заместителя начальника отдела тяжких уголовных преступлений поблагодарил его, что он принял вызов.
— После убийства Пальме все пошло кувырком, — сказал он. — Ты, наверное, удивляешься, почему Бекстрём руководит следственной группой. Если он начнет выкаблучиваться, скажи мне, я вправлю мозги этому болвану.
— Все нормально, — ответил Ярнебринг. — Все идет нормально.
— Ну, я так и думал, — одобрительно хрюкнул Фюлькинг.
Этот парень — настоящий полицейский, подумал он.
Потом они заговорили на любимую тему — насколько раньше все было лучше, особенно во «времена Дальгрена», легендарного начальника уголовки… Он застрелился из служебного пистолета, чтобы избавить общество от больничных расходов, а себя — от жалкой жизни. Хотя об этом предпочитали не говорить. Даже в те времена, когда о его самоубийстве знали и помнили все, когда с бандитами еще можно было разговаривать и фамилии их не состояли из одних согласных. Языковую проблему Фюлльскалле сформулировал по-своему:
— Помнишь, Ярнис, мы тогда, не сомневаясь, записывали в протокол фамилию преступника? Не боялись ошибиться? И понимали, что он говорит?
— А как же! — улыбнулся Ярнебринг. — Хотя со Свартеном, Чингизом, Ниссе-Пистолетом и Калле-Пушкой тоже было мало удовольствия. До смешного доходило…
— Ларс Петер Форсман… Буссе-Динамит… — произнес Фюлькинг мечтательно. — Даже Кларкан, вся эта история на Норрмальмской площади… Хотя, может быть, он не так уж виноват. Помнишь, на первой странице в «Правдочке» писали, что у Буссе-Динамита коэффициент интеллекта как у профессора? Ты помнишь, как он взбеленился, этот прохвост? Талантливый был парень, как ни крути! Не хочу, говорит, чтобы меня сравнивали с этими придурками профессорами, я нормальный мужик. Он даже хотел привлечь журналистов к суду.
Ярнебринг украдкой поглядел на часы.
— Славные ребята, — ностальгически вздохнул Фюлькинг. — А что сейчас? Юги, поляки, турки, арабы… И в довершение ко всему Бекстрём. А на полке — папки с нераскрытыми убийствами. — Фюлькинг кивнул. — Вон, в два ряда. Дальгрен убил бы меня на месте. Хотя он никогда даже голоса не повышал…
— Хороший был мужик, — согласился Ярнебринг, — хотя и пытался всех уверить, что закончил гимназию.
— Вот именно. А я вот сижу и несу всякую ахинею…
Наконец они расстались. Ярнебринг пошел на оперативку, а Фюлькинг откинулся на стуле и посмотрел на часы, обдумывая, не сходить ли в «Системет»[11] до обеда, ближе к вечеру появятся очереди. В последние годы его мучили боли в коленях, к тому же начинаются выходные, и вообще скоро Рождество.
Бекстрём, к немалому удивлению следственной группы, был бодр, несмотря на ранний для него час, явно с утра принял душ и прямо-таки излучал энергию. От него сильно пахло ментоловыми таблетками.
— Добро пожаловать на первое совещание, — решительно начал он и открыл папку с записями. — У нас, как вы знаете, убийство, так что прошу внимания.
Не усложнять и не доверять случайным совпадениям, подумал Ярнебринг и ощутил теплую волну в груди: он вспомнил своего лучшего друга, обер-интенданта полиции Ларса Мартина Юханссона и три его золотых правила следствия по делу об убийстве. Надо ему позвонить. Давно уже не говорили… Интересно, что это с Бекстрёмом? Должно быть, высыпал в вечернюю выпивку целую горсть витаминов.
— «Посмотрим», — сказал слепой, — сострил Бекстрём, перелистывая толстым пальцем бумаги. — Ну, во-первых, труп… Чель Иоран Эрикссон, родился в сорок четвертом, одинок, бездетен, родственники неизвестны… насколько мы на этом этапе можем утверждать… — Он вопросительно посмотрел на Хольт.
— Все верно, — подтвердила Хольт, не открывая свою папку. — Ни жен, ни детей, ни родственников.
Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал Бекстрём и с удовольствием потрогал ключи от квартиры убитого в правом кармане брюк.
— Был какой-то шишкой в Центральном статистическом управлении на Карлавеген. Это ведь тот домина на перекрестке у Дома радио?
Хольт кивнула, но на этот раз не так уверенно.
— Шишка… Не знаю. Начальник бюро в одном из отделов — вряд ли, — с сомнением сказала она.
Типично, подумал Бекстрём. Чертова выскочка. Только начнешь с ними по-человечески… Протянешь палец — оттяпает всю руку.
